— Ругорумы? — с презрением переспросил Ярл. — Эти изнеженные бездельники с тонкой кожей и мягкими руками? За долгие годы, проведенные в стенах Города, они утратили всяческую волю и мужество. Теперь они прозябают там и только летом выбираются наружу. А зимой властвуем мы, пока — только зимой… Наступит время и…

Мидгар стукнул кулаком по грубым доскам стола, прерывая речь брата.

— Довольно! — воскликнул он. — Мы и так сказали слишком много. Нельзя позволять браге развязывать язык. Отправимся к Большой Матери, она знает, что делать. Собирайтесь, чужеземцы, мы выступаем в обратный путь.

Железная Рука глянул в пролом, из которого несло снежной крупой, потом на свои нижние штаны и рубашку. «О Митра, — подумал рыцарь, — за всю жизнь мне не доводилось столько бывать на людях в исподнем». Вслух он сказал:

— Мы последуем за вами, достойные руги, в надежде на помощь вашей уважаемой матушки. Но у нас на руках раненая женщина, а путь под снегом и в темноте, судя по всему, неблизок. Не лучше ли дождаться утра?

Восемь глоток разом исторгли громовые раскаты хохота. Руги смеялись, задрав к потолку бороды и прихлопывая в ладоши. Рыцарь невольно опустил руку к левому бедру и сильно пожалел, что при нем нет меча, отобранного коварными великанами.

— Утра! — хохотал Мидгар. — Утра! Долго же придется тебе ждать, чужеземец!

— Когда же кончается ваша ночь? — спросил Дагеклан, едва сдерживая желание поучить насмешников если не мечом, то хотя бы кулаком.

— Летом, — гаркнул кто-то из ругов, — она кончится летом, коротконосый!

Конн и Мидгар ехали бок о бок на маленьких лохматых лошадках сквозь снежные вихри. Король бережно поддерживал укутанную в медвежью шкуру Эльтиру, по-прежнему бесчувственную и безмолвную, с едва теплящейся искрой жизни под плотно закрытыми веками. Плечи Конна прикрывал грубый шерстяной плащ, позаимствованный в Доме великанов.

Дагеклан ехал рядом с Ярлом. Позади рыцаря примостился гном, зарывшийся в лисью шкуру: шкуры как раз хватило, чтобы укрыть недорослика с головы до пят.

Дядюшка Гнуб напросился с людьми, сказав, что только и мечтал о том часе, когда сможет покинуть ненавистное жилище локапал. «У нас в Тюирнлги говорят, — заметил он по своему обыкновению, — не строй конуру бритвозубу, все равно убежит. Судьба моя горькая, разнесчастная, а только гном никогда не унывает. И еще — гном, он счастье приносит, если к кому душой повернется. Вы мне, длинноногие, понравились, особенно месьор Железная Рука — за его обходительность и похвальное проворство. Так что, возьмете с собой — в накладе не останетесь».

Получив согласие Дагеклана и короля принять его в компанию, дядюшка Гнуб тут же решил подтвердить слова о приносимой им удаче, заявив, что знает, где локапалы спрятали отобранное оружие пришельцев. Руги переглянулись, и Мидгар тут же потребовал сдать оружие ему.

— Таков обычай, — сказал он, вспомнив, что Конн и Дагеклан все же не пленники, а гости. — Приедем к очагам, там Мартога решит, можно ли вам до конца верить.

Такая прямолинейность неожиданно пришлась по душе рыцарю, и он не стал протестовать. Конн, занятый поисками одеяла для Эльтиры, промолчал.

Гном повел всех по скрипучим ступеням в хлев, открыл маленькую дощатую дверцу и зажег масляный фонарь. В его свете тускло блеснула сталь двуручного меча и полированное ложе арбалета.

Последний не привлек внимания ругов, а вот перед оружием Дагеклана они застыли в полной растерянности.

— Ты — жрец Ареса? — проговорил наконец Мидгар, искоса поглядывая на рыцаря.

— Вашего бога? Но почему ты так решил?

— Этот меч — кумир Повелителя Небес, — сказал Ярл.

— Ты ошибаешься, достойный руг, это всего лишь оружие. Я прихватил меч во дворце аквилонского короля, дабы иметь возможность достойно противостоять опасностям, нас поджидающим. К большому сожалению, должен признаться, что не смог устоять с ним против локапал…

— Если так, то это действительно только меч, — задумчиво проговорил Мидгар. — Покажем его Мартоге.

Он приказал своим людям забрать оружие рыцаря, потом поднял тяжелый арбалет, повертел перед глазами и даже понюхал.

— Что это?

— Приспособление для посылания сразу нескольких стрел в цель.

— Разве у вас не пользуются луками?

— Пользуются, но самострел бьет дальше, а этот заряжается сразу семью тяжелыми болтами.

Мидгар презрительно пожал плечами и отдал арбалет одному из воинов.

— Только ругорумы прибегают ко всяким ухищрениями, коих полно в Городе. Мы предпочитаем использовать то, что завещали предки.

— Однако я не видел у вас луков, — сказал Дагеклан.

— Мы прибыли к локапалам для переговоров, — сказал Мидгар. — Посему — безоружными.

Железная Рука не стал спрашивать о копьях и дубинках: очевидно, руги их за настоящее вооружение не считали.

Вскоре рыцарь смог убедиться в своих догадках: обстоятельство это чуть было не стало роковым для сыновей Таркиная и их дружины. Они довольно долго ехали по снежной равнине в полном молчании.

Священная палица, обернутая рогожей, была приторочена с седлу Мидгара. Колючий ветер забирался под шкуры, в которые кутались гости ругов, сами же они, привычные к пурге и распутице, казалось, не испытывали никаких неудобств. Когда миновали холм с кривым деревом, Лисий Хвост указал в его сторону и сказал, кто покоится на вершине.

— Надо забрать тело с собой, — Конн сделал жест рыцарю, — похороним его как следует, в земле.

Они въехали на холм, и руги отвалили мерзлые комья, прикрывавшие покойника.

Под комьями обнаружилась смятая, промерзшая одежда, еще хранившая очертания человеческого тела. Само тело горбуна исчезло бесследно.

— Чародей он чародей и есть, — сплюнул Ярл, словно сам недавно не оборачивался волком. — Только слуги тьмы попадают в Нижний Мир в телесной оболочке.

Это событие не прибавило ругам разговорчивости. Снова двинулись сквозь снежную кутерьму. Лошадки уверенно шлепали по грязи, пробивая тонкий мерзлый наст, земля под копытами чавкала. Равнина казалась бесконечной, а время — замерзшим и застывшим, как редкие деревья, искривленными тенями проплывавшие по сторонам едва приметной тропы.

И вдруг на этой тропе возник человек. Человек кутался в шкуру, из-под которой торчали голые ноги в легких сандалиях. Он глядел в землю, но все же брел вперед, спотыкаясь, охая и стеная, клоня худосочное тело навстречу ветру. Когда всадники приблизились, стало видно, что волосы на непокрытой голове странника выстрижены в кружок, одно ухо отсутствует, ноздри разорваны, а пустая левая глазница заткнута окровавленной тряпкой.

Человек чуть было не столкнулся с лошадью Мид — гара, но, подняв единственный глаз и узнав, видимо, старшего сына Таркиная, упал в грязь на колени и припал губами к носку мехового сапога.

— Кто ты? — спросил Мидгар.

— Повелитель, — забормотал человек, — повелитель… Горе-то какое…

— Вижу, отец был у вас?

— Великий Таркинай приезжал прощаться в Каприю…

Незнакомец закашлялся, изо рта у него потекла густая черная кровь.

— Так ты из Каприи. Горе твое велико, если ты лишил себя глаза.

Человек выплюнул кровавый сгусток и пробормотал:

— Наше горе больше, чем гора Меру, повелитель. Если бы я мог, то сам вырвал бы себе очи… Но у меня семья и пятеро малых детишек. Глаза лишили враги…

— Кто посмел это сделать, каприец, кроме твоего законного повелителя?

— Кунны! Они налетели, как саранча, они надругались над святынями, они ворвались в дома и насиловали женщин… И мою жену тоже! О, если бы я мог, я бы дрался с ними, как лев, и лучше бы умер, чем отдал мою Настию! Но зима, повелитель, эта проклятая зима… Пищи мало, сил мало, мы ничего не смогли поделать…