Напье мотает головой.

— Поехали, — говорит он.

— Ладно.

Питер поворачивается к компьютеру и что-то печатает. На экране появляются пять графиков. На этих графиках изображены тонкие зеленые линии — колебания цен на акции с минутным интервалом. В правой части каждого графика есть красный круг — момент, когда по прогнозам «Пифии» рынок будет расти.

— Временной интервал прогноза составляет около тридцати секунд, — объясняет Питер. — Сейчас «Пифия» покупает акции.

Словно в доказательство его слов, на графиках появляются надписи: «10 000$/1101 акция», «10 000$/784 акции» и так далее.

Мы ждем, пока «Пифия» закончит скупать акции.

— Хорошо, — подытоживает Питер. — Теперь мы вложили все деньги и оперируем акциями на сумму пятьдесят тысяч долларов. Пятьдесят тысяч долларов мистера Напье. Давайте посмотрим, сбудутся ли предсказания «Пифии».

— Лучше бы сбылись, — замечает Напье. По его добродушному тону ясно, что он в этом не сомневается.

Уровень вероятности появляется на каждом графике. 92 %… 95 %… 93 %…

Проходит несколько секунд, и уровень вероятности повышается. Теперь уже 95 %… 96 %… 98 %…

Цены на все акции поднимаются к красному кружочку.

Проходит еще десять секунд.

На всех графиках цены растут медленно, но верно. Они подбираются к прогнозируемому уровню.

— Вот и все, — говорит Питер.

Одна за другой, словно костяшки домино, текущие цены оказываются в красных кружках, возле которых загорается надпись «Прогнозируемый уровень достигнут».

— А теперь давайте посмотрим, что у нас получилось. — Питер печатает что-то на клавиатуре.

Графики цен исчезают, и вместо них появляется табличка:

— Похоже, мы заработали около трех тысяч долларов, — подытоживает программист. — Вернее, чуть меньше, за вычетом комиссионных.

— Всего? — не выдержал Тоби. — Какие-то три тысячи?

— Для тридцатисекундной работы неплохо, — возражаю я. — Сколько мы окупили?

— Около шести процентов, — подсказывает Джесс.

— Точно. Шесть процентов от суммы за тридцать секунд, — продолжаю я. — И каждые полминуты можно вкладывать имеющиеся деньги плюс доход. Можно запрограммировать компьютер делать это автоматически. Если так делать, не останавливаясь, то наши доходы составят… составят большую сумму.

— Астрономическую, — поправляет меня Напье.

Он по-прежнему глядит на экран, не в силах оторвать от него взгляд.

В комнате повисает тишина. Мы глядим на Напье, а тот смотрит на экран. Наконец он поворачивается к Питеру:

— Ты сможешь это устроить? Сегодня? Прямо сейчас?

— Что? — не понимает Питер.

— Сделать так, чтобы программа покупала и продавала акции без остановки.

— Нет. Не сегодня. Надо доработать программу. Но много времени не потребуется…

— До завтра успеешь?

— Да, наверное… — задумывается Питер и, повернувшись ко мне, спрашивает: — Что скажешь, Франклин?

Я пожимаю плечами.

— Допустим, я переведу вам двести тысяч, — предлагает Напье. — Прямо сейчас. На ваш счет деньги придут завтра. Тогда мы сможем попробовать еще раз?

— Да, — отвечаю я.

— Завтра, ладно? — говорит Напье. — Проведем эксперимент. Мы проделаем то же самое несколько раз, пока не удвоим наши деньги. Договорились?

Питер сомневается. Он глядит на меня. Я киваю ему.

— Ладно, — соглашается он.

Напье встает и поправляет галстук.

— Хорошо. Франклин, можно вас? — подзывает он меня.

Мы выходим из комнаты, и я закрываю дверь.

— Что это с ним? — беспокоится Напье.

— С кем?

— С Питером.

Я пожимаю плечами.

— Ему кажется, он занимается чем-то противозаконным.

— А вы занимаетесь чем-то противозаконным? — сверлит он меня взглядом.

— Нет.

— Тогда вам не о чем беспокоиться.

Я киваю.

— Дайте мне ваши реквизиты, — просит он. — Я положу на счет двести тысяч. Завтра поглядим, сможет ли «Пифия» удвоить эти деньги.

Напье уходит, и я возвращаюсь в зал для переговоров. Там меня встречают не улыбками и поздравлениями, а гробовой тишиной. Мы все смотрим в окно, наблюдая за отъезжающим с парковки «мерседесом» Напье.

Когда он уезжает, Джесс наконец заговаривает:

— Все оказалось несложно.

— Да, — соглашаюсь я.

Но я не ощущаю себя победителем. Скоро мы дойдем до момента, когда обратного пути не будет. Эдвард Напье устроит нам последнюю проверку, переведя на наш счет почти четверть миллиона долларов.

Большинство мелких мошенников на этом бы и остановились. Они бы взяли двести тысяч, разделили на четыре части и исчезли из города.

Но для нас все только начинается. Скоро четверть миллиона долларов из крупного куша превратится в мелочь, допустимую погрешность при округлении.

В этом вся разница между мелкими мошенниками и мной. У меня есть амбиции. Вера в свои силы. Желание изменить мир. По-моему, если уж собрался играть, то можно играть по-крупному. Если тебе грозит тюрьма или вообще смерть, то надо попытаться сорвать банк. Второго шанса может и не быть.

Я сижу за столом в этом зале, гляжу на машины, несущиеся по шоссе, и у меня вдруг появляется странное ощущение. Я вспоминаю вечер за карточным столом, когда я просил еще и еще, хотя надо было остановиться на тех картах, которые были у меня на руках. Естественно, у меня вечно был перебор, и в итоге — иначе и быть не могло — я проигрался в пух и прах.

Да-да, я знаю, о чем вы подумали.

Но не всегда получается так, как мы предполагаем. В настоящей жизни предчувствие иногда оказывается пустышкой, путем в никуда.

Мы с Тоби едем домой. Тоби сидит сзади, вытянув ногу и пристроив ее на коробке передач, словно на пуфике.

— Пап, расскажи, какой у нас план, — просит он.

Я бросаю взгляд в зеркало заднего вида.

— Ты и так знаешь, — отвечаю я.

— Но только в общих чертах, — возражает сын. — Я думаю так. Завтра Напье переведет нам деньги. Мы удвоим их. Затем раскрутим его на последнюю, серьезную ставку. Я прав?

Мы едем по шоссе вдоль залива, мимо соляных карьеров. Компания «Каргилл» владеет огромными территориями на побережье. Со времен Золотой лихорадки она добывает здесь соль, выкачивая воду из залива и просто высушивая ее на солнце. Осенью они собирают оставшуюся соль. Процесс отвратительный — теперь все побережье усыпано сталагмитами — но зато производители картофельных чипсов, наверное, богатеют.

— Примерно так, — отвечаю я.

— И чем все закончится?

— А ты как думаешь?

— Не знаю. Ты собьешь его со следа? Заставишь поверить, что мы все потеряли. Вообще все. И тогда он не будет нас преследовать.

Меня удивляет внезапно возникший интерес Тоби к моей работе.

— С каких это пор ты стал таким любопытным? — спрашиваю я.

— Я хочу научиться.

— Собираешься пойти по моим стопам?

— Нет, — отвечает он, пытаясь поймать мой взгляд в зеркале и понять, говорю ли я всерьез. — Просто интересно.

Я собираюсь извиниться, но не успеваю. Я гляжу в зеркало и замечаю кое-что странное — черный «линкольн». Из-за тонировки на лобовом стекле я едва могу различить очертания сидящих внутри мужчин. «Линкольн» явно сидит у меня на хвосте.

— Не оборачивайся, — предупреждаю я Тоби. — За нами следят.

Но сын оборачивается и вытягивает шею, чтобы поглядеть на преследователей. Он с пяти лет не слушает, что ему говорят.

— Кто это? — спрашивает он.

— Не знаю. Ты раньше видел эту машину?

— Нет.

Я жму на газ, разгоняясь до ста десяти километров в час. Я вылетаю на левую полосу, подрезая монашку на «вольво», которая еле-еле тащится по шоссе. Пролетая мимо нее, успеваю заметить, как она с укором мотает головой. Я пристыженно отворачиваюсь.

— Знаешь, пап, — замечает Тоби, — кажется, монашка показывает тебе что-то не очень приличное.