Далее представление о принципиальном отличии двух видов земной коры обретает ещё одну грань. Вегенер сравнивает имеющиеся в его распоряжении данные о высотах поверхности материков с промерами глубин в различных частях океанов. Эти вполне надёжные цифры (правда, в отношении океанов ещё малочисленные) позволяют автору сделать очень смелый вывод: дно океанов заметно отличается по рельефу от поверхности материков: в общем плане можно утверждать, что оно имеет более равнинный характер по сравнению с сушей. Отсюда же, по мнению Вегенера, вытекает чрезвычайно важное следствие: «В этой большой равнинности проявляется большая пластичность, большая подвижность дна океанических впадин».
Перечень фактов, свидетельствующих в пользу концепции дрейфа материков, почерпнутых из геофизики, автор заканчивает весьма оптимистическим заявлением: «Приведённые в этой главе доказательства о природе дна океанических впадин говорят очень определённо и убедительно. Поэтому эта часть наших представлений встретила до последнего времени меньше возражений и большинство геофизиков с ними даже согласились».
Однако надежды Вегенера на прочность мира между концепцией перемещения материков и геофизикой были иллюзорны. Многие его идеи долгое время не принимались представителями этой науки. И кое в чём последующие мобилисты вынуждены были с геофизиками согласиться. Скажем, сегодня не вызывает сомнения, что в образовании островов проявляется не единый механизм, который видел здесь Вегенер (острова — обломки айсбергов-материков). Иные из них появились на свет и другим путём. Да и представление о равнинности океанского дна не выдержало критики с точки зрения вновь добытых в последующие десятилетия фактов. Изучение ложа океана в дальнейшем совсем с иной стороны дало поддержку идее дрейфа.
Следующая глава «Геологические доказательства» возвращает нас к вступлению, уже неоднократно цитированному, в котором речь шла о том, как Вегенер начал разработку концепции дрейфа: «В 1910 году мне впервые пришла в голову мысль о перемещении материков… когда, изучая карту мира, я поразился сходством очертаний берегов по обе стороны Атлантического океана».
Свой экскурс в геологию Альфред Вегенер в основном посвящает Атлантике, перечню доказательств прежнего единства её берегов.
Исходное положение сформулировано автором в начале главы: «Наше предположение о том, что Атлантический океан представляет собою необыкновенно расширившуюся трещину, края которой раньше примыкали друг к другу, можно точно проверить сравнением геологических структур обоих краёв. Мы вправе ожидать, что складка или другой структурный элемент, которые возникли до разделения, переходят с одной стороны на другую и должны располагаться своими концами так, чтобы при реконструкции они являлись бы непосредственным продолжением друг друга. Ввиду того что подобная реконструкция основывается на ясно очерченных контурах материковых глыб, она не даёт возможности произвольно подгонять данные друг к другу; поэтому она является чрезвычайно важным критерием при оценке теории перемещения материков».
Далее Вегенер, мысленно двигаясь с юга на север, обнаруживает шесть крупных структур на противоположных берегах океана, по поводу которых есть серьёзные основания утверждать, что это разорванные части прежнего монолита.
Говоря о самом южном районе, где ширина Атлантики наибольшая — свыше шести тысяч километров, Вегенер опирается на суждение геолога Кейделя, который писал: «В Сьеррах провинции Буэнос-Айреса, преимущественно в южных цепях, находим мы последовательность слоёв, очень похожую на Южную Африку». Вегенер видит в этом совпадении свидетельство того, «что здесь располагается вытянутая в длину древняя складка, которая проходит через южную оконечность Африки и вместе с тем пересекает Южную Америку южнее Буэнос-Айреса».
Он отмечает столь же близкое сходство между двумя гнейсовыми плато: одно расположено опять же в Южной Африке, другое — в Бразилии. Былое их единство доказывают не только общие признаки, но и тождество слагающих их пород, а также одинаковое простирание древних складок. Кроме того, на обоих берегах Атлантики здесь открыты месторождения алмазов, причём форма их залегания однородная.
Продолжая мысленное движение к северу, Вегенер постоянно обнаруживает столь же явные приметы сходства: по обоим берегам, словно разорванные, — россыпи полезных ископаемых, различные элементы геологических структур, поразительно соответствующие друг другу.
Важный аргумент в пользу своей идеи обнаруживает Вегенер в северной части океана, где расположен столь хорошо знакомый ему величайший ледяной остров планеты. Здесь «атлантическая трещина раздваивается, идёт по обе стороны Гренландии и становится намного уже». А черты сходства побережий и в этом районе столь же поразительны, как и в южных: «Мы находим отдельные куски пространного базальтового покрова по северному краю Ирландии, Шотландии, на Гебридах, Фарерских островах. Далее он проходит через Исландию к гренландской стороне этого острова… Также и на западном берегу Гренландии находятся базальтовые покровы. Во всех этих местах между покровами базальтовой лавы встречаются угли, содержащие одинаковые наземные растения, на основе чего выводится заключение, что когда-то это был один материк».
Собранные факты позволяют, по мнению Вегенера, сделать вполне определённый вывод: «Все до сих пор приведённые примеры одинакового строения атлантических берегов… образуют в своей совокупности веское доказательство того, что Атлантический океан есть расширенная трещина… Это та же картина, какая получается при прикладывании друг к другу до совпадения строчек двух разорванных частей газеты. Если строчки действительно совпадут, то ясно, что больше ничего не остаётся, как предположить, что эти куски действительно составляли одно целое. Даже проверку на примере одной строки можно считать удовлетворительной… Если же мы имеем n-е число строчек, то и вероятность увеличивается в n раз. Примем, что мы лишь на основании нашей первой строки — складчатости Капских гор (Южной Африки. — И. Д.) и сьерр Буэнос-Айреса — имеем десять шансов против одного, что теория перемещения материков правильна. Но так как мы располагаем шестью такими не связанными друг с другом примерами, шансы наши увеличиваются в миллион раз против одного. Эти числа можно ещё увеличить; поэтому при окончательном выводе надо принять во внимание, какое громадное значение будет иметь увеличение результатов подобного положительного контроля».
Таким образом, Вегенер считает свой вариант происхождения Атлантического океана с точки зрения геологии вполне обоснованным. Естественно, он полон желания показать, что такой механизм универсален. Однако для этого уже вовсе не хватает фактов, в чём автор книги признается: «Гораздо меньше в геологическом отношении, чем об атлантической трещине, можно сказать об остальных… материковых массах».
Следующая глава, она называется «Палеонтологические и биологические доказательства», завоевала Вегенеру множество сторонников. Можно с большой долей вероятности утверждать: по этому показателю она поставила своеобразный рекорд.
Дело в том, что контракционная концепция, как мы уже отмечали, совершенно не устраивала специалистов по древней флоре и фауне, а также биогеографов. Собранные ими надёжные данные находились в явном противоречии с представлениями о планете — «сохнущем яблоке». Исходя из него, нельзя было объяснить, например, почему древняя фауна и флора разных континентов имеют общие черты.
Собственно, как раз возражения биологов были самой важной причиной рождения на свет идеи «мостов суши», или «промежуточных материков». Но и эта гипотеза далеко не всегда предоставляла в распоряжение специалистов по флоре и фауне «Землю, с которой они могли работать».
Однако, исповедуя в отношении науки те же принципы, что и профессор Кёппен, а потому не желая вторгаться в чужую сферу, дабы «не попасть в положение изгоя», биологи или палеонтологи не решались предложить собственную гипотезу формирования лика планеты, основанную на собранных их науками фактах. Лишь один палеонтолог — американец Говард Бейкер — предпринял такого рода попытку, но его идея была основана на множестве совершенно невероятных событий, а потому учёный мир её не воспринял. Другие же палеонтологи и зоогеографы покорно ждали новых представлений от геологов и геофизиков. А поскольку те ничего более подходящего, чем идея мостов, не высказали, то биологи мирились с нею, хотя и постоянно сетовали, что это мирное сосуществование заставляет некоторые разделы их наук топтаться на месте, не идти дальше сбора фактов, связь между которыми (по вине наук о Земле) устанавливается туго. Предшественники же Вегенера, раньше него высказывавшие мобилистские идеи, либо вовсе не касались биологических проблем (опять же чужая наука), либо вели о них речь бегло, походя.