– Поликаувиль Кубраковой все эти проблемы снимает. Он хорош и как изолятор проводов. А ведь вы делаете бра, люстры. Я же говорю тебе: он универсален!

– Ты мне говорил и про автомашины, – подсказал Назаркевичу Лагойда.

– Это к делу не относится, – ответил Назаркевич.

– А что автомашины? – спросил Вячин.

– Если в поликаувиль добавляются каучукосодержащие вещества и уза, он становится антикоррозионной защитой. Аналогов ей в мире нет. Сегодня во всяком случае. Лак не затвердевает, а сохраняет упругость. Машине не страшны удары гравия в днище.

– А что такое уза? – спросил Лагойда.

– Восковой клей, сотовая сушь. Меду в ней нет. Пчелы узой заклеивают щели в сотах, – сказал Назаркевич.

– Башковитая баба наша Кубракова? – засмеялся Лагойда.

– Хоть и стерва, но талантлива, – согласился Назаркевич. На, взгляни, как это выглядит в натуре, – он извлек из кармана пузырек от корвалола с прозрачной жидкостью.

Лагойда посмотрел ее на свет и передал пузырек Вячину. Тот наклонил его, откупорил, понюхал, снова закрыл, взболтал и опять посмотрел. Затем сказал:

– Вязкий. Но если распылять аэрозольно под большим давлением… Где ты взял?

– Перед промывкой аппарата слил из отстойника. Там всегда остается граммов двадцать пять-тридцать.

– Много у нее этого лака? – спросил Вячин.

– Смотря для чего, – ответил Назаркевич. – Для промышленных нужд капля в море. Установка-то опытная, лабораторная. Кубракова надоила на ней всего литров тридцать.

– Нам бы двух поллитровок этого поликаувиля хватило на год. Распыляли бы аэрозольно, – сказал Вячин.

– Попроси у нее, – посоветовал Лагойда. – У вас же были неплохие отношения. Может даст.

– Так эта ведьма и разбежится! – скривился Назаркевич. – Впрочем, как хочешь. Она послезавтра утром вместе с директором уезжает в Германию.

– Надолго? – спросил Лагойда.

– А черт ее знает! Кажется, на неделю. По мне хоть бы навсегда, сказал Назаркевич.

– Тосковать будешь, – засмеялся Лагойда. – Ну где этот официант? Жрать хочется!

– Вот уже катит тележку, расстегивай пояс, – Вячин убрал руки со стола, как бы освобождая место.

Серия "Вольво" с польскими номерами, мягко вкатываясь в рытвины поселка и осторожно выползая из них, миновала последние дачные домики.

– Ну и дороги у вас! – сказал водитель.

– А то ты не знал! Первый раз, что ли? Да и у вас не лучше. Ездил, знаю, – ответил мужчина, сидевший на правом сидении.

Машина без разгона легко поднялась на лесистый холм, остановилась. Они вышли.

– Дверцы не закрывай, пусть проветрится, душно, – сказал поляк.

В этот будничный день здесь было безлюдно и тихо. В знойный воздух густо испарился запах хвои. Где-то за лесом прерывисто загнусавил сигнал у закрывающего переезда, и тут же ответно рявкнула электричка, вбивая в тишину колесную дробь.

Поляк лег навзничь на траву, усыпанную рыжими прошлогодними сосновыми иглами и вольготно раскинул руки. Его спутник, отойдя на несколько шагов, любовался автомобилем.

– Хороша, – сказал он. – Тадек, я вижу, не только машину поменял, но и номера?

– Да. Были лодзинские, а сейчас варшавские, – ответил по-русски с легким польским акцентом.

– Границу пересекал в Бресте?

– Нет у вас.

– Опять в Турцию?

– Да.

– Надолго? – он присел рядом, растирая в руках травинку и обнюхивая пальцы.

– Не знаю. Видно будет. Еще предстоит заехать в Баку погасить долг.

– А к нам надолго?

– Дней десять пробуду. Есть дела.

– Как идут "колесики"?

– Хорошо! Спокойней. Ты молодец, что сообразил.

– Перемышль, Жешув, Люблин?

– Нет, хватит. Тут граница близко. Как это у вас говорят: "жадность фраера сгубила". Гоню их подальше: в Труймясто [три города на Балтийском побережье Польши: Гданьск, Гдыня, Сопот], в Эльблонг, там по хуторам и деревням… Ты говорил, что на основе этого… как его… поликаувиля получается антикоррозионный клей…

– Хороший? Лучшего нет ни у нас, ни на Западе! Испытывали кислотно-солевыми растворами днище и скрытые сечения. В разных температурных режимах, в разной среде.

– На чем же она варит этот лак?

– Для антикоррозионной пасты туда идет уза, сырая резина и еще много всякого.

– Что такое уза?

– Для чего тебе эти подробности? Ну, это подобие воска.

– Да, пчелы умные люди, а? – поляк сел. Солнце ушло за лес, пробивая его в отдельных местах длинными золотистыми клиньями. – Мне бы такой мази! Отбоя от клиентов не было б! "Фирма Тадеуша Бронича. Супернадежное антикоррозионное покрытие. Аналогов в мире не существует. Принимаем автомобили всех марок. Оплата – только в свободно конвертируемой валюте". Звучит реклама? Я бы ее в газеты дал.

– Звучит. Но помочь тебе не могу.

– А если я сам к этой пани схожу? Поговорю, предложу сколько там процентов.

– В злотых? – спросил иронично.

– В хорошей валюте, – сжав пальцы в кулак ответил хозяин "Вольво".

– Нет, Тадек, боюсь, что не получится. Ты знаешь, какой характер у мужика, который в сорок лет стал импотентом? А характер старой девы? Так сложи то и другое – и получишь нашу мадам Кубракову.

– Сколько ей лет?

– Под пятьдесят.

– А что если я предложу ей создать совместное предприятие? Готов вложить свои форсы [польское жаргонное слово, обозначающее деньги]. Опять же в долларах. Куплю, чтобы гнать эту мазь, импортное оборудование. Как думаешь, клюнет?

– Вряд ли.

– А если попробовать?

– Она послезавтра уезжает в Германию.

– Ничего, постараюсь успеть. Это годится? – поляк достал визитную карточку, патетически прочитал: "Тадеуш Бронич. Технический директор автосервисной фирмы "Будем знакомы".

– Фирма? Да ведь у тебя просто автомастерская в каменном сарае.

– У нас теперь все фирмы. Модно. Платный сортир – тоже фирма…

– Давно я не был в Польше. Как цены?

– А что цены? Все есть и в Польше, и в Москве, и в Улан-Баторе, и в Лондоне. Мне вшистко едно – капитализм, социализм. Мне важно, чтоб на столе стояла бутылка экспортной "Выбровой", на тарелке – вендлина… ну как это по-русски… ветчина из Дембицы [в городе Дембица (Польша) находится мясокомбинат, где делают ветчину на экспорт], а в постели лежала курва с длинными ногами. А для этого надо иметь много Абрамов.

– Каких Абрамов?

– Вот этих, – Тадек извлек из красивого мягкого портмоне несколько долларовых бумажек с портретом Авраама Линкольна, протянул их собеседнику. – Это тебе, зарплата. И это тебе, – из сумки он вытащил толстую пачку двадцатирублевок. Вернусь – добавлю, если, конечно, удачно съезжу.

– Спасибо, Тадек… "Пробу" видел?

– Да. Он сказал, что металл кончается.

– Хорошо, постараюсь.

– Старайся. Дело общее и интерес общий… Ну что, язда?

– Да, пора. Едем.

Они уселись в машину.

– В Жешув не собираешься? – спросил Тадек, съезжая на нейтральной скорости с холма.

– Возможно поеду.

– Загляни там к Збыху.

– Обязательно…

Той же дорогой "Вольво" миновала дачные участки и по накатанному асфальту вплыла в городские улицы, заскользила мимо магазинов с пустыми витринами, мимо троллейбусных остановок – всюду толпы людей, очереди. Притормозив на трамвайной остановке, ожидая пока народ вывалится из вагона, поляк сказал:

– Тебе когда-нибудь бывает жалко это быдло? Мне нет.

– Почему?

– Все получают одинаковый шанс, когда выскальзывают из утробы в руки акушерки. Но вот ты ездишь в "Жигулях", я в "Вольво", а эти, – он кивнул на людей, вдавливающих друг друга в трамвай, – так, как видишь… Тебе домой?

– Нет, я выйду в центре…

Трамвай двинулся. Тадек слегка нажал на педаль газа, и через какие-то секунды машина, уже далеко мигнув лампой правого поворота, сворачивала на одну из центральных улиц…