Так что все отлично!

Если папа будет интересоваться, передай, что я пока удирать отсюда не собираюсь.

До свидания!

Ирена»

Приколола на дверь библиотеки объявление: «Улетела в Нижнесольск, вернусь послезавтра», забежала к Велке, попросила зайти пару раз — проведать кота.

Вертолет взмыл с берега, подняв винтом снежный вихрь, поначалу сквозь белую муть не было видно ничегошеньки. Потом поднялись выше, машина накренилась, поворачивая, и внизу повернулся засыпанный по окна снегом поселок. Над трубами висели бледные струйки дыма. Лес, казавшийся почти черным, качнулся и отодвинулся, исчезли сугробы крыш в деревянных рамочках заборов, проплыла внизу заросшая елями кочка — Чигир, тень вертолета заскользила по сверкающей глади замерзшего озера. Потом вновь приблизился лес — у юго-западного берега Ингелиме, — замелькали, сливаясь в колючий ковер, темно-зеленые с проседью хвойные кроны, сверху казалось — совершенно одинаковые. Где-то слева, должно быть, видно было Ингеролу, но Ирена смотрела в правое окно.

Затем мелькнула широкая белая лента — Сола, — и показался город.

Как быстро. Можно сказать, только поднялись в небо — и уже добрались до места. А кажется — Тауркан в несусветной дали. И не в километрах дело, хотя их не меньше семидесяти, наверное, а во времени. Тут, в городе, оно другое. Быстрое, цепкое…

Да, одичала я за четыре-то месяца в глуши. Мне уже сонный провинциальный Нижнесольск кажется стремительным, не отстать бы…

Время было — два часа. Она еще помнила, что «заведующий район» работает до пяти, и отправилась к мэрии пешком — торопиться некуда. Под ногами скрипел утоптанный, рыжеватый от дворницкого песка городской снег.

…Проблема видеоплеера оказалась куда проще, чем виделось из оннегирских лесов. Чиновник, услышав ее просьбу, снял телефонную трубку и сказал в нее:

— Коренца мне. Здравствуй. У меня тут сельская библиотекарша спрашивает насчет видеоплеера, у тебя не завалялось лишнего? Сильно навороченного ей не нужно, сам понимаешь, но только не рухлядь, чтобы работало. У них там чинить некому. Да… да… Хорошо, пришлю. Привет там твоей Марийке. Пока.

Нажал кнопку на телефоне.

— Завтра зайдешь в учколлектор к Коренцу, он тебе подберет подходящую технику. Подойдешь с его чеком в бухгалтерию, дальше не твоя забота. Фильмы сама ищи, но спроси Коренца, может, у него и диски есть. Тогда на них тоже чек и в бухгалтерию. Поняла?

Ирена поблагодарила, ошарашенная такой оперативностью, и вышла, забыв уточнить, где находится этот самый учколлектор. Ничего, завтра найду. У меня будет целый день.

И сейчас — целый вечер.

Попробую-ка я навестить Ерку Теверена в интернате.

Во дворе Нижнесольской школы-интерната была залита длинная и крутая горка — от забора к спортзалу, — и, похоже, все ученики были там. Ирена двинулась на радостные вопли. Минут десять никто не обращал на нее внимания, а она тщетно пыталась высмотреть в мельтешащей толпе знакомые лица. Потом откуда-то сбоку налетел щекастый Килу, старший сын Саукана, крича: «Ирена! Орей!» Тут же нашлись еще семь или восемь юных оннегиров, и Ерка прибежал. Некоторое время все подскакивали, галдели и одновременно задавали десять разных вопросов, не слушая ответов. Потом же как-то само собой оказалось, что Ирена тоже катится с горки вместе со всей прочей школьной братией, смеется и вопит.

Смеркалось, потом стемнело. Зажглись фонари. К горке подошел сурового вида дядька и напомнил, что кое-кому пора бы делать уроки. Говорил он, не повышая голоса, но явно пользовался авторитетом. Школьники среагировали ровно с таким запозданием, чтобы и послушаться, и проявить независимость — минуты через три.

— Ладно, пока, — сказал Ерка, пытаясь отряхнуть облепленные снегом штаны, — ты же к Аглае ночевать пойдешь? Передай привет и скажи, я в выходные обязательно забегу.

— Ага, — ответила Ирена. — Передам, конечно. — И посмотрела на свои собственные рейтузы. Ойя, ледяная корка толщиной в полпальца…

— А ты из какого класса? — спросил дядька, нахмурив брови, явно пытаясь вспомнить Иренкину физиономию. Недоволен, что никак не вспоминается.

— А я не из класса, — фыркнула девушка. — Я из Тауркана приехала, вот в гости зашла. До свидания.

Да, ты сегодня образец взрослости, библиотекарь Звалич…

Аглая при виде ходячего снеговика прыснула в кулак. Что ты такое делала? А, каталась с горки… все с тобой ясно, дитятко. Рейтузы и носки — на батарею, унты набить газетой, а сама — марш в ванную, и вот, держи старые лыжные штаны с начесом, а поверх майки наденешь вот эту фуфайку.

После горячей воды из кастрюли, после ковшика и корыта понимаешь, какое все-таки благо — настоящий душ. Подставляя тугим струям то одно плечо, то другое, то спину, то грудь, Ирена поймала себя на мысли: вот было бы здорово устроить душ дома, в Тауркане! Занятно — я хочу современного комфорта в варианте «завести его в нашей деревне», а не рвусь к маме, в большой город, где все это есть, и казалось бы, привыкла ведь с детства… Пожалуй, я охотно навестила бы маму, но ни в коем случае не хотела бы вернуться к ней насовсем. Почуяла вкус самостоятельности, что ли?

Или это Эноу-хаари переплавляет меня из варака в полноценного оннегира? Может, я и рыбий хвост найду, если поднатужусь?

Или это человек под елью наигрывает на дудке… Июль пахнет хвоей и багульником, голова кругом, теплое плечо под щекой, дыхание на волосах — «ты спишь, глупая»… Тьфу! Я не буду о тебе думать! Я о тебе целый день не вспоминала, и замечательно, кто тебя просил!.. Потрясла головой, прогоняя слишком яркую картину, нырнула в фуфайку, постояла немного, пытаясь выровнять дыхание. Я — о тебе — не буду — думать! Стиснула зубы и толкнула дверь ванной.

На столе уже ждал ужин.

…Но вышло так, что весь вечер именно о нем и говорили. Начали с ледяной горки, продолжили о школе, Аглая достала из шкафа альбом с фотографиями своих учеников — и он там был. Высокий хмурый подросток в мешковатом свитере.

— А это кто? — спросила Ирена. — Он мне кого-то напоминает.

— Так это автор твоей любимой книжки, — ответила Аглая. — Ты знаешь его в лицо?

— Да, два раза видела без маски, — кивнула Ирена. — Точно, он. Какой был… угрюмый мальчик.

— О, так ты даже в курсе, кто он такой. Надо же. Он, насколько я знаю, старается не появляться в поселке без настоятельного дела, а по делу полагается и маска…

— Он приходил ко мне в библиотеку, взял «Античную живопись». А почему — старается не появляться?

— Нельзя. Опасно. Вокруг него же духи вьются стаями. Люди боятся.

Так я была «настоятельным делом». А сказал — за книгой…

— Он учился у тебя в Тауркане, охо-диме?

— Нет, здесь. Когда я уже вернулась в город.

…Аглая работала в Таурканской школе двадцать лет, пока не заболела мать. Тогда она перевелась в одну из нижнесольских школ, а позже устроилась воспитателем в интернат. Занималась бытом, помогала воспитанникам с уроками, заменяла при необходимости других педагогов да вела краеведческий кружок. Оннегиры очень были этим довольны — им нравилось, что при их детях в чуждом городе есть свой человек.

Каждый год в интернате появлялось двое-трое новых оннегиров, раз даже сразу пятеро. А Петер в своем классе был один. Шестой класс вообще в тот год набрали небольшой — пятнадцать человек. Только из Камней было четверо ребят, да из Лыгани трое, из других сел по одному. Каменские сразу попытались верховодить, лыганские уперлись, каждая команда вербовала союзников, выясняли, кто круче, соотношение сил постоянно менялось, и, разумеется, были жертвы. То подбитый глаз, то распухший нос, то оборванные пуговицы… Аглая приложила немало усилий, чтобы установить в классе худой мир, который всяко лучше доброй ссоры, и к концу учебного года своего добилась. Так вот, Петер Алеенге ни разу не примкнул ни к одной из сторон, поэтому поначалу постоянно огребал от обеих. А потом вдруг оказалось, что его не трогают — боятся.