Он предсказывал им, что будет, и его пророчества сбывались. «Смотри, куда идешь, не расквась нос» — и вскоре пацан спотыкался на ровном месте и расшибал физиономию. «Собираетесь в кино? Зря. Сеанс отменят» — и действительно, в кинотеатре перегорела проводка. «Можешь не учить географию, все равно тебя сегодня заберут с урока» — точно, к тому тетка из деревни приехала. И кто его знает — почуял или накликал?.. Когда одноклассники это поняли, ни один больше не смел его пальцем тронуть. Но и дружить с ним боялись тоже. Впрочем, он и не искал дружбы. Был эдакой вещью в себе. И учился слишком легко. На уроках не слушал, все время что-то рисовал. Или книжку читал, развернув ее на коленях под партой. Задания почти не делал, но всегда знал ответ.

Тебе не понравился бы этот мальчик, Ирена.

…К чему это она? Разве я сказала, как мне нравится — мужчина? А, что тут говорить, глупая башка, у меня, наверно, на лице написано…

…Аглая надеялась, что он станет большим человеком. Когда он уехал учиться дальше, она думала — больше его не увижу, осядет в Академгородке или в столицу подастся. Наукой будет заниматься… На кого же он учился? Не помню, точные науки какие-то. На инженера, наверное. И он вернулся через три года совершенно больной. Заговаривался, слышал голоса, шарахался от людей… Он не рассказывал, но можно было догадаться, что пятый семестр в университете закончился для него психбольницей. Во всяком случае, он добрался до Нижнесольска в середине апреля, по Ингесолью гуляли страшенные бураны, парень рвался домой, в Тауркан, но дороги не было, и Аглая поселила его у себя. Он сперва порывался уйти, потом смирился и целыми днями сидел в темном углу — вон там, курил как паровоз, смотрел прямо перед собой и разговаривал с кем-то, кого видел он один. Не вспоминал о еде, приходилось впихивать в руки миску и ложку. Честно говоря, было жутко, Аглая не знала, что с ним таким делать. Потом ее осенило — она вспомнила, как школьником он все время рисовал, и сунула ему блокнот и карандаш.

Собственно, вот он…

С растрепанных страниц старого блокнота на Ирену смотрели внимательные глаза знакомых духов, и казалось, медленно моргает прозрачное третье веко, шевелятся перья, встает дыбом шерсть, сжимаются и разжимаются когти и многосуставчатые пальцы.

…Наконец ветер унялся, в Тауркан улетел вертолет с почтой и продуктами, а обратным рейсом явился старик Кииран, тогдашний шаман. Покачал головой, поцокал языком, взял парня за руку и увел с собой.

Когда Кииран умер, его место на Чигире занял его ученик.

…Она меня предостерегает, — вдруг поняла Ирена. Не связывайся, девочка, не по зубам тебе этот парень, да и никому, наверное…

— Кажется, уже поздно, охо-диме, — сказала она вслух.

И та не поняла.

— И правда, — сказала Аглая. — Давай-ка спать.

Выгрузилась из вертолета с большой коробкой — плеер оказался здоровенный, таких уже давно не делают, учколлектор с облегчением избавился от неликвида, — и с целым пакетом дисков с научно-популярными программами. Кунта помог дотащить поклажу до библиотеки.

Михаэль принес из школы телевизор — тот самый, которому не удалось наладить антенну. Некоторое время Ирена растерянно размышляла над разъемами: Шнур, прилагавшийся к плееру, не подходил к телевизору. Родной шнур от телевизора, соответственно, — к плееру. Вздохнула: придется звать кого-нибудь из соседей на помощь. Кто у нас понимает в проводах?..

Хлопнула входная дверь.

— Орей, Ирена, я принес книгу.

Это было бы смешно, ей-богу, если бы только не вздрагивать так на его голос.

— Орей, шаман, — ответила она, не оборачиваясь. — Если у тебя в кармане паяльник, я закричу.

— Зачем паяльник? — удивился шаман. — Тут и плоскогубцев хватит… у тебя же есть плоскогубцы? а впрочем, без них обойдемся. Пусти-ка… Скотч дай.

Ирена молча протянула липкий рулончик.

Срезал разъемы с одного шнура, пересадил на второй, скрутил провода и обмотал их скотчем.

Воткнули штекеры в гнезда.

Заработало.

— Я думала, ты спляшешь с бубном, — пробормотала Ирена.

— По таким пустякам не беспокоят духов, — ответил шаман. — Что с тобой, на кого ты сердишься?

— Ты все знаешь, небось, знаешь и это.

Он молчал, пауза затяулась, только диктор бормотал с экрана — что-то о фауне коралловых рифов. Ирена упорно смотрела на мелькающих среди подводных зарослей разноцветных рыбок и ждала неизвестно чего.

Дождалась.

— Мне лучше уйти, Ачаи.

Рыбки расплылись перед глазами, комната закружилась, и чтобы не упасть, пришлось ухватиться за край стола.

— Стой, — сказала Ирена, не слыша себя, — как ты меня назвал?

Резкий выдох.

— Забудь. Сорвалось.

Медленно повернулась, стараясь не качнуть головой, и все-таки пошатнулась, взмахнула рукой, чтобы удержать равновесие, оступилась — поймал за плечи, остановил начавшееся падение. Повторила дрожащим голосом:

— Ланеге, как ты меня назвал?

— Прости.

— Ты ответишь или нет? — хотелось ударить по этой узкой скуластой физиономии, чтобы мотнуло голову, чтобы закрылись от боли глаза, чтобы не смотрели — виноватые и понимающие… что? Что он понимает про меня?

Он понимает про меня все. Насквозь. Боже, как стыдно.

— Ачаи, — сказал он тихо. — Я не хотел. Я же знаю, ты идешь на это имя, как на приманку. Я же сам звал… я тогда не знал, что это ты.

— Ты, да не знал… — она усмехулась горько. — Не верится.

— Клянусь.

— Зачем, Ланеге?

— Зачем клянусь?

— Не притворяйся. Зачем звал? И — почему Ачаи, что это значит?

— Это водяной цветок. Красивый. Летом увидишь. А зачем звал… Я не всегда знаю, зачем, охо-дай.

— Ну конечно, еще скажи, что тебе велели. Кто? Духи Нижнего мира?

— Хозяин озера. Не велел, но… почти.

— И конечно, ты послушался.

— Конечно.

— Уходи, Ланеге.

Отпустил ее плечи, еще долгую минуту смотрел ей в лицо. Потом кивнул, повернулся и вышел. Хлопнула дверь, проскрипели ступени.

Ирена медленно опустилась на стул и закрыла лицо руками.

На первый видеосеанс в библиотеку набилось множество народу. Смотрели фильм о джунглях, качали головами, удивлялись. Восхищались ловкостью тигра, смеялись, глядя на ужимки обезьян, с уважением одобрили размеры и мощь слона, подивились: надо же, есть места в этом мире, где не бывает зимы. Конечно, они об этом слышали. Конечно, в их школьных учебниках были картинки. И все же — одно дело иллюстрация в книге, и совсем другое — живое движущееся изображение.

Дети потом долго играли в тропических животных. А взрослые подходили и спрашивали, когда Ирена покажет следующий фильм.

Безусловно, мероприятие удалось.

Даже празднование Долгой ночи не смогло затмить впечатление.

Тауркан готовился к празднику загодя. Каждый охотник озаботился мясом — добывали птицу, ставили силки на зайцев, ходили на оленя. Хозяйки украшали дома и дворы, пекли и жарили, давили клюкву и бруснику. Собирали заранее дрова для праздничного костра.

В Долгую ночь Нижний мир близок к людям как никогда, поэтому следовало соблюдать осторожность — но ночь проходит, и Срединный мир поворачивается к свету, и это радость. Нужно показать уважение к тьме, но не менее важно твердо и ясно сказать ей, что ее время кончилось. Предки давно сложили правильные слова в длинную песню, и она непременно должна быть спета, пусть нынешние люди и не помнят ее точного значения.

Ирене показалось, что зимний праздник мало отличается от осеннего — разве что вместо общей ухи было разнообразие блюд, и готовили их не вместе, зато вместе ели, угощая друг друга. И песня была другая, но оннегиры знали ее смысл так же плохо. Повторяющиеся в конце каждого куплета строки звучали заклинанием — это была явная песня плодородия на местный лад. Велке перевела Ирене припев, и та даже поежилась, услышав: «Семя и кровь в сырую землю — не оскудеет лесная чаща. Семя и кровь холодным водам — не оскудеют озер глубины. Семя и кровь, семя и кровь, вечное пламя вечной жизни». И общий танец под эти слова показался мрачно-непристойным, хотя, наверное, не знала бы, что поют, не подумала бы так.