Искать выход он начал лишь после второго напоминания аварийной установки. Запасов оставалось только на семьдесят часов.

Еще двадцать часов он блуждал по этому подвальному лабиринту, пока снова не попал в ту самую, как он назвал ее, жилую комнату. В отчаянии Павел прислонился к углу у входа. Минуту-две постоял, переводя усталое дыхание, и бросился с кулаками на противоположную стену, закрывавшую тупик. Руки, одетые в тяжелые защитные перчатки, неожиданно заскользили, и он осунулся к полу. Падая, Павел успел заметить, что после прикосновения его рук остались прозрачные полосы. Он быстро подхватился, начал стирать пыль со стены.

Луч фонаря осветил еще одно помещение, находившееся за прозрачной перегородкой. Павел увидел сверкающую вогнутую чашу, открытую кверху. Она стояла на тонкой и длинной подставке-ножке, основанием уходящей куда-то вниз.

Павел долго глядел на открывшееся чудо, догадываясь, что это, очевидно, и есть один из тех самых маяков-ловушек, которые они засекли еще до посадки. Источник энергии. Павел больше уже не думал ни о чем. Он обязан был добраться до этого источника и принести известие об энергии товарищам.

Боковые плиты оказались податливыми, и вскоре Павел уже вырубил себе углубления-ступеньки, по которым добрался до потолка. Закрепившись там, он начал долбить верхнюю плиту. Вдруг молоток вонзился во что-то мягкое, плита раскололась, рухнула, и вслед за ней лавиной полетели камни. Неизвестная сила подхватила Павла и швырнула в сторону. Пришел в себя он на поверхности, на краю огромной воронки, оставшейся на том месте, где недавно стояла чаша.

Павел был спасен. Но он даже не почувствовал радости. Источник энергии погиб. Апатия овладела Павлом. Поход окончился безрезультатно. Машинально он сверил направление обратного маршрута и, безразличный ко всему, даже к тревожным напоминаниям аварийной установки, побрел назад.

Он потерял представление о времени. Исчезла с неба звезда, которая называлась здесь Солнцем, а он, безразличный ко всему, шел и шел.

Настал момент, когда Павел, обессиленный, осел в мягкую пыль. Утомленное тело ослабело, ресницы сомкнулись сами собой. Он не понимал потом, что это было: короткий сон или потеря сознания. Да это и не имело значения. Нужно было идти, не останавливаться, чтобы донести весть.

А так хорошо лежать! Он полежит еще совсем немножко и потом пойдет. Он вовсе не спит, хоть ресницы будто налиты свинцом. И это совсем не грезы…

Павел сел. Вокруг было светло, как днем на Земле. Яркое солнце слепило глаза. Павел включил световую защиту. Солнце, висящее в той стороне, где был их «Набат», выстрелило молнией и расплылось.

Павел подхватился на ноги. Мелькнула мысль, что с его товарищами что-то случилось. Апатию словно рукой сняло. Нужно идти, спешить! И он шел, падал, полз, поднимался, снова падал, задыхаясь от слабости.

Павел не ошибся: он действительно видел огненный шар, своей яркостью не уступавший Солнцу…

Широкий луч прожектора ворвался в пещеру и уперся в какую-то преграду далеко в глубине. По ровному, словно отшлифованному каменному полу, на котором после взрыва лежали остатки породы. Бурмаков и Витя подошли к стене. Она была черная и блестящая, не похожая ни на один материал, который они до сих пор встречали на Плутоне. Боек механического бура, который способен был пробить толстую броневую сталь, отскочил от стены и сломался.

— Одно из двух, — рассматривая осколки бойка, сказал Бурмаков, — или мы встретили необычно твердую породу, или она имеет искусственное происхождение.

Заменили боек, стали подкапывать более мягкие слои у основания стены. Перед ними оказалось нечто похожее на ящик. Внизу, вверху, по сторонам этого большого ящика были такие же гладкие черные стены. Комбинированные ультразвуковые и электронные измерители определили, что он имеет форму куба. Плазменный луч с температурой двадцать тысяч градусов не смог разрезать стену. Бурмаков измерил температуру того места, где только что пытался сделать разрез, — она была такой же, как и до прикосновения плазменного огня. Черное вещество не нагрелось ни на один градус. Более того, оно не пропускало ни электрических, ни магнитных волн. Локаторы оказались бессильными в попытке заглянуть за стену.

Те же измерители сообщили поразительную цифру. Вес куба высотой в три человеческих роста, если перевести на земные единицы, составлял несколько сотен миллионов тонн.

— Игрушка, — постучал Бурмаков по черной зеркальной поверхности. — Идеальная инертность.

— А если он сплошной? — Витя еще раз включил измеритель.

Невидимые волны потекли в почве вокруг куба, пытаясь пробиться сквозь его непроницаемые стены. Стрелки циферблата засуетились и поползли в сторону от средней отметки. Из-под пера осциллографа выползла ломаная кривая.

— Куб пустотелый! — торжественно проговорил Бурмаков. — Он искусственного происхождения.

— Люди? Правда, Степан Васильевич, люди? — Витя тормошил Бурмакова за руку.

— Разумные существа! Когда это сделано, кем и где они, мы пока не знаем. Но видим результаты их созидательного труда. Этот куб, кажется, — хранилище. Оно надежное, его стены не поддаются обычным силам, которые сами собой могут возникнуть в природе. Я понимаю, тебе, Витя, хочется услышать ответы на множество вопросов: из чего куб сделан, зачем, что там внутри? Но я могу только догадываться. Похоже на то, что стенки сделаны из нуль-вещества, не имеющего атомов и электронов и состоящего из одних нейтронов. Оно очень плотное, один кубический сантиметр нуль-вещества весит сто тонн. Ни один земной механический инструмент не в состоянии разрезать его. Оно в полтора миллиарда раз более прочное, чем сталь самых высоких марок.

— А как мы заберемся внутрь? — Витя был разочарован. Стоять на пороге чужого мира и отступить от него! Пролететь миллиарды километров и вдруг признать свою беспомощность!

— Попробуем, — сказал Бурмаков и подумал, что вряд ли есть в этом настоятельная необходимость. Они снова отклоняются в сторону от главной цели — поисков топлива. Но какой ученый может удержаться от соблазна узнать новое, даже ценой собственной жизни, если держит в руках хоть тоненькую нить, которая должна вывести его к великому открытию? И уже уверенно пообещал: — Проникнем.

Он не имел в виду ничего определенного, когда говорил это Вите. Просто вспомнились опыты в лаборатории известного физика, которые ему приходилось наблюдать. В лабораторных условиях физику удалось получить ничтожное количество нуль-вещества. Опыты чуть не окончились катастрофой, ибо в вакуумный шар, где находилось ноль-вещество, попал направленный луч отрицательных мезонов. Взрыв разрушил лабораторию, хорошо, что полученных продуктов было мало.

Вот у Бурмакова и появилась мысль попытаться разрезать куб мезонным лучом. Несколько часов просидел он у вычислительной машины. Теоретически как будто подтверждалась такая возможность. Еще несколько дней он конструировал мезонатор, способный излучать направленный постоянный поток отрицательных мезонов. На Плутоне не нужно было заботиться о вакууме. Здесь он был вместо атмосферы.

И вот наступил день, когда обессиленному Павлу показалось, что он увидел солнце.

Идя на опыт, Бурмаков не смог уговорить Витю остаться в корабле, а приказывать не стал.

— Погибнем, так вместе, — по-взрослому ответил ему мальчик, — все равно без вас мы не сможем вернуться на Землю.

Витя был все время рядом с командиром. Они вдвоем устанавливали мезонатор, потом молча ждали, пока осядет невидимая пыль, поднятая, очевидно, их суетой.

Голубой лучик блеснул в извечной тьме пещеры, которую на этот раз не освещал корабельный прожектор. Будто прозрачный пар заклубился в месте его прикосновения к черной поверхности куба, микрофоны уловили легкое шипение. Бурмаков осторожно провел лучик вниз, медленно описал им круг. Работа была окончена, если только она дала что-нибудь. Выключили мезонатор, зажгли фонарики. В пещере стало светлее, но люди не решались двинуться с места. Потом Витя не выдержал, подбежал к черному кубу и ударил по опиленному месту. Круг шатнулся, повернулся и, выпав в пещеру, откатился в сторону. Витина рука беспрепятственно просунулась в пустоту.