— Не все, но многие.
— А мальчишки?
— Мечтают об этом, — усмехнулся Вячеслав Акимович.
Дерябин спустил на кончик носа очки и укоризненно посмотрел на молодого инженера.
— Не спорьте, миленький. Ох, уж эта строптивая юность! Оставим в покое автомобили, телевизоры и холодильники. Помимо любопытства, здесь играет роль и другое: рано или поздно люди становятся собственниками этой техники. Тоже хорошо… Но что вы скажете, когда люди буквально любуются работой какой-нибудь «машины чистоты»? Забавная конструкция? Не видели? Она механическими руками сгребает снег и подает его на транспортер. Эти же любопытные не отрываясь смотрят на комбинированный агрегат со стальными вращающимися щетками, интересуются мощностью водяных струй, смывающих грязь с асфальта. Неужели вы думаете, что каждый из любопытствующих собирается затащить эту машину к себе в квартиру? Скажем, вместо пылесоса?
— Сомнительно. — Пичуев вежливо улыбнулся.
— То-то, дорогой мой! Вас я, наверное, не встретил бы возле такой машины. Солидность не позволяет? А?
— Какая там солидность? — Молодой инженер немного смутился. — Если потребуется, я всегда могу ознакомиться с такой машиной, найти ее описание и чертежи в журнале коммунального хозяйства.
— Еще бы! Можете поехать на завод, поговорить с конструкторами, узнать технологию. Все, что хотите! Никто ничего от вас не скроет. Но это, как вы сказали, «если потребуется». — Дерябин сурово взглянул на упрямца. — А я не о том говорю. Молодого инженера, уж коли он хочет сделать в своей жизни что-либо путное, должна интересовать самая разнообразная техника. Вы садитесь в дизельный автобус и продолжаете думать, ну, к примеру, о дистанционной настройке телепередатчика. Загляните, дорогой Мой, не в карманный справочник, а в кабину шофера — ведь он электрически управляет мотором, который находится сзади. Обратите внимание на приборную доску, понаблюдайте, какими ручками управления пользуется шофер. Потом посмотрите в окно. Вдали строится дом. Движется кран по рельсам, на тросе поднимается контейнер с кирпичом. Высоко в кабине сидит крановщик. Надо бы и с ним познакомиться, посмотреть, как он там работает. Кто знает, не подскажет ли эта чуждая вам техника новое решение в телевидении? — Борис Захарович поправил очки и спросил: — Вы на заводах бывали?
— Много раз. Вызывали на радиозавод для консультации.
— А вниз спускались?
— Почему вниз? Не понимаю. Мне показывали сборочные цехи.
Дерябин пояснил, что внизу, в первых заводских этажах, обычно находятся заготовительные цехи с тяжелым оборудованием. И на месте молодого инженера он бы не упустил случая как следует познакомиться с работой всех цехов.
— Ведь это огромная книга творческой мысли, — продолжал он, — результат работы многих мастеров техники. Перелистайте ее живые страницы. Только после этого можно написать новую.
— Совсем на другую тему?
— Про то и толкую битый час. Слыхали о профессоре Набатникове? Нет? Так и знал. Раньше занимался космическими лучами. Они помогли ему сделать открытие совсем в иной области. — Дерябин вытащил из кармана золотые часы; с легким звоном прыгнула крышка. — Так, так, — покачал он головой, глядя на циферблат, — долгонько мы обсуждали проблему любопытства! Итак, если я убедил вас, то, с дозволения начальства, едем!
Пичуев понял, что протестовать не приходится. Вопрос о его поездке в метеоинститут был уже согласован с директором. Смотреть какую-нибудь, вероятно, примитивную телевизионную конструкцию некоего Пояркова не очень-то улыбалось Пичуеву. Но убедительные доводы Бориса Захаровича, что неожиданные решения часто приходят со стороны, то есть от людей другой специальности, заставили Пичуева ехать за город, в метеоинститут.
Перед отъездом он спросил у Нади, нет ли вестей от путешественников, отправившихся, вдогонку за «Альтаиром».
Надя развела руками. Непонятно, почему они молчат.
По дороге в метеоинститут Пичуев пытался сделать выводы из сегодняшнего разговора со стариком Дерябиным. Все, что он говорил, было известно Пичуеву еще в студенческие годы. И тогда говорили, что нужно расширять свой технический кругозор, советовали много читать, заниматься в студенческих кружках. И тогда производственная практика считалась очень важной. Пичуев проходил ее в исследовательском институте, где увидел давно знакомые ему осциллографы, стандарт-генераторы и другие измерительные приборы. С ними он уже работал в учебной лаборатории института, откуда с жаждой новых знаний приехал на практику, как ему тогда казалось, в мир совсем иной техники, иных людей. Но ничего нового там он не встретил.
Пичуеву запомнился рассказ одного из конструкторов «Альтаира», Журавлихина. Юноша восторгался главным инженером, который мог работать на любых станках. У того были золотые руки. Нет, пожалуй, золотая голова, пытливый ум. А может быть, попросту любопытство, в определении Дерябина, то есть действенное отношение к окружающему?
«Вот бы мне его знания, его умение!» — позавидовал Пичуев. Он хотел получить это дополнительно к своему опыту исследователя. Быть знакомым с механикой — станками, с технологией обработки металла и других материалов полезно не только радиоинженеру, а всем специалистам. Однако Пичуев подумал, что и этого мало. Не так давно он заказывал телевизионные трубки. инженерам из электровакуумной лаборатории и требовал от них невозможного. Инженеры снисходительно улыбались, зная, что этот радист ничего не смыслит ни в технологии стекла, ни в способах изготовления электродов. Специалисты, создавшие лучший в мире состав для светящегося экрана телевизора, тоже весьма прохладно отнеслись к настойчивости радиоинженера. Ведь он не понимает, что соединения кадмия при добавке такого-то элемента вступают в реакцию с первичным слоем.
Оптики, от которых Пичуев требовал комбинированных объективов для новой телекамеры, начисто уничтожали его своими формулами. Даже слесарь, однажды вызванный в лабораторию, чтобы быстро исправить в аппарате лопнувшую стойку, поразил Пичуева примерно такими странными и непонятными словами: «Муфта, глядите, развальцована, а с того бока накернена. Если желаете, по-другому сделаем? Расчеканим, а здесь обсадим. Можно и шпонку. А желаете — затяжную цангу».
Все эти шпонки и цанги никогда не занимали Пичуева, он не мог посоветовать слесарю ничего вразумительного. Это было обидно. Правда, в институте чему-то учили, читался беглый курс о конструировании радиоаппаратуры, но в памяти удержалось не многое. А жаль! Очень жаль!
С этими мыслями Вячеслав Акимович подъезжал к метеоинституту.
— Прямо на аэродром! — приказал шоферу Дерябин.
Пичуев, не скрывая разочарования, посмотрел на старика. Тот молчал, лицо непроницаемо: дескать, потерпи, все разъяснится позже.
У молодого инженера были все основания жалеть о потраченном времени. Он уже думал, что совсем ни к чему интересоваться «машинами чистоты», дизель-автобусом, подъемным краном. Бесцельно бродить по заводским цехам, искать там ответа на «мучительные проблемы» в телевидении. Нельзя надеяться, что смелое решение может прийти со стороны, как это утверждал Дерябин. Ошибается старик, глубоко ошибается, если считает, что «неожиданное» решение, определяющее дальность телевидения, нужно искать на аэродроме.
«Старо, Борис Захарович, старо! — с грустной улыбкой смотрел на него Пичуев. — Неужели вы забыли, как чуть ли не на самом первом семестре после вашей лекции о распространении ультракоротких волн — тогда вы еще читали этот курс — студенты хором предлагали увеличить дальность телевидения самым простым, «оригинальным» способом, поставить передатчик на самолет?»
Сам Пичуев показывал тогда Борису Захаровичу расчеты, причем исходил из всем известных формул распространения радиоволн. Получалось значительное увеличение дальности даже при высоте полета в пять тысяч метров. После этого Дерябин посоветовал студентам прикинуть на бумажке общий вес довольно мощной радиостанции, которую они желали бы поставить на самолет, и подумать, чем ее питать — энергией аккумуляторов или с помощью генератора, отбирающего часть мощности у авиамотора? А может быть, поставить специальный двигатель? Студенты долго считали, потом полученные результаты сопоставили с максимальной грузоподъемностью самолета и пришли к очень неутешительным выводам.