Минчин: Она читала сама? Или ей референты говорили?

Ефремов: Нет. Что-то читала, а что-то и так. Говорила без бумажек.

Минчин: Она из партийных?

Ефремов: Она ткачиха, но была действительно женщина. Ножки точеные, да и вообще была очень в этом смысле… хороша. Она выпивала последнее время весьма сильно.

Минчин: У нее с дочкой какие-то были проблемы?

Ефремов: Не только это. В общем, выпивала.

Минчин: А кто у нее был первый муж?

Ефремов: Фирюбин. Это как раз мрачная сила, по-моему.

Минчин: Кто конкурировал тогда из театров в Москве с «Современником»? И чем вы объясняете феноменальную популярность театра, созданного вами?

Ефремов: Мы ни с кем не конкурировали, но сказал бы, что мы, наверное, действительно лидировали. К нам шла молодая интеллигенция, потому что мы находили современный тон. Мы говорили о сегодняшнем дне. Поэтому, наверное, так и сложилось. Я сейчас иногда захожу в «Современник», и все равно вижу пожилых людей, которые верны ему.

Минчин: И все-таки, какие театры были в то время популярны не у партии, а у зрителей?

Ефремов: Я даже боюсь это сказать.

Минчин: А популярность своего театра вы объясняете тем, что это современно было?

Ефремов: Да!

Минчин: Лучшие спектакли «Современника», на ваш взгляд?

Ефремов: Я тоже так не могу сказать. Володинские – несомненно: «Назначение», он был очень гармоничный. С другой стороны, это целая эпопея – трилогия «Декабристы», «Народовольцы», «Большевики» Михаила Шатрова.

Минчин: Какой спектакль, на ваш взгляд, был лучший или был вам ближе всего, который вы в «Современнике» поставили?

Ефремов: Ну вот я тебя спрошу: кого ты из своих детишек любишь больше всего?

Минчин: Но их два всего.

Ефремов: Ну а тут побольше…

Минчин: Сколько вы поставили спектаклей за свой «современниковский» период?

Ефремов: Я не считал. Я участвовал во всех работах. Я хотел, чтобы все мои первачи поставили спектакли, чтобы выявить. Вот так получилось, что и Галя стала режиссером.

Минчин: И Табаков?

Ефремов: Ну, Табаков. У него не получилось. Он не режиссер. Он замечательный артист. Однажды я бросил фразу на репетиции: хорошо бы он пришел под нулевку бритый. Он играл «В поисках радости». На следующий день он пришел бритый. Сейчас попробуй с актером поговори, чтобы он отрезал волосы. Нет. А в них во всех это было заложено. Служение делу, искусству и прочее…

Минчин: Как в вашей душе актера раскладываются любовь к кино и театру? Не разрываетесь ли вы между любимыми и любовницами? Скажем, театр – любимые, кино – любовницы.

Ефремов: Не будем мы про любовниц. Я тебе скажу, в кино ведь раньше снимали из театральных артистов наиболее правдивых, наиболее органичных, и поэтому я был диспетчером киностудий всего Советского Союза. Все снимались. Я эту возможность им давал, и сам снимался, хотя мне приходилось от многого отказываться, и многие на моих ролях сделали себе карьеру в кино, но я не жалею об этом. Потому что хороший театральный актер обязательно хорошо сыграет в кино, и самая блистательная звезда в кино не обязательно сыграет на театре. А почему я люблю кино? Да потому, что это всегда новые люди, новые места. Я благодаря кино очень многое повидал, узнал. Самое главное – это некое заземление. Заземление правды. Если ты шофер, так худо-бедно ты должен водить машину, знать не только, почему она ездит, но сделать, чтобы она ехала. Поэтому я отпускал всех сниматься, считал, что и в этом показатель правдивости, органики. Главное, почему я любил сниматься в кино, потому что это сразу снимало с меня груз ответственности, который всю жизнь на мне висел. А в кино я был всегда радостен.

Минчин: Платили тогда в кино?

Ефремов: Да. Сравнить с Америкой все же нельзя, но тем не менее.

Минчин: В скольких фильмах вы снялись? И какие ближе к сердцу?

Ефремов: Я боюсь… Ну, пятьдесят-шестьдесят. Трудно сказать, какие ближе.

Минчин: «Бег» – шедевр русской кинематографии. Как вы снимались?

Ефремов: Недолго. Не много. Они внесли что-то из «Белой гвардии» туда. Я знаю, что Елене Сергеевне нравилось.

Минчин: В Москве снимали?

Ефремов: В Москве.

Минчин: «Гори, гори, моя звезда», где вы великолепны?

Ефремов: Я прочитал сценарий, приехал на взморье, в Ленинграде мы гастролировали, приехал Митта, говорит, будешь сниматься, а я говорю, что только если роль без слов, потому что я ненавижу озвучивать, тогда давай… Он говорит: «Ну, давай!» Я ж ни одного слова не сказал в этом фильме. Так вот снимались: начинал Ролан Быков, а не Табаков. Потом он взял Табакова. Фильм хороший получился. Немножко длинноват. Фильм снимался в Г. – чисто местечковый город. Что поражало – что все евреи, и милиционеры – евреи. И с утра молитвы, молитвы и национальная рознь. Через Днестр переходили молдаване, и тут затевались иногда какие-то склоки, какое-то иное представление я получил в отличие от города.

Минчин: «Война и мир» Бондарчука. Я считаю, что ваша роль – лучшая в его фильме. Была какая-то предыстория?

Ефремов: Очень смешная. Я шел по коридору на «Мосфильме» в новых корпусах, где сидел Бондарчук, шел после съемки. Вдруг он говорит: «Олег, зайди на минутку. Можешь сыграть капитана Тушина?». «Давай посмотрим, где это». «Надо ехать в Мукачево. Экспедиция, отступление». «Я не могу уехать, у меня театр, дело, обязанности». У него такой график, персонаж, количество съемочных дней и натура. Я веду пальцем и смотрю: Сокольники. Вот Сокольники, веду к действующему лицу – Долохов. «Ну какой же ты Долохов? Этот должен быть красавец, это же вот что такое!» Я пошел к лифту. Чего возражать? Уже вызвал лифт, когда он кричит мне из комнаты: «Ладно, договорились». Так я и снялся, но самое смешное, что снимали не в Сокольниках, – в Мукачево пошел снег, а в Москве снега не было. Фурцева настояла, чтобы я приехал в первый же съемочный день: «Не пропадет твой „Современник“!». Поехал туда, и в Мукачево снимали дуэль.

Минчин: Где еще в мире министры культуры занимаются тем, что говорят актерам, что надо делать?!

Ефремов: Я думаю, что это хорошо.

Минчин: Маэстро, что-нибудь еще по «Войне и миру». Не жалеете, что не сыграли какие-то главные роли? Болконского?

Ефремов: Нет. Я и понимал, что Болконского мне не надо, не потянуть. Жалко, что там не снялся Смоктуновский, но это уже другой вопрос. Бондарчук, когда рассказывал о замыслах своих, был в сто раз интереснее, чем то, что получилось на экране. Хотя он единственный режиссер, который справлялся с громадными массами людей, батальными сценами. Тут надо отдать ему должное.

Минчин: Была такая история – правда или нет? – когда он начал снимать, ему Министерство обороны выделило свой бюджет. Бал Наташи стоил столько, сколько стоил весь бюджет – 1 миллион рублей. Он в испуге бросил все и уехал. И только Скобцева вернула его назад, заставила продолжать. Ему дали следующие субсидии, и так далее?

Ефремов: Я думаю, что это не так. Потому что Ирина снималась бесплатно. Это шло за счет картины. На одной из съемок Бондарчука просто чуть не заколол один, так как от камеры он кричал: «На меня, на меня…» – когда они наступают. Один, уже ополоумевший, чуть не проткнул его штыком.

Минчин: Маэстро, ваша дружба со Смоктуновским и «Берегись автомобиля», который считается классикой современного российского кино?

Ефремов: Мы с ним раньше встречались, когда-то на «Мосфильме». Он где-то снимался, я снимался. Он всегда любил, Иннокентий, советоваться со мной. Та же «Степь», где он играл старого еврея. Вдруг звонок. Звонит Бондарчук и говорит: можешь приехать на съемку посмотреть, Иннокентий хочет? Я приезжаю, смотрю. Потом советуюсь, потом он говорит, что, может быть, ты сыграешь второго. Я говорю, что некогда сейчас. Мы с ним давно связаны, знакомы. В «Берегись автомобиля» так сошлось, что сначала он не мог сниматься и Рязанов попробовал меня на Деточкина. Пробы вроде хорошие, но… Художник картины сказал, что это волк в овечьей шкуре. Это про Деточкина – Ефремова. Поэтому я играл следователя. С Рязановым было легко, приятно работать. Он человек, который тебе импонирует. С Кешей связано только хорошее.