* * *
– Ох, Максим Витальевич, клянусь вам, ничего я уже не хочу. Деньги эти, машина проклятая. Ничего, ничего… И за что все это на мою голову свалилось? Вы даже не представляете, что за человек оказалась Абуталибова! За Юлечку страшно… Что же это творится? Юра… Я сама у гроба стояла, обняла его на прощание…
* * *
– Итак, Максим, выкладывай. Есть успехи? – подполковник откинулся в своем расшатанном кресле, словно закончив трудную работу.
Шиповатов знал, что вялая расслабленность на лице подполковника – чистый блеф. Из-за критического положения в районе подполковник почти перестал бывать дома. Благо, дети уже выросли, а не так давно Сидор Федорович стал дедом.
– Веришь ли, лейтенант, не могу избавиться от мысли об этом маньяке. Внучка у меня, жутко делается. Своим приказал глаз не спускать. Бедняга Лобекидзе… И ведь что там того Баланцева – ну, тридцать пять тысяч, может, чуть меньше. Я его дно как свои пять пальцев знаю. Конечно, и заезжих гастролеров хватает. Однако не стоит надеяться, что этот со стороны залетел, активнее надо работать версию «местного». Слишком уж он безошибочно места подбирает – тут тебе и пути отхода, и укрытия, и безлюдье… Ну а с твоим пропавшим покойником и вовсе анекдот. Надо бы нам предъявить этого гробокопателя общественности, а то уже плодятся какие-то совсем дикие слухи. Дескать, с голодухи каннибалы у нас объявились. Кооператоры стонут: пирожки с мясом не идут, пришлось цены вполовину сбросить. Кстати, проверили мы продукцию «Ахтамара»: оказалось – все правильно, как в накладной – в начинке чистое мясо. Нутрия. Однако гадость изрядная. Ты пробовал?
– Да нет, Бог миловал.
– Ну и ладно, попоститься иной раз не вредно. Что там у тебя все-таки с этим покойником?
– Да пока ничего. Не знаю, какие они там могильщики, но свидетели определенно никудышные. Впрочем, на кладбище толкаются круглый год зимой и летом. Закаленные мужики. Водили они меня, показывали место, где обычно собираются, – от могилы Бурова недалеко. Бутылок пустых там, правда, нету, подбирают вмиг, зато мусора, объедков – ну чистая свалка. Видно, годами копилось. Популярный уголок.
– Конкретно, Максим.
– Прошу прощения. Говорил я с тамошними сборщиками стеклотары. У них кладбище разбито на квадраты, не приведи Господь на чужой забраться – разговор короткий. Так вот, место это закреплено за одним бомжем. Дородный мужик, лоснится. Говорит, что могильщики ежедневно четыре-пять бутылок на этом месте оставляют. Не исключено, что, выпивая вечером, могильщики могли с этого места видеть Пантюхову, если это действительно была она. Сама Светлана Ильинична категорически все отрицает, призывая в свидетели подругу – ту, у которой муж хирург.
– Абуталибов.
– Он самый, светило наше баланцевское. У Абуталибовых дочь Александра, пятнадцати лет. Все они подтверждают, что до позднего вечера Пантюхова была у них: живут-то рядом. Чаевничали, потом Абуталибов – к телевизору, дочка – за уроки, с ними еще сестра Алии Этибаровны – Роза… Та самая, знаете… у которой звероферма. Ну, она вообще отрезанный ломоть: своя часть дома, отдельный вход. Но ладят, их часто видят вместе. У сестер и манера говорить одинаковая – будто все время на что-то уклончиво намекают… Словом, Алия с Пантюховой сидели на кухне, пошел у них чай с коньяком, так что Абуталибова и не помнит точно, когда подруга ушла. Остальные не в курсе. С девчушки вообще взять нечего, что ни слово – слезы на глазах. У нее недавно подругу на глазах убили…
– Да, Минееву. Тут, брат, не просто… На тарелочке не принесут. Свидетеля по всем статьям выстрадать надо. Психология!
– Психология… – лейтенант насупился. – У девчонки глаза на мокром месте, а с отцом и вовсе разговор не получился. То есть получился, но какой-то несерьезный, насмешливый. Чем я его прижму? У всех дети – к нему же и на поклон идти. К тому же я ведь толком и не знаю, о каком конкретно дне речь идет. Эти, с кладбища, не помнят, когда именно Пантюхову видели. Да и с чего бы это Абуталибовым ее покрывать?
– Ну, они хоть по похоронам должны дни различать. Сегодня того хоронят, завтра этого. Могилы разные, люди разные.
– Спрашивал. А им все на одно лицо. А к концу дня и подавно.
– Так, может, вовсе и не Пантюхову они видели? Спьяну, да еще в темноте…
– Все может быть, но там освещенная аллея, другого пути нет. Она как раз на свету была, когда они стали подниматься, чтобы похмелиться. У них заведено – выпьют, поспят на скамейках, еще выпьют. Помех нет, гуляй, душа. А тут их и обломали.
– Дай-ка я сам протокол допроса посмотрю. Кое-что мне неясно. Жаль, Лобекидзе в отъезде, ну да и я на что-нибудь сгожусь. Не дуйся, все-таки опыт – великое дело.
– А я и не дуюсь, Сидор Федорович. Дело в том, что эти мужики у меня сейчас здесь, ждут в коридоре. Может, сами хотите допросить?
– Вызвал парней? Годится. Отчего не поговорить. Ты допрашивай сам, я мешать не буду, посижу, может, что и прояснится.
Подполковник сбежал по лестнице следом за лейтенантом пружинистой, собранной походкой. Окинул внимательным, приветливым взглядом томящуюся в коридоре парочку.
– О, какие люди! Ну, заходите, поговорим. Рад за тебя, Агеев: при деле, бросил баклуши бить, уважаю.
Старший из посетителей сразу отмяк.
– Ну и память у вас, Сидор Федорович! Точно – завязал я. Работа, конечно, та. Поначалу так с души воротило. А теперь ничего, должен же кто-то этим заниматься.
– Верно, Агеев. Константин, если не ошибаюсь? А работа… что ж, и у нас не сахар… Многим не нравится. Ты ведь тоже в свое время нас не жаловал, верно?
– Не о том речь, Сидор Федорович. Вам – спасибо. Сейчас бы уже по второй ходке ушел.
– Ладно, Костя. Хоть мы и не закадычные друзья, но и врагами никогда не были. Тут дело серьезное…
– Знаем, Сидор Федорович, всякая мелочь – не ваш профиль. Мы, конечно, слыхали, что балуют на кладбищах: разрывают могилы, коронки там, кольца, медали… Но чтобы гроб с телом подчистую – сроду такого не бывало. Уж я-то знаю, пятый год в земле роюсь.
– Знаю, Костя.
– Может, потому и пошел работать, что не очень-то я левые дела умею… Нету во мне скрытности. Ведь и воровать не каждому дано. Я ведь тогда с первого раза засыпался. А сказать по правде, и денег больше, сплю нормально и без водки. Одно беда – всяк налить норовит, с собой суют, иной раз так нагрузишься, что день с ночью путаешь. Ну вот хоть убей, не помню я, Сидор Федорович, когда мы эту мымру видели! То ли позавчера, а скорее – во вторник. Или в понедельник? А, братишка?
Но «братишка», от которого потягивало застарелым перегаром, считал дни поллитрами. И поскольку дневная доза была примерно одинаковой – до отключки, ясности он не мог внести. От Агеева было больше толку. Тот еще сохранял смутные остатки воспоминаний.
– Ну, словом, – в понедельник либо во вторник. У нас на кладбище какое разнообразие? Пьем мы, – врать не буду, – каждый день, и вечером тоже, на одном и том же месте… Спросонок я было пугнул эту курву, а потом гляжу – вроде охрана при ней объявилась…
* * *
– Итак, Налик Назарович, – Шиповатов беседовал с хирургом в его тесноватом, но роскошно обставленном кабинете. – Женщины показали, что, опасаясь за судьбу лотерейного билета, установили круглосуточные сменные дежурства, По двое, с привлечением членов семей, то есть, разумеется, мужей. В одиночку не ходили, и, как выяснилось, беспокойство их имело основания.
– Ну, нашей семье из-за денег, пусть даже и таких, суетиться не приходится. Я зарабатываю много и не стыжусь этого. Мог бы и больше, но вам это ни к чему. Я даже представить себя не могу в такой роли. Следить за подругой жены! Кроме того, я настолько выматываюсь в больнице, что дома едва успеваю просмотреть газеты на ночь. Все как везде – работы невпроворот, а работать некому.