— Нет, нет, нет. Пожалуйста, к столу, товарищ Чалышева.

Брянцев взглянул на нее с интересом. Он никогда не сталкивался с Чалышевой, но много слышал о ней. В НИИРИКе она была единственным специалистом по антистарителям, а раз единственным — значит, и главнейшим. Успел подумать: «Бесцветна внешне, бесцветна, наверно, и внутренне. — Но тут же осек себя: — И что это за манера судить о людях по внешности?» Перевел глаза на Хлебникова и прочел на его лице откровенную враждебность. Вообще у Хлебникова хорошее лицо. Умное, решительное, действительно мужское. Лицо человека, привыкшего распоряжаться, вершить дела и судьбы. И любое кресло ему впору. Брянцев помнил его директором завода, затем начальником главка. Поговаривали о том, что будет он и министром.

Самойлов не торопился начать разговор — то ли давал возможность Брянцеву освоиться с обстановкой, то ли раздумывал, с чего начать.

— Может быть, разрешите мне, — не выдержал рвавшийся в бой Хлебников.

— Нет, зачем же, — мягко возразил Самойлов и обратился к Чалышевой: — Покажите, будьте добры, Алексею Алексеевичу результаты испытания образцов резины его завода.

Чалышева достала из папки кипу фотографий, протянула Брянцеву.

Тот взглянул на первую фотографию, на вторую, третью. Просмотрел их, как игрок, тщетно ищущий в своих картах хотя бы один козырь, и у него задрожали пальцы. Жесткая бумага фотографий предательски вибрировала, словно стрелка чувствительного прибора.

Картина была страшной, страшнее той, которую нарисовала ему Елена. Трещина на трещине, изъедина на изъедине. Некоторые образцы распались на две, на три части. Брянцев снова пересмотрел фотографии одну за другой, теперь уже нарочито медленно, чтобы собраться с мыслями.

— Разрешите? — снова рванулся Хлебников, но Самойлов остановил его жестом, — нет, не резким, не категорическим, просто оторвал от стола кисть, поднял. Как ни был обескуражен Брянцев, он отметил про себя этот жест. Без пережимов человек. Даже в телеграмме не было ничего резкого. Просто — «Вылетайте первым самолетом». Так поступают люди, которые верят в силу самых обычных слов.

— Я немного не понимаю вот чего, — овладев собою, спокойно произнес Брянцев. — Данные исследований нашего института совершенно противоположны вашим…

— Какого института?! — оборвал его Хлебников. — Собрали рабочих, нарекли исследователями, наименовали институтом. Спекулируете высокими понятиями. Да это же профанация науки!..

Он замолк, остановленный взглядом Самойлова. Глаза у этого человека светлые, но они посерели от сдерживаемого гнева.

— …и кроме того, наши опытные шины показали хорошую ходимость в условиях дорог не только класса «А», но даже класса «Б», — невозмутимо продолжал Брянцев, когда Самойлов снова взглянул на него.

— Знаем мы эти исследования! — уже спокойнее проговорил Хлебников. — Надоест шоферу гонять по пятьсот километров в день, он сделает двести, а счетчик подкрутит. И вот вам результат!

— Это что, метод шоферов вашего института? — спросил Самойлов все тем же миролюбивым тоном.

— Да нет, я еще по заводу помню, — не теряя апломба, ответил Хлебников.

— Вашего завода? — ухватился Самойлов.

— Было такое…

— Так почему вы думаете, что ваш опыт позаимствовали на заводе у Брянцева?

Хлебников предпочел отмолчаться.

И снова Брянцеву стало легче на душе. Он сидел перед человеком, который не торопится стать на чью-либо сторону. У него не было предвзятого мнения, несмотря на всю сокрушительность доводов Хлебникова, которые тот, безусловно, изложил полностью и с пристрастием.

— Вы долго вели исследования, Алексей Алексеевич? — спросил Самойлов.

— Три года. До тех пор, пока сами не убедились в том, что резина с нашим антистарителем служит лучше, чем любая другая.

— Вы печатали где-нибудь сообщения об этих работах?

— Нет, мы охраняли тайну изобретения.

— Тоже мне изобретение — ускоренно разрушать резину, — не преминул съязвить Хлебников.

— К тому же бесполезно было давать статью в журнал, контролируемый Олегом Митрофановичем Хлебниковым, потому что… он не разделяет наших взглядов.

— Значит, вы убеждены в своей правоте? — глядя на Брянцева в упор, спросил Самойлов.

— Убежден, — после некоторой паузы ответил Брянцев.

— Металла в голосе не чувствую, — как бы вскользь заметил Хлебников.

— Признаюсь, эти результаты меня озадачили, — откровенно сознался Брянцев, кивнув на кипу фотографий. — Но ведь есть же еще и здравый смысл…

— Он явно не в ладах с наукой, — бесстрастно проговорила молчавшая до сих пор Чалышева.

Брянцев повернулся к ней:

— Знаете, в чем вы не правы? Наука давно перестала быть монополией только институтов. Она обосновалась и на заводах, а в последнее время также в таких общественных институтах, как наш.

— Разрешите вопрос, — поднял руку Хлебников. Ему явно не нравилось, как ведет себя Самойлов.

— Вопрос — пожалуйста.

— Сколько шин вы выпустили с вашим снадобьем?

— Шин? Вы хотите спросить, сколько тысяч шин? Более двадцати тысяч, — ответил Брянцев.

— Что-о? Хороший подарочек. И сейчас выпускаете?

— Да, выпускаем.

— В нарушение ГОСТа?

— А почему бы и нет? Нарушать ГОСТ нельзя, ухудшая качество продукции. Но кто будет возражать против улучшения?

Схватив лежащие на столе фотографии, Хлебников яростно потряс ими перед лицом Брянцева, как бы говоря: «Вот ваши улучшения».

Брянцев иронически посмотрел на него.

— Я мог бы предъявить несколько томов наших исследований, — сказал он. — Знал бы причину моего вызова, непременно захватил бы их.

Чалышева слабо улыбнулась. Улыбка не сделала ее ни привлекательнее, ни мягче.

— Исследованиям можно верить, — размеренно-поучающим тоном проговорила она, — если люди овладели методикой, современной, совершенной, строго научной. Иначе они могут завести в такие дебри… в какие как раз попали вы. Это особенно справедливо в области тонкой химической технологии, к которой и принадлежит шинная промышленность. И поймите: нельзя безнаказанно совать в такое сложное физико-химическое соединение, как резина, качество которой иной раз зависит от ничтожной доли того или иного ингредиента, вещества, мало исследованные официальной наукой. Ну, а о ценности ваших исследований… я думаю, не стоит говорить.

На этот раз Брянцев промолчал. Невольно закралась мысль о том, что, может быть, Чалышева в чем-то и права. В конце концов — кандидат технических наук, зубы проела на этом деле.

Задумался и Самойлов. Столкнулись мнения двух организаций — завода и института. Картина, которую развернули перед ним сотрудники института, была ужасающей. Если верить им, то двадцать тысяч шин пошло в брак, и этот брак продолжают выпускать и сегодня. Сидят они здесь, дискутируют, а с заводского конвейера сходят бракованные шины и отгружаются потребителями. Можно ли не верить институту, государственной организации, в которой занято более тысячи человек?

— Я понимаю, конечно, что за последнее время творческая деятельность людей активизировалась, — воспользовался паузой Хлебников, — но нельзя использовать эту волну для своих авантюристических целей.

Самойлов снова остановил его.

— Мы сделаем вот что, — сказал он. — Вы, Алексей Алексеевич, сейчас же, из моей приемной, вызовете завод и дадите команду вернуться к старой гостовской технологии…

— Правильное решение! — обрадовался Хлебников.

— …вы, Олег Митрофанович, получите шины с завода и проверите их. На ускоренных дорожных испытаниях. Обуйте машину и пошлите по разным дорогам. Закончите испытания — встретимся. — Он вызвал секретаря. — Закажите товарищу Брянцеву разговор с заводом.

— Я считаю дорожные испытания совершенно излишней тратой государственных средств, — возразил Хлебников. — Лабораторные испытания в данном случае дали полную ясность.

— И все-таки вы проведете испытания.