Потому, например, японские геофизики X. Такеучи, С. Уеда, X. Канамори, написавшие интереснейшую работу о современном мобилизме «Движутся ли материки?», не сочли даже нужным помянуть, что у Вегенера были предшественники.
А Любовь Кузнецова, автор книги «Куда плывут материки?», рассказывающей о жизни Альфреда Вегенера, где сообщаются многие весьма ценные для нас детали его биографии, назвав имена двух учёных, высказавших прежде Вегенера идею мобилизма, пишет: «Но это были тихие голоса. Вегенер первый громко заявил о горизонтальном движении материков».
Вы когда-нибудь слыхали, что в науке бывают громкие и тихие голоса? И чем же, интересно, измеряется их различие, в каких единицах? Можно придумать ещё немало колкостей по поводу этой странной дифференциации. И тем не менее с Любовью Кузнецовой трудно не согласиться. Более того, если попытаться коротко обозначить разницу между Вегенером и его предшественниками, то такое деление на «тихие» и «громкие» голоса в общем и целом подойдёт.
Представляется эта ситуация примерно так. Приходит на некое высоконаучное собрание некий учёный и обращается к коллегам с нижайшей просьбой выслушать и оценить некие соображения, пришедшие ему в голову. Коллеги выслушивают, а потом произносят вежливые округлые фразы, оснащённые латинскими терминами. А суть этих фраз в переводе на общечеловеческий язык очень проста: сообщённое докладчиком Имярек — сущая ерунда, чушь, муть, бред. И удручённый Имярек потом наедине с собой в одних случаях решает, что коллеги, по всей видимости, всё же правы (а для этого печального вывода есть серьёзнейшие основания), в других останется при своём мнении, но учтёт опасность дальнейшего упорства (ещё чего доброго за умом помрачившегося сочтут), а в-третьих, попросту махнув на идею дрейфа рукой (мало ли существует более ясных проблем? — и без этой проживу), но так или иначе решает в дальнейшем не касаться столь «скользкой» темы.
Ведь недаром, когда речь заходит о предшественниках Вегенера, особенно дальних, причастность их к мобилизму нужно буквально вытягивать из пухлых трактатов на общие темы, где наряду с серьёзными суждениями в большом количестве рассыпаны совершенно необоснованные догадки. Или же речь идёт об одной статье (в крайнем случае двух-трёх), как бы случайной в научном наследии автора, где идея дрейфа материков высказывалась лишь в самой приблизительной форме. И наконец, третий вариант — с подобного рода суждениями часто выступали не учёные, а просто любители порассуждать.
Во всяком случае до Вегенера не было ни одного специального труда, автор которого задался бы целью свести воедино все аргументы в пользу дрейфа материков, собранные к его времени разными сферами познания. И одна из причин этого, как мне представляется, — именно психологическая. Неодобрение научной молвы пережить было трудно, оно быстро отбивало охоту углубляться в дальнейшее исследование.
Поэтому и звучали голоса мобилистов именно тихо, робко, с просительной интонацией.
Вегенера же первый шквал неодобрений не смутил. А в дальнейшем аргументы противников его теории (подчас весьма веские) побуждали его не к отказу от работы, а наоборот, к отпору, причём чем более ретивы были его хулители, тем активнее, даже, можно сказать, яростнее, с большей страстью трудился Вегенер, отыскивая контраргументы.
Словом, здесь мы сталкиваемся с ситуацией, когда характер исследователя, особенности его личности с редкостной прямотой повлияли на качество продукции, вышедшей из-под его пера, — столь прямо и непосредственно, как это случается разве что в литературе. И сам наш сюжет ещё раз убеждает в той давно уже высказанной, но ещё далеко не всеми принятой истине, что наука — это вовсе не скучный безликий мир, в котором все определяется чёткостью формул, щелчками арифмометров или миганием лампочек ЭВМ. Науку делают люди, и следы их личных пристрастий в её истории вполне ясны и различны. Именно потому о личности Вегенера и о том, какую он прожил жизнь, ещё предстоит подробно рассказать.
Пока же начнём пробивать дорогу к трудам его предшественников. Тут надо сразу заметить, что какого-то единого «списка» первых мобилистов, кочующего из книги в книгу, нет. Как раз из-за того, что речи их были тихи, робки, а подчас попросту невнятны, косноязычны, разные авторы современных работ по этому кругу проблем называют разные имена, списки лишь частично совпадают.
Любовь Кузнецова упоминает русского самоучку Евграфа Быханова и американского гляциолога Фрэнка Б. Тейлора.
Известные американские океанологи Ч. Дрейк, Дж. Имбри, Дж. Кнаус, К. Турекиан, написавшие в соавторстве замечательную книгу «Океан сам по себе и для нас», называют среди предшественников Вегенера геолога Антуана Снайдера, палеонтолога Говарда Бейкера и опять же Фрэнка Тейлора.
Наконец, советский историк науки И. В. Батюшкова, автор работы «История проблемы происхождения материков и океанов», небольшой книжки, где излагается буквально сжатая до стадии гравитационного коллапса информация обо всех, начиная с древнейших времён до наших дней, этапах развития представлений о лике Земли, где даётся оценка доброй сотне гипотез, упоминает многих предшественников Вегенера, так или иначе высказывавших суждение о возможности дрейфа материков. Однако и в её списке, самом полном из всех нам известных, отсутствует несколько фамилий, названных другими исследователями.
Можно было бы и далее «перекрёстным» методом вышелушивать из истории имена ранних мобилистов, но, думается, и обнаруженной уже дюжины гипотез нам и так будет, как говорится, выше головы.
Впрочем, прежде чем говорить о предшественниках Вегенера, надо хотя бы кратко выписать «научный фон», на котором эти мобилисты появлялись, ибо без этого останется неясно, почему первая реакция глубокоуважаемых коллег на попытки в разное время обосновать идею дрейфа материков была постоянно одинаковой — резко негативной.
Магистральное направление
Нам, пожалуй, нет смысла старательно зарываться в самую глубь времён — подробно пересказывая, как представляли себе нашу планету вавилоняне, древние греки или римляне. Ибо в первых своих попытках понять устройство мироздания человек отождествлял Землю с сушей, одни учёные заявляли, что мы живём на острове, со всех сторон окружённом морем, которое протянулось в дали Вселенной, другие, что, наоборот, в центре мироздания находится море, со всех сторон окружённое сушей, то есть Землёй.
Сама же гипотеза дрейфа материков могла появиться никак не ранее того периода, когда наука уже вполне определённо установила, что Земля имеет форму сфероида, близкую к шарообразной, но несколько сплющенную у полюсов, что она одна из планет Солнечной системы (третья по счёту) и вращается вместе со своими космическими братьями и сёстрами вокруг дневного светила. Словом, для нас самый дальний рубеж проникновения в историю — это семнадцатый век.
Характеризуя то время, И. В. Батюшкова пишет: «Усилившееся в связи с плаваниями торгового флота и исследованием морей кораблестроение, а также постепенное внедрение машин в различные отрасли производства определили преимущественное развитие механики… Все явления природы принято было объяснять законами механики. Вероятно, поэтому образование океанических впадин казалось проще всего объяснить падением, обрушением отдельных участков оболочки Земли в находившуюся под ней воду или пустоты. Этой господствующей идеей определяется новый период в изучении рассматриваемой проблемы».
По всей вероятности, родоначальником такого представления о формировании рельефа Земли был Рене Декарт, работы которого относятся к середине семнадцатого столетия, а к концу того же века эти взгляды активно развивал англичанин Т. Бернет.Оба учёных считали, что под тонкой земной корой находится оболочка глубинных вод, затем ещё одна толстая оболочка (геосфера, как позднее стали выражаться), служащая как бы теплоизолятором между водой и огненным ядром, находящимся в самом центре планеты. Материки и острова, по мнению Бернета, — это обломки «земного черепа», то есть первоначальной коры, покрывавшей некогда весь земной шар.