– Да, нелепо было бы погибнуть в разборке уголовников. Еще куда ни шло, когда знаешь, что висишь у них на хвосте, что достал, и они готовы на что угодно. Но сдохнуть попутно, за компанию, да еще и такую дрянную – увольте. Однако получается, что достал-таки. Двигаемся, значит, в верном направлении. Но что-то уж очень быстро они на меня вышли. Располагают информацией. Тут я пас – если это так, то лучше и не думать, на какие верхи у них есть выходы… Что ж, заповеди заповедями, а другую щеку я им подставлять не стану…

* * *

Павел Петрович давно привык большую часть времени проводить в уединении, в своем, как он, кокетничая, говаривал, «загородном сарайчике». О приусадебном гектаре и дворцовых габаритах бывшего генерального гнездовья Павел Петрович из скромности умалчивал. Кому надо – и так знали, что за этим стоит. К сожалению, не только те, кому надо. А в дополнительной рекламе «деловой народ» не нуждался. Любопытствующих моментально отшивали юные друзья босса, маячившие на участке с пневматическими пистолетами наготове. Удаленность дачи, расположенной в лесу, и моментально распространившаяся молва о нелюбви хозяина к непрошеным визитерам способствовали сохранению тишины. Дорога к генеральскому поместью вела неширокая, но асфальт был зеркально гладок, без единого ухаба или выбоины. Павел Петрович любил перемещаться быстро, но с комфортом.

«Фольксваген-пассат» мчался через Баланцево в Москву, сбавляя скорость и тормозя у светофоров с такой яростью, что пешеходы даже и на зеленый виновато трусили рысцой перед негодующей мордой автомобильного дива. Все шло нормально, и только на полдороге за серым красавцем увязался какой-то «жигуленок».

Припарковались в столпотворении не менее импозантных транспортных средств на стоянке возле Большого. «Хвосту» же пришлось бросить свои «жигули», наплевав сразу на два запрещающих знака. Место уже поджидало «пассат», поскольку благообразный, аристократической внешности смотритель, прогуливавшийся неподалеку, обеспечил его загодя. Оказать услугу ПэПэ – дороже конвертируемой валюты. Да и как забыть, кому отстегиваешь оброк с выгодного места.

Водитель остался в машине, а трое двинулись к боковому входу – впереди молодой атлет, исполненная достоинства и тоже весьма заметная фигура – Павел Петрович, и, наконец, второй телохранитель, небрежно опустивший руку в карман твидового пиджака.

Театралом Павел Петрович стал не вдруг. Образ уголовника, крутого парня, прожигающего свободное от грабежей время в притонах за бутылью с мутным самогоном, давно ушел в прошлое, уцелев лишь в блатном фольклоре. Вслед за ним канули в "бытие и казавшиеся незыблемыми законы, предписывавшие общаться лишь с представителями своего мира. Куда престижнее и полезнее стали контакты с людьми во всех отношениях респектабельными. Многие из них и не подозревали о роде занятий почтенного Павла Петровича, предпочитая наслаждаться его изысканным гостеприимством. «Загородный сарайчик» перевидал за это время немало людей незаурядных, пользующихся известностью во всей стране. А уж в Большом театре Павел Петрович раскланивался чуть ли не на каждом шагу – вальяжно, с чувством собственной значительности, окидывая знакомых прохладным, слегка небрежным взглядом.

Оперу слушал расслабленно, полуприкрыв глаза и откинув массивную седую голову. Ни дать, ни взять – старомосковский барин, эстет, завсегдатай Религиозно-философского общества. Охранники, держа под прицелом выход из ложи и зорко оглядывая зал, умудрялись еще и коситься на сцену – вдруг шефу взбредет в голову снизойти, перекинуться парой слов о мастерстве постановщика.

Театральный разъезд в Большом всегда неспешный. Никто никуда не торопится, знатоки сбиваются в кучки, вполголоса делясь впечатлениями. К этому собранию солидных людей как-то и не клеится словечко «толпа». Однако и здесь телохранителям приходилось смотреть в оба – опасность может возникнуть в любой обстановке. Павла Петровича вели деликатно, отработанными движениями чуть-чуть раздвигая плотную людскую массу. Безопасность дороже респектабельности и уж подавно – отрешенного от всего земного искусства. Тем более, что не такое уж оно и отрешенное. Походы в Большой, как и прочие подобные «мероприятия», приносили хозяину пользу, как и все, с чем ему приходилось соприкасаться. Здесь происходили встречи с людьми, до которых обычному человеку не дотянуться, но дух и тон этих встреч показывал, что не они уделяют Павлу Петровичу высокое внимание, а наоборот – сам ПэПэ благосклонно дает им аудиенцию. Очевидно, посещение дачи для них не было возможным по причинам особого свойства – бдительная национальная безопасность могла контролировать подступы к ней, и скандала тогда не миновать. Заметной фигурой был Павел Петрович. Но когда человек на виду – и подозрений меньше. Мало ли кто в театре подходит к знакомому переброситься словечком-другим? Ну а подслушивающая аппаратура в ложе – это для дилетантов. Серьезные люди не с пустыми руками в театр ходят. Не в два счета, но все «жучки» ребята найдут, а есть нужда – и обезвредят.

Вот так, розовым столичным дядюшкой, и шагал после спектакля Павел Петрович к «фольксвагену». Другими глазами посмотреть – кровожадный ящер в сопровождении хищников помельче, но не менее лютых, возвращается в логово. Внезапно произошла заминка. Тот, кто шел первым, обнаружил, что водитель машины неподвижен. Безжизненно откинутое лицо смотрит в потолок кабины. Небольшое, с трехкопеечную монету, пятно крови на белой рубашке в области сердца однозначно свидетельствовало, что парню уже не заговорить. Первый телохранитель лишь на мгновение остановил на трупе взгляд в момент, когда распахивал дверцу «пассата». Не спасла и тренированная реакция. Он вздрогнул, рванулся было в сторону, но – опоздал.

Оттолкнув второго охранника, ведомый волчьим инстинктом, метнулся прочь Павел Петрович. Из кабины полыхнуло огнем, багровый вихрь, склубившись, расшвырял людские тела вперемежку с рваными кусками листового металла.

Один из охранников скончался на месте, другой – через два часа в Ожоговом центре. Повреждения, полученные Павлом Петровичем, выразились в том, что полы его пальто из мягкой шотландской шерсти оказались забрызганными жидкой грязью. Однако Павел Петрович сохранял спокойствие. Некогда было праздновать труса. Что бы ни делала блатная жизнь с человеком, но разлениться мозгам она не позволяла. Скорость в принятии решений – это жизнь. Небрежно отряхнув пальто, уже через мгновение он лавировал между машинами на стоянке с видом любопытного зеваки. В поднявшейся суматохе уследить за всем было невозможно, но уходить следовало с осторожностью. Милиция еще только подтягивалась к месту происшествия, приступая к выявлению очевидцев, которые, пренебрегая гражданским долгом, норовили ускользнуть на неповрежденных автомобилях.

Возраст – возрастом, но навыки у Павла Петровича сохранились вполне. В прежние годы ему было не привыкать уходить от «хвостов» под огнем. Однако со взрывчаткой он столкнулся впервые. Колени слегка подрагивали, но сил было еще достаточно. Очень хотелось надеяться, что ускользнул незамеченным, как говорится, «ушел вглухую». Кто-то так стремился избавиться от всесильного босса мафии, что наплевал на то, что могли погибнуть десятки людей.

Сейчас он втирался, ввинчивался в толпу пассажиров вечернего метро – и этот навык не утрачен – следя, однако, чтобы и не сближаться вплотную с кем попало. Знал по опыту, что нет ничего легче, чем ткнуть из-под руки ножом в печень того, к кому якобы безразлично стоишь спиной. При этом главное – не удаляться от выхода и отваливать сразу, как только дверь начнет закрываться. Свидетелей в таких случаях не остается.

Многоопытный Павел Петрович вылавливал в толпе лица, хоть мало-мальски походящие на лица профессионалов. В том, что ловушку приготовил не дилетант, сомнений не было. Причем из тех, кто вертится рядом, чужого водитель и близко бы не подпустил. О самых близких и думать не хотелось, однако приходилось. Павел Петрович словно ощущал за спиной дыхание чьей-то холодной ненависти.