«То слезы бедных матерей! Им не забыть своих детей… Как не поднять плакучей иве своих поникнувших ветвей…»

Крупенский сказал, представляя нас:

— Cherie! Mes amis… (Дорогая! Мои друзья…)

Она улыбнулась нам, отчего глаза стали еще грустней, и прошла из двери в дверь как тень.

Крупенский объяснил:

— Она не слышит и вообще она не в себе, а я хожу в Думу, Думу, Думу и рисую, рисую, рисую, чтобы не выть!

Кофе подавался много раз. Было пять часов утра. Потоцкий, исчерпав все доводы, дремал в кресле. Крупенский продолжал сверлить Волконского. Князь стоял на своем.

— Ну, какой я председатель? Образование? Гвардейский офицер. В военных училищах Маркса не преподают.

— И слава Богу!

— Но я не знаю и наших законов. Даже положение о Государственной Думе и то прочел кое-как. Какой же я председатель?

— Председателю Думы нужно вот что: во-первых, голос, он у вас есть, во-вторых, чтобы он не спал, как Головин, внимание нужно, в-третьих, чтобы независимый был, не кланялся ни правительству, ни революции, и чтобы справедливый был…

— Справедливый?

— Справедливый, — если левые скандалят — выбросить, правые — тоже вон!

— И вы думаете, что я это могу? Почему? Ведь вы меня не знаете.

— Знаю, видно птицу по полету!

Капля долбит камень. К шести утра Волконский сказал:

— Хорошо! Наказ этот проклятый я выучу. И тогда…

— Что?

— Вы за меня краснеть не будете.

И он сдержал слово. Он взялся за председательский звонок, как за привычный штурвал. Но откуда взялась эта привычка?

Я тогда думал, что весь смысл аристократии в наследственной способности к власти. Когда знать начинает заниматься не своим делом, когда «графья и князья» становятся писателями и поэтами, они теряют прирожденную властность, то есть становятся к власти неспособными. Им надо уходить с командных постов добровольно и заблаговременно. Если они этого не сделают, их столкнут выходцы из низов. Они будут править, пока тоже не выродятся. Столыпин не выродился… Этот аристократ не писал ни стихов, ни романов, он занимался своим прямым делом, он властвовал. Но его убили.

Волконский для власти, в смысле правительственной власти, не был рожден, что выяснилось, когда он был назначен товарищем министра внутренних дел. Но у него сохранилось достаточно властности, чтобы держать Государственную Думу в порядке.

Бывало, Дума разбушуется так, что никто с ней сладить не может. Тогда справа и слева начинали кричать:

— Волконского!

Он выходил на трибуну, его встречали рукоплесканиями. Выбросив слева и справа несколько скандалистов, он добивался успокоения страстей. С каждым днем его ценили все больше. Однажды, когда начался какой-то очередной скандал, он исключил на одно заседание кого-то из левых. Потом Пуришкевича. Тот, собрав свои бумаги, весело пошел к дверям. Но на пороге остановился и с вызывающим видом сказал:

— Спокойной ночи!

И Волконский — немедленно:

— За неуместный возглас предлагаю исключить члена Государственной Думы Пуришкевича на пять заседаний. Несогласных прошу встать. Принято!

Пуришкевич не успел закрыть дверь, как получил эту добавку.

Согласно решению нашей фракции Волконский баллотировался 5 ноября 1907 года. Баллотировке предшествовали долгие препирательства по порядку голосования. Наконец князь Владимир Михайлович Волконский был избран товарищем председателя большинством в двести шестьдесят два голоса против ста сорока.

Это предсказание было произнесено за несколько лет до русско-японской войны, а значит, задолго до Цусимы: миг ясновидения, сверкнувший как молния! Но я понял это много-много позднее, когда роковое предсказание уже исполнилось. Однако автор его был человеком холодного ума. Свое предчувствие он облек в ткань логики. Он говорил:

«Каким образом мы, держава, отсталая в смысле промышленности, каким образом думаем мы тягаться теми, кто так далеко идет впереди нас? Еще многие и многие годы нам не удастся построить ни одного боевого судна, которое могло бы идти вровень с кораблями Англии и других держав.

А потом зачем нам эти огромные суда, предназначенные для океана? Ведь до Атлантического нам добраться в высшей степени трудно. Даже и в мирное время. Между нами и океаном лежат всякие там Скагерраки, Каттегаты, Большой Зунд, Малый Зунд, Большой Бельт, Малый Бельт, то есть узкие проливы, которые легко минировать даже в мирное время. Но если нам и удастся благополучно пройти их, то перед нами Ла-Манш, Па-де-Кале. Хорошо, если во время войны Англия будет хотя бы нейтральна по отношению к нам, а если нет, то и в тех проливах нашему грозному флоту не дадут пройти. Поэтому я предвижу великие бедствия, если мы будем продолжать настаивать на стройке морских гигантов».

Все это он произносил, ходя взад и вперед по столовой, где мы с ним вдвоем пили вечерний или, лучше сказать, ночной чай. А вся эта тирада была вызвана только телеграммой ПТА, то есть Петербургского телеграфного агентства.

Она сообщала, что правительство решило дать девяносто миллионов рублей на постройку новых военных кораблей. Я был тогда еще очень молод и мало понимал в делах политики, особенно такой высокой политики, которая видела далеко вперед. Но все же, слушая то, что говорил мне Дмитрий Иванович, мой отчим, запомнил.

И вот все это свершилось. 27 января 1904 года разразилась война с Японией, и военные корабли 2-й Тихоокеанской эскадры под командованием вице-адмирала З. П. Рожественского были посланы вокруг света для того, чтобы нанести за много тысяч километров решительный удар по японскому флоту.

Тихоокеанская эскадра благополучно прошла Каттегаты и прочие проливы. Швеция, Норвегия и Дания хранили строгий нейтралитет. Но Англия желала победы Японии, а не России. В отношении нас ее нейтралитет был неблагосклонен. По этой ли причине или по другой, но в районе Доггер-Банка в Северном море произошел так называемый гулльский инцидент.

Чтобы это понять, надо знать нижеследующее. Когда какая-нибудь эскадра, находящаяся в состоянии войны, движется в море, она, в особенности в ночное время, обязана не допускать к себе ближе известного расстояния никакое судно, военное или невоенное. Почему? Потому, что с любого судна может быть послана мина, которая потопит броненосец.

В ночь на 9 октября 1904 года при сильном тумане к русской эскадре приблизилось несколько судов, разглядеть которые было трудно. Они не отвечали на сигналы и предупреждения о грозящей опасности. Нужно сказать также, что во время похода 2-й Тихоокеанской эскадры командующим вице-адмиралом З. П. Рожественским были получены агентурные сведения о подготовке японцами нападения в районе датских проливов. Поэтому русская эскадра, приняв приблизившиеся к ней суда за японские миноносцы, открыла по ним огонь. Потом оказалось, что это были рыбачьи суда. Один бот был потоплен, пять повреждены. При этом два рыбака были убиты и шесть ранено. Несколько снарядов попало в русский крейсер «Аврора».

В Англии раздался грозный вопль негодования. Правительство Соединенного королевства, стремясь задержать переброску эскадры на Дальний Восток, мобилизовало резервистов флота, направило в море отряды крейсеров и потребовало предания суду командующего и командиров кораблей эскадры.

После англо-русского соглашения 12 ноября между русским министром иностранных дел В. Н. Ламздорфом и английским послом Ч. Гардингом дело было передано на расследование международной следственной комиссии адмиралов под председательством австро-венгерского адмирала Шпауна. От России членом комиссии был адмирал Ф. В. Дубасов, от Англии — Л. Бомон, от Франции — Фурнье и от США — адмирал К. Г. Дейвис. Комиссия, заседавшая в Париже с 16 декабря 1904 года по 12 февраля 1905 года, признала невиновность командного состава русской эскадры. Россия уплатила шестьдесят пять фунтов стерлингов в возмещение убытков. Таким образом гулльский инцидент был ликвидирован.