Пара пустяков! Дождаться темноты. Мне известен распорядок караульной службы на стенах укреплений. Дождаться, когда часовой пройдет, потом перемахнуть через стену и спрыгнуть вниз, в темную пустыню. Ха-ха! Шучу, конечно. Это прыжок со стены в двенадцать с половиной метров высотой. Многие люди, даже кое-кто из алжирцев французского происхождения с побережья, которые по идее должны соображать, что к чему, думают, будто Сахара — это сплошь мягкие, волнистые песчаные дюны. Так вот, на мягких, волнистых песчаных дюнах Легион укрепленные узлы не сооружает. По меньшей мере на полмили вокруг — твердая каменистая почва и кустарник. Я бы сломал ногу.

Нет, я и вправду лопну, если не отолью. Придумал. Придумал! Дождусь здесь, наверху, появления следующего солдата. Потом помочусь ему на голову. А когда за мной придут, симулирую сумасшествие. Боже мой! Сейчас я уже не вполне уверен, что это будет симуляция. Загвоздка только в том, что за несколько сеансов рок-н-ролла, плавания брассом и пентотала натрия из меня довольно быстро выбьют эту дурь. Хочется есть. Было бы приятно помечтать о каком-нибудь горячем блюде, но мешает мысль о том, что первым делом у меня в желудке окажется, вероятно, длинная резиновая трубка.

Все решения, приходившие мне в голову, нелепы. Абсолютно смехотворны. Чепуха из приключений трех мушкетеров или из какого-нибудь другого юношеского сна, чреватого поллюцией. Однако вскоре бежать все-таки придется, причем согласно одному из этих абсолютно смехотворных планов. Один вопрос: которому из них?

Я слезаю со своего выступа. Наверху, рядом с лестницей, есть офицерский туалет. Отливаю. Так нервничаю, что брызгаю себе на брюки. Пересчитываю патроны.

Когда я выхожу на плац, уже вечереет. Неподалеку стоят и курят несколько солдат. Стараюсь на них не смотреть. Прислоняюсь к дверному косяку в тени. Я пока не знаю, что делать, но жду, когда снизойдет вдохновение — или что-нибудь достаточно близкое к таковому. Вижу капрала Бучалика, который лениво копается в одном из джипов. Засовываю руки в карманы и не спеша подхожу. Придаю своему голосу грубоватые нотки.

— Что с этим джипом, капрал?

— Да сцепление слегка заедает. Наверно, я мог бы… Бог ты мой! Капитан Руссель! А я думал, вас…

— Нет, я, как видите, жив-здоров. Учения службы безопасности уже закончились. Ключи у вас? Я реквизирую джип.

— Да, но…

— Давайте ключи, капрал! Джип мне нужен немедленно.

Не дожидаясь ответа, сажусь в машину. Он протягивает мне ключи, но при этом мнется, одолеваемый подозрениями.

— Нам сказали, что вы убиты… и полковник тоже. Прежде чем забрать джип, вам необходимо поговорить с майором. Впредь до особого распоряжения никто не должен выезжать за ворота. Не могли бы вы…

— Учения закончены, капрал. — Я уже включил зажигание. — Завтра утром вы с вашими людьми получите инструкции в отношении всей операции. Я жив-здоров, как и полковник.

— Постойте! Минуточку! Я же видел труп полковника, это было… Капитан, подождите!

Напрасно он это сказал. Джип, накренившись, мчится через внутренний двор, а капрал Бучалик бежит вдогонку. У ворот препирательства возобновляются.

— Сержант Хьюз, случилось нечто непредвиденное. Немедленно откройте ворота! Как только я уеду, позаботьтесь о том, чтобы они были закрыты, и обратитесь к майору Леви за дальнейшими распоряжениями.

Сержант принимается отпирать ворота, но с самого начала его гложут сомнения. Потом подбегает Бучалик. Он так взбешен и взволнован, что первым делом начинает орать на Хьюза по-польски. Хьюз совершенно обескуражен. Он явно колеблется. Распахивать ворота перед моим джипом он не намерен.

— Лучше утрясти этот вопрос с майором Леви, сэр. Кажется, у нас небольшое недоразумение.

Тяжело вздохнув, я вылезаю из джипа и подхожу к сержанту Хьюзу. Я сую ему в руки клочок бумаги — это повестка дня совещания по безопасности. Потом, пока он ломает над ней голову, я в него стреляю. Бучалик зайцем скачет по направлению к караульному помещению. С ним я возиться не намерен. Зато принимаюсь возиться с массивными воротами и открываю одну половину. Мне уже целую вечность не приходилось самому сидеть за рулем, и рычаг переключения передач слушается с трудом. Машина, накренившись, ползет вперед и слегка задевает за вторую половину ворот. Вот я снова в джипе и направляюсь в глубь пустыни.

В воздухе свистят камни, вылетающие из-под колес. Как я уже сказал, на полмили вокруг форта — изрытая колеями каменистая почва. Такого рода почву с мелким камнем мы называем «рег». Джип, подпрыгивая, преодолевает выбоины, и зубы выстукивают во рту барабанную дробь, но по такому грунту можно двигаться быстро. Кажется, я еду на север. Фары не включаю. Через несколько минут я оказываюсь в местности, которая уже ближе к представлению большинства людей о настоящей пустыне. От форта, скрещиваясь и перекрещиваясь, тянутся во все стороны по затвердевшему песку глубокие колеи — следы, оставленные грузовиками. Если возможно, при езде по пустыне обычно стараются двигаться по старому следу, но если колея делается слишком глубокой, возникает опасность, что центральный гребень повредит поддон картера. Так прокладывается новая колея, а потом еще одна. Глядя в зеркало джипа, я вижу, что на стенах форта уже зажглись прожекторы, но так далеко их свет не проникает, к тому же я все еще еду с выключенными фарами. Кажется, организовать погоню пока не пытаются. Наверно, утром поднимут в воздух самолеты-корректировщики. Это не к спеху. Сейчас они отправят телеграмму в Лагуат. Капрал Бучалик, похоже, решил, что я был одним из пострадавших в перестрелке во время совещания по безопасности. Что же все-таки там у них происходит?

Я направляюсь на север, к Средиземному морю. Можно, конечно, вести машину, ориентируясь по звездам. Найти Большую Медведицу, после чего нетрудно установить местонахождение Полярной звезды. Это возможно, однако при быстрой, нервной езде все звезды кажутся мне одинаковыми. Стоит мне только решить, что я уже засек эту треклятую путеводную звездочку, как джип начинает с глухим стуком дергаться на новых выбоинах. Поэтому я определяю направление, попросту полагаясь на интуицию. На север — но зачем? Я себя не обманываю. Утром начнется преследование, и меня найдут. Я уже почти покойник. Все, чего я добился, все, что у меня в жизни осталось, — это ночная езда по пустыне. Капитан Филипп Руссель — покойник, зомби.

В течение следующих двух часов дела идут неплохо. Через час кончается бензин, но есть еще канистра сзади. Потом изрытый колеями грунт сменяется чем-то другим — судя по атмосфере местности, я въезжаю в район песков, приближаюсь к границам Больших Восточных песчаных массивов.

Жутковато ехать в кромешной тьме, среди вздымающихся волнами высоких, змеистых дюн, не видя их, но зная, что они никуда не делись. Чувствуя, как джип, едва не опрокидываясь, кренится и скребется на ходу о песок. Я крепко держусь за баранку и молюсь, чтобы скорее наступил рассвет, но до него мы так и не дотягиваем. Поднявшись, наверно, на четырехсотый (наш с джипом) гребень, который внезапно начинает осыпаться, я сильно ударяю ногой по педали акселератора, но уже поздно. Колеса беспомощно вращаются в песке. Так, конечно, нельзя, но после нескольких осторожных попыток выехать из образовавшегося наноса я отказываюсь от всех попыток проявлять осторожность и сильно жму ногой на акселератор, все глубже и глубже зарывая колеса в песок. Потом опускаю голову на руль и начинаю ждать рассвета.

Когда я просыпаюсь, солнце исполняет у меня на лице огненный танец. Оно уже почти в зените, и лучшее для путешествия время дня я упустил. В подобных случаях, если, к примеру, заглох мотор, ни при каких обстоятельствах нельзя бросать машину, иначе надежды на спасение никакой. Я готовлюсь бросить джип. Отвинчиваю компас от коробки передач и с трудом засовываю увесистый прибор в один из карманов. Потом шарю под сиденьем в поисках фляжек с водой. Ну и говно этот Бучалик! Во всех автомобилях всегда должны быть наполненные фляжки, но в этом их нет. Правда, есть еще вода для заливки в радиатор. Я надолго прикладываюсь к канистре. На вкус вода отвратительна, и я чувствую ржавчину на зубах, но ржавчина успокаивает. Значит, я пью не ядовитую антикоррозионную жидкость. Я выпиваю почти весь литр, но тут ничего не поделаешь. Оставшуюся воду выплескиваю на себя.