Действительный тайный советник Голубев: «Господа члены Государственной Думы собрались в установленном законом числе для действительности заседаний. Господин государственный секретарь огласил именной высочайший указ, данный 28 октября нынешнего года».

Государственный секретарь (читает): «Именной высочайший указ, данный Правительствующему Сенату 28 октября 1907 года. Во исполнение воли нашей о времени созыва вновь избранной Государственной Думы, всемилостивейше повелеваем действительному тайному советнику Голубеву открыть заседания Государственной Думы 1 наступающего ноября».

На подлинном собственною Его Императорского Величества рукою начертано: «Николай».

Действительный тайный советник Голубев: «Государь Император (все члены Государственной Думы встают), удостоив меня высокого поручения, повелел мне при открытии заседаний Государственной Думы третьего созыва передать от монаршего имени, что Его Императорское Величество всемилостивейше приветствует избранных ныне членов Государственной Думы».

П. Н. Крупенский (с места): «Да здравствует Государь Император! Ура!»

Члены Государственной Думы: «Да здравствует Государь Император! Ура! Ура! Ура!»

Действительный тайный советник Голубев: «Государь Император повелел мне при открытии заседаний Государственной Думы третьего созыва передать от монаршего имени, что Его Императорское Величество всемилостивейше приветствует избранных ныне членов Государственной Думы и призывает благословение Всевышнего на предстоящие труды Государственной Думы для утверждения в дорогом отечестве порядка и спокойствия, для развития просвещения и благосостояния населения, для укрепления обновленного государственного строя и для упрочения величия нераздельного государства Российского…»

Члены Думы вторично приветствуют государя императора. Голубев и государственный секретарь барон Юлий Александрович Икскуль фон Гильдебрандт оглашают соответствующие статьи законов, после чего члены Думы стоя выслушивают следующий текст торжественного обещания:

«Мы, нижепоименованные, обещаем перед всемогущим Богом исполнять возложенные на нас обязанности членов Государственной Думы по крайнему нашему разумению и силам, храня верность Его Императорскому Величеству государю императору и самодержцу Всероссийскому и памятуя лишь о благе и пользу России, в удостоверение чего своеручно подписуемся».

Затем происходит процедура подписания листов торжественного обещания. Голубев предупреждает, что только подписавшие обещание могут принять участие в избрании председателя Государственной Думы.

Избрание происходит в таком порядке. Сначала записками намечается кандидат в председатели, после чего производится баллотировка.

Николай Алексеевич Хомяков получил триста семьдесят один избирательный шар и девять неизбирательных. Во время подачи записок всего одну записку получил Федор Александрович Головин, бывший председатель второй Государственной Думы. Эта единственная записка, конечно, была подана каким-нибудь особым недоброжелателем, так сказать, для конфуза. Но она же свидетельствует об огромной перемене настроений в Таврическом дворце. Во второй Государственной Думе Ф. А. Головин был избран в председатели большинством в триста пятьдесят шесть голосов против ста двух.

Вновь избранный председатель Н. А. Хомяков обратился к членам Думы со следующей речью:

— Поклон мой Государственной Думе. Вам угодно было, господа, возложить на меня обязанности председателя Государственной Думы. Я не должен отказаться от этой великой чести, несмотря на то, что чувствую свое бессилие и недостаточные знания, недостаточный опыт. Я выхожу на это дело с неверием в себя, но я должен принять ваш приговор, ибо я взошел сюда, на эту кафедру, с другой верой, верой в светлую будущность великой, единой, неразделенной России…»

(Крики: «Браво, браво!..» Рукоплескания.)

— «…с верой, с непоколебимой верой в ее Думу, с верой в вас, господа.

Я верю, нет, я знаю наверное, вы все пришли сюда, чтобы исполнить свой долг перед государством. Вы пришли сюда, чтобы умиротворить Россию, покончив вражду и злобу партийные. Вы пришли сюда, чтобы уврачевать язвы исстрадавшейся родины, осуществив на деле державную волю царя, зовущего к себе избранных от народа людей, чтобы выполнить тяжелую, ответственную, государственную работу на почве законодательного государственного строительства. Бог вам в помощь, господа!»

(Крики: «Браво, браво…» Рукоплескания.)

— Следующего заседания еще не назначаю. О нем будет объявлено особыми повестками. Заседания не может быть до представления Его Императорскому Величеству избранного вами председателя Государственной Думы. Объявляю заседание закрытым.

Так была открыта третья Дума, которой суждено было просуществовать до 9 июня 1912 года, то есть весь положенный пятилетний срок. Николай Алексеевич Хомяков занимал пост председателя Думы лишь до 6 марта 1910 года, когда на третьей сессии его сменил А. И. Гучков.

Президиум Государственной Думы состоял из председателя, двух товарищей его, секретаря Государственной Думы и пяти товарищей секретаря. Все эти лица избирались.

При избрании президиума хотели соблюсти некоторые конвенансы, то есть распределить места в президиуме между фракциями. Октябристы получили председателя и одного товарища председателя. Другого предоставили нам, то есть фракции «правые и умеренные». Она просуществовала недолго. Умеренные не выдержали грубости неумеренных, отделились и основали 25 октября 1909 года новую фракцию «русские националисты», числом около ста человек.

Я остался с правыми, хотя чувствовал себя умеренным. Мне казалось, что мое место именно у правых. Кому же, как не нам, то есть умеренным, смягчать неистовство неумеренных? Однако через некоторое время я тоже бежал в стан «русских националистов», более для меня подходящих.31 января 1910 года возникла единая партия «Всероссийский национальный союз», избравшая своим председателем П. Н. Балашова. Но и там я не удержался навсегда. Уже в четвертой Государственной Думе в начале 1915 года при моем участии образовалась фракция «прогрессивные русские националисты». Еще позже, это было уже в эмиграции, я увидел изнанку всякого национализма. Мир вошел в полосу, когда национализм перестал быть силой конструктивной. Между другими учителями особенно вышколил меня в этом отношении Адольф Гитлер.

Итак, нам дали одного товарища председателя. Но надо было нам внутри своей фракции, его найти. Инициативная группа, состоявшая из Крупенского, Потоцкого и меня, быстро сошлась на князе Волконском Владимире Михайловиче. Но мы наткнулись на решительный с его стороны отказ.

Это было вечером, после ужина, в столовой Государственной Думы. Крупенский, не потерявший надежды уломать Волконского, пригласил его, Александра Александровича Потоцкого и меня ехать к нему, Крупенскому, пить черный кофе.

У Павла Николаевича была уютная квартира. В гостиной было много ковров и, кажется, валялась на полу шкура белого медведя. Кроме всего прочего, стоял мольберт с неоконченной картиной.

Я спросил:

— Ты художник?

— Я сапожник, но что же мне делать, сегодня Дума, завтра Дума, каждый день Дума, с ума войдешь, детей у меня нет, напиваться не могу, что же мне делать? Выть?! Никогда в руках карандаша не держал. Вдруг купил краски, кисти, палитру, муштабель, мольберт. Вот смотри!

Все это он проговорил рокочущим басом, со скоростью, приводившей в отчаяние стенографисток в Государственной Думе. Я посмотрел, куда он указал. На стене висела картина. Пейзаж. Я взглянул на мольберт. Недоконченная копия была превосходна. Он продолжал.

— У нас была дочь, умерла, с тех пор моя жена, ты ее увидишь, бедняжка, она…

В комнату вошла дама. Еще молодая. Смуглая, очень смуглая, черноглазая, черноволосая, румынка или турчанка, должно быть. В трауре. Томные глаза были красивы, но печальны безнадежной печалью матери, потерявшей ребенка…