На мироощущение нонконформистов конца XIX века откладывал свой отпечаток и успех технического и научного прогресса, открытия и изобретения, позволяющие думать о безграничных возможностях человеческого разума. На фоне появления записи звука, радиосвязи, электродвигателя и двигателя внутреннего сгорания, аэропланов и т. п. — эксперименты в социально-экономической сфере не казались противоестественными, а, наоборот, выглядели вполне перспективно. Революция в науке и технике как бы нуждалась в продолжении и распространении на область социально-экономического и политического. Не случайно один из первых марксистских кружков в начале 1890-х годов возник среди студентов Петербургского технологического института.

Кружок «технологов» (или «стариков», как их позднее называли) родился не на пустом месте. Марксизм в качестве революционного учения проник в Россию еще в 1870-е годы, но долгое время его воспринимали как одну из революционных доктрин, апеллирующих исключительно к рабочему классу. В 1880-е годы в России марксизм воспринимался преимущественно через призму лассальянства, а созданная в Швейцарии Плехановым группа «Освобождение труда» практически не имела устойчивых контактов с русским революционным подпольем. Кроме того, марксизм в этот период крайне мало влиял на характер пропаганды, да и сама пропаганда ограничивалась распространением запрещенной литературы. Большинство так называемых марксистских кружков принимали в свой круг и народников, и радикально настроенных либералов. Члены этих кружков в основном занимались философским и экономическим самообразованием, а революционная деятельность сводилась к теоретическим дискуссиям, хотя и это по понятиям того времени приравнивалось к антигосударственной деятельности.

Один из участников этого подпольного самообразования впоследствии вспоминал об атмосфере, царившей тогда в кружках: «Обмен мыслей стал принимать какой- то шаблонный характер, речи произносились по какому-то общему трафарету. Выступает народоволец и, перечисливши крестьянство, пролетариат и буржуазию, доказывает, что эти силы еще не способны на борьбу с самодержавием, что только одна доблестная интеллигенция приведет народ к победе, и единственным средством сношения является террор; выступает социал-демократ и доказывает, что только пролетариат — революционная сила в стране; выступает какой-нибудь радикал и зовет под революционное знамя все оппозиционные элементы»[104].

Непосредственным предшественником группы «технологов» была Брусневская[105] группа, действовавшая в Петербурге в 1890–1892 годах. В кружках этой группы было немало рабочих, что выделяло ее на фоне чисто интеллигентских кружков. Летом 1892 года группа Бруснева была разгромлена полицией, но некоторые из ее членов уцелели. Одним из них и был основатель группы «технологов» Степан Иванович Радченко. На первых порах в кружок входило всего несколько человек: Г.М. Кржижановский, В.В. Старков, А.Л. Малченко, Г.Б. Красин, П.К. Запорожец, З.П. Невзорова, Я.П. Пономарев. Чуть позже к ним присоединились А.Л. Ванеев и М.А. Сильвин, а в конце осени 1893 года Сильвин ввел в кружок еще одно новое лицо — В.И. Ульянова. В это же время в Петербурге образовался еще один кружок во главе с Ю.О. Цедербаумом (Мартовым). Этот кружок известен как «Петербургская группа «Освобождения». Чуть позже возникли кружки Д.В. Страндена, И.Д. Ставского, К.М. Тахтарева и Н.В. Чернышева.

По воспоминаниям К.М. Тахтарева, пропаганда среди рабочих в начале 1890-х годов носила кустарный характер. Помимо кружков в рабочей среде действовали и одиночки, — как правило, выходцы из гимназических кружков самообразования. Их работа сводилась к «разъяснительным» беседам, т. е. ответам на вопросы рабочих, и распространению неподцензурной литературы (брошюра Дикштейна «Кто чем живет», книга А.Н. Баха «Царь- голод» и т. п.)

Как пишет Тахтарев, «я шел к рабочим с целью лишь помогать им в их стремлениях к самоосвобождению. Владимир Ильич… сразу же поставил перед собой цель: руководить рабочим движением»[106].

Действительно, проходит не более года — и Владимир Ульянов на одном из собраний группы ставит вопрос о переходе от кружковой работы к прямой агитации в массах. Он составляет вопросник для рабочих, с помощью которого можно было выяснить условия работы и жизни рабочих конкретного предприятия: продолжительность рабочего дня, размер зарплаты во всех ее формах, вычеты из нее и штрафы, нормы браковки, степень соблюдения заводской администрацией рабочего законодательства. Кроме того, часть вопросов была посвящена бытовым условиям, питанию рабочих, проблеме алкоголизма, конфессиональной принадлежности и т. п. Это был первый (по крайней мере — в истории России) опыт социологических исследований со строго конкретной целью — выяснения реальных оснований для недовольства рабочих. Владимир Ульянов первым переставил акценты в пропаганде с чисто умозрительных социальных теорий на вполне законные требования тех, кто трудился на фабриках и заводах.

В феврале 1895 года на квартире М.А. Сильвина и

А.А. Ванеева в Петербурге состоялось совещание питерских марксистов, на котором большинством голосов против Г.Б. Красина и С.И. Радченко было принято решение перейти от кружковой пропаганды (не прекращая ее) к агитации в массах на почве насущных требований трудящихся[107]. Это была первая знаменательная веха, первый маленький шажок в процессе оформления революционной социал-демократии в России.

Общеизвестно, что 1894 год был весьма плодотворным для Владимира Ульянова. В январе он выступает с рефератом о книге В. Воронцова «Судьбы капитализма в России», в марте-июне пишет работу «Что такое «друзья народа» и как они воюют против социал-демократов?», осенью готовит реферат «Отражение марксизма в буржуазной литературе» с подробным разбором книги П.Б. Струве «Критические заметкц к вопросу об экономическом развитии России». И, наконец, зимой 1894/95 года Ульянов пишет работу «Экономическое содержание народничества и критика его в книге г. Струве».

Литературная деятельность В. Ульянова приносит ему определенную известность в кругах демократической интеллигенции и репутацию «хорошо образованного марксиста». Владимир Ульянов проявляет задатки искусного полемиста, но теоретический уровень его работ вряд ли можно назвать высоким. Постулируемые им идеи есть трафаретное изложение основ марксизма (в том виде, каким его восприняли в России через призму немногочисленных переведенных на русский язык трудов) в приложении к русской реальности конца XIX века. Ульянов констатирует разложение общества на классы (хотя процесс социальной дифференциации был куда сложнее), особо выделяя процесс накопления капитала в крестьянской среде. Он заявляет о самодостаточности русского капитализма против утверждений апологетов народничества о его ущербности. Он убежден в прогрессивности происходящих в российской экономике процессов. Анализируя т. н. «вопрос о рынках», Ульянов апеллирует к авторитету К. Маркса, утверждавшего, что «вполне мыслимо капиталистическое производство без внешних рынков, с растущим накоплением богатства…» И, наконец, Ульянов полностью разделяет точку зрения Плеханова о классовой природе государства. Более того, он убежден в том, что русское государство есть выразитель интересов и воли буржуазии, а наличие пережитков феодализма (включая абсолютную монархию) свидетельствует лишь о незрелости русского капитализма. Для Ульянова буржуа — это, прежде всего, собственник. Весь социальный смысл генезиса европейского капитализма для Ульянова не очевиден, он мыслит другими, весьма упрощенными категориями. То, что для легальных марксистов (Н.А. Бердяева, П.Б. Струве и др.) представлялось абсолютной ценностью, а именно: буржуазное развитие неминуемо сопровождается определенным социальным прогрессом (возникновением гражданского общества и демократических форм управления обществом), — для Ульянова есть всего лишь система политических институтов, прикрывающих господство буржуазии. Буржуазная демократия есть ложь, ибо она консервирует социальное неравенство и создает правовую основу для эксплуатации человека человеком. От этой идеи Ульянов-Ленин никогда не отступал до конца своей жизни. Капитализм в условиях самодержавной монархии — это произвол власти в интересах буржуазии, не прикрытый никакими демократическими декорациями. Никакого самостоятельного значения за русским самодержавием В. Ульянов в тот период не признавал.