— Все помешались на перестройках, изобретают самовары, — усмехнулась Подрезова. — А я работаю, как умею, как учили. Не нравится? Не признаете? Вызывайте из районо инспектора. Пусть разбирается!

— Мы сами в состоянии разобраться, что хорошо и что плохо. Я думаю завтра побывать у вас на уроках.

— Опять придираться будете? Придирайтесь, вы — начальство, это ваше право.

В первый же день после производственной практики десятиклассники просидели всю большую перемену за партами, снова и снова обсуждая важное событие — у них новый классный руководитель. Прошлой весной, когда часто болевшая Евдокия Романовна собралась уходить на пенсию, ребята по ее совету попросили директора, чтобы классным руководителем у них был Василий Васильевич Борисов. Николай Сергеевич пообещал исполнить их просьбу, и вдруг назначена Валентина Петровна…

— А знаете, ребята, давайте сделаем так, чтобы эта Валентина Петровна сама отказалась от нашего класса, — предложила Аня Пегова.

— То есть как это? — недоуменно спросила Люся Иващенко, ее задушевная подруга.

— Эх ты, непонимайка, — пренебрежительно бросил Люсе Федор Быстров. — Предложение Ани Пеговой — классический пример того, что нам пора думать.

— Все, кроме тебя, и раньше это делали, — с усмешкой сказал Быстрову Дмитрий Вершинин.

Федор пропустил мимо ушей эти слова, скороговоркой продолжая:

— Для тех, кто не понял истинного смысла предложения Пеговой, даю бесплатную консультацию от шести до семи вечера по местному времени, с тем расчетом, чтобы…

Его перебила Люся Иващенко:

— Помолчи ты, консультант липовый. Послушайте, товарищи, — обратилась она к одноклассникам, задорно блестя глазами, — это же здорово! Предложение Аньки принимаем! Будем трудными, не поддающимися никакому воспитанию. Посмотрит Валентина Петровна, помучается с нами и сама откажется. А классным руководителем к нам назначат Василия Васильевича как самого сильного учителя.

— А вдруг назначат Подрезову, — послышался басовитый голос Константина Зюзина.

Люся Иващенко разозлилась:

— Скорей тебя назначат иранским шахом, чем Подрезову к нам классным руководителем.

— Тише, товарищи, — вмешался Федор Быстров, — давайте соблюдать олимпийское спокойствие. Выслушаем комсомольского вожака Женю Кучумову.

Женя — комсорг класса — белокурая, голубоглазая. Она отличница, будущая медалистка.

— Мне кажется, все это не оригинально. Вы просто хотите повторить известный фильм «Неподдающиеся». И только, — негромко сказала Женя.

— Это ничего. Фильмы для того и создаются, чтобы заражать примером, — ответила ей Аня Пегова.

Не вставая с места, подала голос толстушка Вера Побежимова — староста класса:

— Ребята, давайте не делать глупостей. Директор назначил, и наша обязанность уважать классного руководителя.

— Уважать? А за что? — крикнула Люся Иващенко.

— Директор не посчитался с просьбой класса, нарушил свое обещание, а мы докажем, что у нас есть самолюбие, и своего добьемся! — твердо заявила Аня Пегова.

— Интересно, чего вы хотите добиться? — насмешливо спросил Дмитрий Вершинин.

— Нового классного руководителя. Разве ты еще не понял?

— Мне лично больше по душе, если классным руководителем будет Валентина Петровна.

— Ренегат! — набросилась на Вершинина Люся Иващенко.

— Юноши и девушки, братья и сестры! — обратился ко всем Федор Быстров. — Разве забыли золотое правило — меньшинство подчиняется большинству.

Шумную ученическую ассамблею прервал звонок. Но он не мог прервать их замысла.

Теперь не проходило дня, чтобы кто-нибудь из учителей не жаловался: класс мало работает, в классе плохая дисциплина.

— Ах этот невозможный десятый! — восклицала в учительской Подрезова. — Был класс как класс, а теперь не узнать его. Оно и понятно: каков поп, таков и приход.

Валентина и сама видела — ребята ведут себя вызывающе, дерзят. Она злилась, на перемене опять просила старосту класса, чтобы все после занятий задержались.

— Задержимся и выслушаем очередное серьезное предупреждение, — довольно ухмылялась, Аня Пегова.

Валентина сперва вежливо предупреждала — так, мол, вести себя нельзя, а нынче решила поговорить строго, даже официально.

— Товарищи, вы взрослые люди, государство тратит на вас огромные средства, стремится, чтобы вы были образованными, культурными. Разве к лицу вам, комсомольцам, по-детски нарушать дисциплину, дерзить учителям? — Ей казалось, что она говорит убедительно, веско, что после таких слов ребята поймут свою ошибку и станут примерными. — Неужели вы не можете вести себя хорошо?

— Валентина Петровна, вы бы нам объяснили, что это значит вести себя хорошо, — попросила Аня Пегова, не пряча иронической улыбки.

— Это вы должны были знать еще с первого класса.

— Совершенно верно! — подхватил Федор Быстров. — Я им, Валентина Петровна, то же самое говорил, а они мне отвечают: давно это было, забыли…

Валентина понимала: Быстров издевается. Но что сказать ему? Как ответить? Она ушла расстроенной, и в голове даже мелькали мысли: «Не умею работать с учениками, не могу найти с ними общего языка. Мы — далекие, чужие. И зачем я согласилась на это классное руководство, зачем вообще стала учительницей… Ничего у меня не получается… И уроки плохие, и класс не могу взять в руки…»

Проводив учительницу, десятиклассники оживленно обсуждали события:

— Еще одно последнее сказанье, и у нас будет новый классный руководитель! — торжествовала Аня Пегова.

— Ура, ура! — насмешливо прокричал Дмитрий Вершинин. — Полнейшая победа, триумф, награды особо отличившимся. А мне кажется, напрасно вы все это затеяли, — с осуждением заключил он.

— Митя, соблюдай честный нейтралитет, — посоветовал Быстров.

— Пошел ты к лешему, — рассердился Вершинин. — Вы поступаете, как эгоисты. Я считаю, что наш комсомольский вожак, — он повернулся к Жене Кучумовой, — заботится только о своих личных пятерках. Я считаю, что староста класса…

— Что ты все якаешь, — прервала его Аня Пегова. — Ты что же, считаешь себя умнее всех? Если нам не нравится классный руководитель, что прикажешь делать? В некоторых школах старшие классы вообще обходятся без нянек, без классных руководителей. Ты разве запретишь нам перенять их опыт? А то разошелся — эгоисты…

— Да, эгоисты, если не сказать больше, — не сдавался Дмитрий Вершинин. — Считают себя взрослыми, культурными людьми, а не понимают, что Валентина Петровна первый год работает учительницей, что ей трудно с такими… Вместо того чтобы помочь, вы отравляете ей жизнь!

— Митя, не вызывай эмоций, я позабыл дома носовой платок, — дурашливо предупредил Федор Быстров.

— Дмитрий прав, и чего мы ерепенимся? Мне, например, Валентина Петровна нравится, — тихо проговорил Зюзин.

— Костя, помолчи! — прикрикнула на него Аня Пегова.

Дня через три в десятом классе был сорван урок физики.

— Там невозможно работать! — жаловалась Подрезова директору и завучу.

— И все-таки, Серафима Владимировна, вам не нужно было уходить с урока, — упрекнул Подрезову Николай Сергеевич.

— Нет уж, увольте, — не сдавалась та. — Если классом будет руководить эта девчонка, добра не ждите!

Когда Подрезова, сердито хлопнув дверью, ушла из учительской, Марфа Степановна сказала директору:

— Вы оказались правы: нельзя было доверять Майоровой десятый класс, теперь придется нам самим решительным образом вмешаться, пока не поздно, пока совсем не развалился класс.

Николай Сергеевич промолчал. Он и сам уже был близок к тому, чтобы признать ошибку — напрасно доверили десятый класс молодой неопытной учительнице. «В нашем деле эксперименты очень дорого обходятся, — раздумывал он и тут же решил пойти к десятиклассникам, поговорить с ними по душам — так, мол, и так, друзья милые, вы самые старшие в школе, должны быть примером… — Нет, — возразил себе Николай Сергеевич, — нельзя к ним идти, нельзя потому, что если сам директор появляется в классе, значит, волей-неволей он подтверждает, что классный руководитель не годен». А ему хотелось верить, что Майорова справится, ее нужно только где-то поддержать, посоветовать, порой, быть может, сделать вид, будто ее ошибка не замечена. Не о каждой ошибке следует напоминать человеку, не каждая ошибка должна становиться предметом обсуждения.