– Кому же и верить тогда, Павел Петрович? У крутых людей и связи крутые, и слово с делом не расходится. – Георгий не льстил, говорил с жаром, убежденно. – Не то что у этих, мастеров языком чесать да бабки брать и от наших, и от ваших. Уж наверное, писатели и актеры, которые здесь бывают, люди сортом повыше, чем все эти звонари, а какое уважение выказывают!

– К нам, сынок. К нам ко всем! – Павел Петрович выложил на стол не по-стариковски увесистый кулак, опушенный седой шерстью. – Тем мы и крепки, что держимся вместе. Все равны – и вместе. И пусть друзья у нас такие разные. Я с детства люблю разных людей. И всех стараюсь понять. Врагом можно сделать кого угодно. Но ведь и другом тоже! Есть, конечно, кое-какие люди, которых не хотел бы я иметь под боком. Ну, разве что в качестве тряпки для вытирания ног. Да я их, впрочем, и за людей-то… Был, помню, у нас в школе один хлопчик. Холеный мальчонка! Некий Владлен, отпрыск инструктора райкома. Он и одежкой выделялся среди наших, и повадками. Парикмахерский красавчик, умненький, учителя на него молятся, в комсомоле первый. Апельсины трескал, когда пацаны их и в глаза не видели. Клал на колено и отправлял в рот дольку за долькой. А кто гнулся перед ним – получал полторы дольки. Ты представляешь – не одну, не две, а именно полторы. Оставшиеся полдольки бросал на землю и затаптывал – «чтобы не было диатеза». Ну, я его маленько и потоптал… За него и первый срок схлопотал. Дошел в лагерь бакланом, ничего – не умер. Пустые байки, что только-де по воровской статье человеком становятся. Нет, человеком надо быть с самого начала. Конечно, побакланить и за решеткой пришлось – намахался колотухами, нагнуть себя никому не давал. Тут только дай себе на шею сесть – до задницы быстро доберутся. Хе-хе-хе, – рассыпался стариковским смешком Павел Петрович. – Так и пошел – спуску никому не давал, но и старшим почтение оказывал. А вот Углов, видно, об этом призабыл, – голос его зазвучал металлом. – Пропал товар – дай знать тем, кто сверху, разберемся, что делать.

– С кем? С Угловым или товаром?

– Подумать надо, товарищ начальник. А то и у вас совета спросить – тут решать сообща надо. Дело-то всех касается. Так касается, прямо до крови. А мы не милиция, на кровь попусту не тащимся. Ладно-ладно, о присутствующих не говорю. Ты ведь уже не мент, ты наш. Значит, считаешь придется органам заняться историей с машиной?

– Да, теперь не замять. Шутка ли – такая прорва наркотика!

– Нет, я первую машину имею в виду. Это хоть улеглось? С мальчишкой этим? – Павел Петрович озорно подмигнул, но лицо его оставалось сумрачным…

* * *

Баланцево – городок небольшой, скорее просто пригород чудовищного мегаполиса, расползшегося без меры во все стороны. Вместо тихих частных домиков выросли безобразные многоэтажки, заселенные теми же людьми, что вели на этом месте приусадебное хозяйство. Слухи по городку разносились еще быстрее, чем в бытность его заштатным поселком, а лет сто назад – заброшенной деревушкой. И дело тут не в технике связи – не изменился, в сущности, образ жизни. Хороших слухов в Баланцево становилось все меньше, как и повсюду, плохих – прибавлялось. Но таких ужасных не было еще никогда.

С небес на землю люди опускаются по-разному. Процесс не из самых приятных. Но когда с безрадостной земли проваливаешься в преисподнюю – вряд ли что может сравниться с таким круизом.

Не сладко приходилось начальнику баланцевского угрозыска под бременем нескончаемых дел. Но это была просто усталость, нервы, перегрузки. Теперь же навалилась такая тяжесть, которая раздвоила, искалечила этого твердого и рассудительного человека. Случилось это под конец одного из дежурств, которое выдалось на редкость спокойным. Лобекидзе и припомнить не мог такую тихую ночь…

Дома майора встретила тишина. Дверь была заперта, и когда он переступил порог, то обнаружил, что вся квартира залита кровью. На днях должна была прилететь на несколько дней из Штатов Татьяна, бывшая жена, и ее сестра, приехавшая, чтобы повидаться с нею, нашла в этой квартире мученическую смерть. Убийца – или сколько там их было? – истязал ее долго. Полосовал, рвал трепещущую плоть, пытался насиловать, но что-то у него не вышло, изнасилования не было – эксперты высказались однозначно. В запале убийца изгалялся уже над трупом. Отрезанные соски, исполосованный бритвой живот – самые безобидные из нанесенных увечий. Опасная бритва валялась здесь же, рядом. Обычная трехрублевая «Заря», каких еще недавно полным-полно было во всех галантерейных магазинах. Соне, дочери майора, «повезло». Если это слово не звучит кощунственно. Она, по крайней мере, не страдала. Той же бритвой убийца полоснул ей, спящей, по горлу. Девушка не дожила неделю до своего шестнадцатилетия…

* * *

Все вокруг майора Лобекидзе словно съежилось, почернело от горя. Друзья не оставляли его в эти страшные дни, хотя он и уверял их, что в одиночку, запершись от всех, справляется с бедой легче. Посетителей не гнал, но был сух, молчалив, разговоров не поддерживал. По старой дружбе терпел только Сидора Федоровича Реву.

– Иван, что говорить переговоренное. Я… мы все бы эту гадину разорвали голыми руками. Найти-то найдем, но когда? Знаешь, на тюрьме заключенные поклялись кончить его при первой возможности… Как его перевозить тогда, а?

– Что ты говоришь, Сидор! Он что, пойман? Его еще взять надо. Ты же не собираешься отстранить меня, пока будут искать этого зверюгу?

– Но ты же понимаешь: это твоя дочь…

– Все равно. Ведь от расследования по делу убитого мальчишки ты меня не отстраняешь?

– Ты уверен, что Коля Спесивцев и твои девочки…

– Это один и тот же человек. Ты и сам в этом уверен. Сидор, мы же не дети, не первый год в розыске. Не водились у нас раньше такие гады, а тут за полмесяца два эпизода…

– Иван, я до сих пор не уверен, что кто-то не сработал под маньяка, и этот удар не был нацелен…

– На меня, хочешь сказать? Ну давай, говори! Но и я скажу тебе: нет, пока не знаю. Ничего не знаю. Не уверен. Девочки пару раз заметили, шлялся какой-то под окнами. Заглядывал. Я еще посмеялся – мол, видухи насмотрелись. Вот тебе и видуха…

– Сейчас растровый поиск пошел такой, что наши просто не спят. Все подчистую. Психов на учете и в больницах перелопатили, все картотеки ранее судимых и склонных… Хоть краешком замазанных…

– "Краешком"! Господи, ведь я же звонил в начале дежурства, мы только с лейтенантом заступили…

– Говорил я и с Шиповатовым.

– Нет, ты послушай, Сидор Федорович, ведь чувствовал же я что-то! Шиповатов еще бурчал – время к полуночи, разбудишь своих. Поговорили – и все… с Викторией. Соня уже спала. Хоть бы словом с ней перемолвиться! Когда я с дежурства пришел – они уже были мертвы часов восемь – как раз с полуночи. Считай, сразу после звонка. Дал, сволочь, попрощаться… Нет, – свистящим шепотом добавил майор, – все равно через дело Спесивцева я на него выйду. Сейчас действовать надо.

– Смотри, только с Угловым не переусердствуй. Знаю я тебя. И все равно – следовало бы тебе остановиться, передохнуть. Ведь Татьяна приедет, встретить надо. Она ведь от нашей жизни отвыкла…

– Отвыкла… Там тоже дерьма хватает. Она человек открытый, пишет впрямую. Снимается в эротическом кино. Все просто: «Знакомьтесь, Таня. Это Джозеф. А теперь раздевайтесь – и в постель. Камера. Так. Замри. Лицо, лицо! Глубокий вдох – будто ныряешь… Поплыли!». Ох, тошнит. Что-то и не писала давно, завертелась. Деньги-то неплохие, пока дают работу. А вот замуж так и не вышла. Взгляды взглядами, да, видно, за дамами из этой среды не больно гоняются. Впрочем, и возраст тоже. Теперь только одно – старость обеспечить. Звонил ей – никто не отвечает. Телеграмму отправить – только вчера сообразил. Да… А осталась она там, пожалуй что, и не из-за денег. Хотя здесь на гастролях что ей перепадало? Язва да ломаный грош. Подписав контракт на месяц, съездила, посчитала – вышло как за семь лет работы на сцене. Купили дачку эту. Отремонтировали, обставили. Ну, дальше ты и сам знаешь, как дело было. Недели не прошло, все вынесли. Еще и нагадили так, что войти жутко. Как-то все в ней после этого перевернулось… Славная она была, Танька, и туго ей пришлось на первых порах. Я поначалу думал – любовь у нее там. Ничего подобного, так и осталась одна. А мне писала, все время.