Она собирала материал не с помощью книг и газет, изобилующих статистическими данными; она проводила свое исследование темы умом и телом, сердцем и душой.

На протяжение всего лета Бренвен ложилась в одну за другой психиатрические клиники вдоль всего Восточного побережья, от Мэна до Флориды. Врачам и медсестрам были известны ее настоящая личность и ее задача, но санитары, которые находились на переднем крае борьбы, ничего об этом не знали; ничего не было известно о ней и пациентам. Симулируя депрессию, Бренвен очень редко разговаривала — она тщательно следила за тем, чтобы на ее лице не было абсолютно никакого выражения, и наблюдала. Большинство пациентов трогали ее сердце, некоторые пугали, а некоторые — очаровывали, особенно шизофреники, те, что слышали голоса и галлюцинировали. Бренвен молча думала: И я тоже, и я тоже. И все же она жила в упорядоченной реальности, а шизофреники — нет. Почему?

Образы некоторых пациентов и мысли о них прямо-таки преследовали ее, и она подозревала, что будет еще много лет беспокоиться о том, что с ними стало. Особенно ее сердце затронула одна молодая женщина бледной, эфирной красоты, которая выглядела как ангел, нарисованный Фра Анджелико. Иногда она начинала ужасно кричать.

— Почему она кричит? — спросила Бренвен у сестры.

— Потому что слышит голоса, и что бы эти голоса ни говорили ей, это, должно быть, что-то страшное.

Санитарка увела кричащего ангела, и Бренвен никогда больше ее не видела и так и не узнала, как ее зовут; но лицо этой женщины стояло у нее перед глазами несколько недель.

К осени Бренвен уже заканчивала свою программу, прослеживая путь тех пациентов, которые были переведены из больниц на амбулаторное лечение в центрах психиатрической реабилитации. Большинство из них недолго принимали положенный курс лечения: они либо возвращались назад в клинику, или просто исчезали.

— Куда они уходят? — спросила Бренвен у социального работника.

— На улицы, — ответил ей тот.

И Бренвен тоже отправилась на улицы. Она искала следы тех пациентов, которых наметила для интервью перед камерами, и именно таким путем узнала о вашингтонских бездомных.

Она нашла их всех — за исключением Сестры Эмеральд Перл. Сестра Эмеральд Перл была огромной негритянкой, которая пела и разговаривала с Богом; только когда действие лекарства заканчивалось или Сестра забывала принять его, что случалось довольно часто, она разговаривала с Богом на очень непристойном языке, языке, который социальный работник назвал «несоответствующим». Разыскивая Сестру Эмеральд Перл, Бренвен и познакомилась с Ксавье.

Она стояла на потрескавшемся тротуаре в запущенной, грязной, опасной части города. Она не нашла Сестру, но отыскала кое-что другое: идею для следующей программы, программы о бездомных, об уродливой стороне этого города, чью красоту и историю она когда-то восторженно описывала в широко показанных по телевидению программах. Она думала, что должна снять подобную программу ради себя, ради города, а главное, ради бездомных. Эта идея настолько глубоко поглотила ее, что она просто стояла на улице, перестав на какое-то мгновение видеть то, что ее окружало.

Голос мужчины, который она услышала прежде, чем повернулась к нему лицом, был одним из самых прекрасных, которые ей доводилось когда-либо слышать в своей жизни. Низкий, сильный и глубокий, он был похож на объятия. Это был голос, который вы не слышите, а переживаете, и Бренвен поняла, что не имеет ни малейшего представления о смысле произнесенных им слов. Она обернулась и сказала:

— Извините, я не совсем поняла. Что вы сказали?

— Я сказал, могу ли я вам чем-нибудь помочь? Вы потерялись, заблудились?

Мужчина был таким же притягательным, как и его голос. Он был красив какой-то темной красотой: густые черные волосы и глаза, такие же черные, глубокие и блестящие, как священное озеро в глубине леса. Кожа была смуглой и гладкой, как будто бы он постоянно загорал, а на лице довольно явственно выступали скулы, похоже, среди его предков были индейцы. Он был около шести футов ростом, с массивной фигурой и одет как рабочий: синяя рубашка с длинными рукавами, расстегнутая у шеи, так что была видна надетая под ней майка, вылинявшие джинсы и джинсовая куртка, коричневые рабочие ботинки на толстой подошве с желтыми шнурками. Посмотрев на него, Бренвен моргнула; он, казалось, горел каким-то внутренним огнем.

— Я не заблудилась, — сказала она, собравшись с мыслями, — но ищу тех, кто мог заблудиться. Возможно, вы могли бы помочь мне в этом.

— О? — Он рассматривал ее с долей дурного предчувствия, но оно исчезло так внезапно и бесповоротно, как будто бы он выключил его поворотом рубильника. — Может, я смогу вам помочь, а может быть, и нет.

Бренвен бесстрашно продолжала:

— Ее зовут Сестра Эмеральд Перл. На самом деле у нее есть какое-то другое, настоящее имя, но она себя называет именно так. Это негритянка, где-то около сорока лет, ростом пять футов десять дюймов, весом триста фунтов — по-настоящему крупная женщина. И она поет почти все время, просто так. Если она где-то здесь, то ее трудно не заметить.

— А почему вы думаете, что она где-то здесь? Вы-то явно живете далеко отсюда. — Когда Бренвен описывала женщину, на его губах заиграла легкая улыбка, но она быстро исчезла. Он снова был сама осторожность и сдержанность.

— Она — душевнобольная, и я думаю, что бездомная. Она была пациентом психиатрической клиники в Мэриленде, жила в специальном реабилитационном доме, когда ее выписали, но перестала посещать амбулаторное лечение, и ее выгнали из этого дома. Видите ли, для того чтобы иметь возможность жить в таком доме, необходимо обязательно ходить в реабилитационный центр и проводить лечение.

— Я знаю об этом. Продолжайте.

Бренвен прикрыла глаза рукой. Его внутренний огонь разгорался все ярче, и смотреть на него сейчас было все равно что смотреть на солнце.

— Я слышала, что где-то здесь есть дом, где могут жить люди, подобные Сестре Эмеральд Перл. Я хочу сказать, в этой части города. Я ничего не знаю о нем, и даже не знаю в точности, где он находится, но один мужчина там, — она показала рукой куда-то назад, — сказал мне, что он стоит на этой улице. Он не показался мне очень надежным источником, но я все равно решила проверить, на всякий случай.

— Так, значит, вы — социальный работник, и вы пришли сюда спасать Сестру Эмеральд Перл, которая, в конце концов, если она нашла место, где можно жить, не является ни исчезнувшей, ни бездомной. — Это было произнесено без одобрения в голосе. По каким-то причинам незнакомец явно не любил социальных работников. Он требовательно спросил у нее: — Кто рассказал вам об этом доме? Где вы получили информацию?

— Я — не социальный работник. — Бренвен тряхнула головой и расставила ноги пошире, как бы приготовившись к драке. Она не позволит ему запугивать ее, как бы неловко себя при этом ни чувствовала. А она чувствовала себя неловко, внезапно поняв, что ее хороший серо-зеленый шерстяной костюм, светлые кожаные туфли-лодочки на невысоких каблуках и даже потрепанный кожаный портфель, который она носила на ремешке через плечо, сразу же выдавали в ней чужака. — Я расспрашивала людей на улицах, разговаривала с ними. Мужчина, который направил меня сюда, живет в большом деревянном упаковочном ящике, недалеко отсюда на свободном участке.

На этот раз на его губах появилось большее, чем просто след улыбки.

— Должно быть, это Джордж. Еще довольно рано, и он достаточно трезв, чтобы разговаривать. Ну что ж, вам не откажешь в смелости, если вы нашли нас именно таким путем.

— Нас? — Кто был этот человек? Он выглядел как строительный рабочий, вовсе не казался бездомным, а разговаривал вообще как кто-то третий — возможно, как актер, который в данный момент зарабатывает деньги на следующую попытку покорения сцены.

— Да, нас. — Его улыбка стала шире, и он слегка наклонил голову в сторону, сделав буквально намек на движение, в результате которого приобрел одновременно лукавый и загадочный вид. — Я живу в том доме, о котором вам рассказал Джордж. Он действительно находится на этой улице в одном квартале отсюда. Я могу сказать вам, что вашей Сестры Эмеральд Перл там нет, но больше ничего не смогу сделать для вас, если вы не скажете мне, почему вы ее разыскиваете.