Из других бесед с ним я узнала, что когда он пел "Почтовые открытки", чтобы смешить зрителей, и был доволен, если добивался этого, он испытывал чувство грусти, которое хотел бы передать публике. Он как бы говорил себе: "Вот вы смеетесь, а ведь я мог бы этой же историей вызвать у вас на глазах слезы". Воспоминание о таком очень давнишнем желании настолько живо, что и теперь еще, признался он мне, он был бы не прочь выступить, например, по телевидению с номером "Кассирша Большого кафе", но исполнить его совсем в другой, драматической тональности.

Кстати, еще до предложения Бромберже он несколько раз давал выход своему подспудному стремлению выступать в драматическом регистре, порою осторожно стирая границы между двумя жанрами. Например, в песенке "Да здравствует новобрачная" (1950), где рассказывается история бедняка, который с грустью смотрит на проходящую мимо свадебную процессию, ведь ему самому никогда не придется жениться. Впрочем, спустя пять лет та же тема будет ярко выражена в "Свадебном путешествии". И так вплоть до "Дороги цветов", где в песенке "Не везет" он впервые стремится не рассмешить, а растрогать...

На драматических струнах играет он и в "Избраннике мадам Гюссон", в частности в последней сцене, когда он уходит один, осознавая, что смешон. Это еще голоса тихие, несмелые, стыдящиеся заявлять о себе во всеуслышание. Сегодняшний Бурвиль (и тот, каким он станет завтра, так как, на мой взгляд, он далеко не исчерпал свои возможности)- актер, с блеском овладевший всеми теми голосами, какими он говорил, хотя и робко, уже в детстве и позднее - громче, смелее, но всегда порознь...

И так до решающего момента, когда после многих колебаний (он пересматривает свой отказ Бромберже, снова идет на попятный, колеблется и, наконец, решается, но без особого энтузиазма, полагая, что совершает глупый поступок), он дает согласие сниматься в фильме "Один в Париже". Тем самым он делает первый шаг на пути к карьере одного из самых крупных актеров Франции, актера широчайшего диапазона.

* * *

Глупо задним числом играть роль предсказателя. Тем не менее вернемся мысленно к тому Бурвилю, каким он был свыше двадцати лет назад - в обуженном костюме, в котором выступал в "Почтовых открытках", в "Магарадже", - к маленькому ветрогону из фильма "Не так глуп". Преодолеем одним махом этот отрезок времени, чтобы увидеть столь знакомый нам сегодня образ: широкие плечи, степенный, добродушный вид, нежный взгляд, даже когда актер заливается смехом.

Вернемся к трогательному Мартену из фильма "Через Париж", к замкнувшемуся в себе следователю из "Веских доказательств" или к очаровательному распутнику из "Зеленой кобылки". Улыбнемся святоше - опустошителю церковных кружек для пожертвования в "Странном прихожанине", который склонился над молитвенником, ища согласия бога и сочетая в себе плутовство с наивностью. К педанту-учителю из "Большой стирки", учиняющему личную мини-революцию и комичному в своей невозмутимой серьезности... И вспомним поразительно сделанный образ Тенардье из "Отверженных", в котором он добился подлинного раскрытия образа. А также грубого и великодушного Эктора из "Луженых голоток"... Но не станем пренебрегать "Разиней", где он вызывает у зрителя смех и чувство нежности, ни Огюстом Буве из "Большой прогулки", рождающим взрывы смеха благодаря такому актерскому мастерству, что смеешься, не зная почему... Судя по этим ролям, Бурвиль не только расширил диапазон своего исполнения, что удалось немногим (лично я второго такого актера не вижу), но отшлифовал грани своего искусства в целом. Если оно предельно правдиво в жанре драматического реализма, где надо представить какую-нибудь сторону жизни, передать психологию персонажа выражением лица, взглядом, то в комедии он добивается эффекта неведомо чем - едва намеченным жестом, чуть заметной гримасой, фальцетом, порой лишь одним своим присутствием. Но самое замечательное - та легкость, с какой он накладывает мазки комизма на свои драматические образы. В самом деле, нет такого драматического фильма ("Один в Париже" составляет исключение, о котором Бурвиль сожалеет), где он хоть раз не вызвал взрыва смеха. И наоборот: редко случается, чтобы его комедийный персонаж не волновал, не заставлял переживать. В самом деле, его комедийная палитра так богата полутонами, что граница между жанрами стирается и он предстает перед нами просто-напросто большим актером, владеющим всеми средствами выразительности, используя их в зависимости от требований роли.

Что я хочу этим сказать? А то, что двадцать лет назад, по-моему, никто не поверил бы, что он на это способен... Мы говорили об его упорстве, уме - словом, обо всем, что присуще рассудительному человеку. Но ведь сами по себе эти качества еще никому и никогда не позволяли стать большим актером. "Звездой". Попробуем же теперь разобраться, что значит "звезда".

Символ: Мсье Как Все

Что же, в конца концов, отличает "звезду" от других актеров, чей замечательный талант общепризнан, но тем не менее они не стали "звездами"? Ими восхищаются, пока видят на сцене, на экране, и тут же забывают. Правда, случается и обратное: успех иных, совершенно бесталанных идолов молодежи, потрясает. Но в большинстве случаев они - продукт вознесшей их рекламы, и через несколько лет их имя будет предано забвению. (Впрочем, они не сумели бы вознестись, если бы не отвечали какой-то потребности, подлинной или мнимой.) Настоящая "звезда", та, что держится на кинематографическом небосклоне годами, должна обладать и тем, что называют талантом (то есть в совершенстве овладеть своей, специфической профессией).

"Звезда" должна представлять собой фигуру типическую, отвечающую чаяниям большого числа людей, коллективной потребности. Должна быть символом, достаточно легким для восприятия... Так, вполне понятно, что американской суперзвездой в течение многих лет была Мерилин Монро. В американском обществе, где женщины утратили свое "вечно женственное" начало (со всеми его недостатками, которые можно высмеивать, но нельзя забывать при этом, что в итоге большинство мужчин оно устраивает), Мерилин Монро символизировала именно его. Точно так же Жерар Филип был одной из "звезд" французского послевоенного кино потому, что отвечал чаяниям миллионов мужчин и женщин, тяготевших к романтике, которая не изжила себя и по сей день. Некрасивый, угловатый, резкий, ироничный и все же весьма самоуверенный, Жан-Поль Бельмондо - новый вариант той же романтики, которая отказывается признавать себя романтикой и устраивает молодежь, да не только тех, кто при всей своей тяге к ней прикрывается напускным равнодушием. Отсюда легко доказать, что каждая популярная звезда отвечает неосознанным, но вполне определенным чаяниям. Доказать, что в данной стране на данный отрезок времени этим чаяниям отвечает один-единственный актер - тот, кто обладает наибольшим талантом. И что каждому отрезку времени соответствуют кинозвезды определенного типа, чему нередко поражаются последующие поколения. Достаточно вспомнить Рудольфа Валентино. Кинозвезды, появившиеся в данной стране и в данный отрезок времени, могут являться ценным пособием для изучения чаяний и эстетических вкусов широких масс данной страны в данный отрезок времени.

Что же касается Бурвиля, который вот уже без малого двадцать пять лет удовлетворяет потребности самой широкой публики, то трудно одной фразой выразить все, что он представляет собой, каким потребностям отвечает. Прежде всего следует отметить, что он не "звезда", в буквальном смысле слова - тот, кого преследует исступленная толпа, стоит ему появиться на улице. На мой взгляд, характерно другое: человек, с которым он даже незнаком, окликает его, осведомляется о здоровье, советует не надрываться (так оно и есть!). Он не "звезда" и в том смысле, что им не восхищаются, разинув рот, как статуей, стоящей на пьедестале.