малороссийский вообще ни за что не согласился бы очутиться

под властью турецкого падишаха, по давнему преданию считая

такую власть тяжелым бусурманским ярмом.

Народ в правобережной Украине, как и в левобережной, в

большинстве своем расположен был к соединению с Москвою. И

Дорошенко, следуя за влечениями своего народа, не прочь был

сойтись с Москвою и подчиниться <восточному царю>. Его лично

в данное время располагало и то, что брат его Григорий, взятый

в плен в Москву, по ходатайству вселенских патриархов был

обласкан царем Алексеем Михайловичем и хвалился этим в своих

письмах к брату гетману. В сентябре (15-го числа) киевопечер-

ский архимандрит Иннокентий Гизель, человек глубоко

уважаемый в Малороссии за свое благочестие и ученость, услышавши, что Дорошенко имеет намерение отдаваться в протекцию Турции, пытался отклонить его и указывал на то, что <бусурмане, по

закону своему, должны искоренять христиан, и оттого-то под их

обороною христианские народы греческие, словенские и многие

выгублены, и самый народ русский во все концы земли в неволю

запроважен и без милости мучим>. От имени православной церкви

и всего духовенства архимандрит обращался к гетману с таким

молением: <извольте, ваша милость, склониться лучше

по-прежнему под державу и оборону его царского пресветлого величества, и ваша милость себе вся желаемая у его величества подлинно

получишь; умилитеся над христианами, не. отдавайте их и самого

себя в работу бусурманам>. Брат гетмана Григорий был отпущен, и Петр Дорошенко, благодаря царя за эту милость, просил

отпустить еще и жену Григория и других пленников, находившихся

в Московском Государстве. В декабре Шереметев отправил к До-

рошенку посланцем Василия Дубенского известить гетмана об

освобождении пленных малороссиян и вместе с тем поручил своему

посланцу побеседовать с гетманом и узнать его настроение.

У Дубенского с гетманом велся такой разговор. Дубенский, от имени пославшего его, увещевал гетмана, чтоб-он отстал <от

погибельной агарянской прелести> и, как христианин, служил бы

обоим христианским государям - московскому и польскому.

107

- Я, - отвечал Дорошенко, - желаю быть с православными

христианами вкупе, и, будучи под высокою государевою рукою, голову покладать против неприятеля, только отстать от татар нам

нельзя. Вот это почему: сталось у нас постановление с польским

коронным гетманом Собеским - будет с королевским величеством

на сейме договор. Надобно подождать, что постановится на сейме.

Коронный гетман обещал* что мне-отдана будет Белая-Церковь, но до сих пор она мне не отдана, и если после сейма ляхи мне

Белой-Церкви не отдадут, так я доступать ее буду сам с татарами.-

Дубенский сказал: Боярину Петру Васильевичу известно

стало, что татары собираются приходить войною на малороссийские

города его царского величества; великий государь желает, чтоб

ты, гетман, помня Бога и святую христианскую веру, не посылал

татар христианских церквей разорять и крови проливать, и сам

бы отлучился от совета с ними. За это ты примешь милость от

Всемогущего Бога и освободишь душу свою от вечные погибели.

‘- Слышу, - сказал Дорошенко, - боярину Шереметеву

известно, что хотят приходить татары войною в малороссийские

государевы города, а мне такой ведомости нет, и без моего ведома

татары в государевы города не пойдут войною. У них и у меня

есть неприятели и поближе. Неприятели эти ляхи. Служили мы, козаки, польскому королю многие годы, а выслужили то, что ляхи

церкви Божий обратили в унию. Дает король мне, гетману, и

старшинам на всякие вольности привилегии, потом пришлет своих

поляков и немцев, а те отнимают у нас всякие вольности и

православных христиан мучат, бьют; с нас, гетмана и старшин, ос-

мачки хлебные и всякие поборы собирают; во многих городах

церкви Божий обругали и пожгли, а иные обратили в костелы.

Православному христианину этого терпеть невозможно. Мы, гетман, и все козаки.будем стоять за православную христианскую

веру, а войною татар в государевы города не пошлю; если говорю

неправду, то пусть в то время разольется моя гетманская кровь.

Только не в мире с татарами нам никак быть нельзя. Мы с ними

живем близко. Станут татары разорять нас - и в царские города

учнут войною ходить; коли ж мы будем с татарами жить в мире, так и государевы малороссийские города с нами будут в целости.

И теперь я татар удерживаю. Желаю, чтоб вера православная

ширилась по всему свету, а мне хочется быть под рукою его

царского величества. Я не хочу ни боярства, ни чего другого, кроме государевой милости, да чтоб вольности наши и права ко-

зацкие были вольны.

Стали обедать. Подали заздравную чашу в честь государя.

Дорошенко поднял ее и сказал: <дай мне, Господи, за великого

государя кровь свою пролить и голову положить>.

В это мгновение раздался залп из ружей и пальба из пушек.

108

Тут же Дорошенко прибавил: <у великого государя с

королевским величеством учинился мир и по договору хотят Киев отдать

полякам, но этого не будет: мы за Киев головы свои положим, а

ляхам Киева не отдадим!>

Дубенский, по приказу своего боярина, вел беседу с

митрополитом Тукальским и с архимандритом Хмельницким, уговаривал их, чтоб они, с своей стороны, склоняли Дорошенка иметь

расположение к московскому государю и отступить от союза с

бусурманами. Оба обещали. Оба недавно, в 1667 году, были

освобождены из заточения в Мариенбурге и поспешили на родину

с враждебными чувствами к полякам1. У них обоих был тот же

заветный идеал, как и у Дорошенка - самобытность Украины.

И они, как гетман, склонялись к мысли о турецкой протекции, видели в этом средство выбиться из-под польской власти, а к

Московскому Государству относились с осторожностью и

недоверчивостью.

<Ты, - писал к Шереметеву Дорошенко через Дубенского, -

советуешь мне отступить от дружбы с агарянами. Не сам собою, а по воле его королевского величества, нашего милостивого

государя, это дело началось. Король с ханом побратался и присягнул

держать совершенную дружбу с татарами: так и нам, слугам

королевским, невозможно разорять этого братства. Несть раб более

господина своего>. Дорошенко сослался на Гадячский договор с

поляками, а в этом договоре указано было сохранять братство, заключенное с крымским ханом. Таким образом, гетман в

сношениях с московскими чиновными людьми то грозил громить

вместе с татарами польского короля, то союз свой с татарами

оправдывал волею того же короля.

Митрополит Иосиф писал боярину Шереметеву сдержаннее: он не дозволил себе ни малейшего намека, что будет советовать

гетману подчиниться царю, не ндписал ни слова о разлучении с

татарами, а говорил только о великом радении гетмана в службах

обоим государям - и московскому царю, и польскому королю.

Несколькими днями позже Дубенского приехал в Чигирин

новый посланец Шереметева, Чекаловский, собственно для прове-

дывания вестей. Этому посланцу наговорил Дорошенко еще более

приятных для Москвы слов. <Я почти надеюсь, - говорил он, -

что, при Божией помощи, за моим старанием не токмо что сей

бок Украины, где мы теперь живем, будет отдан под высокую

руку его царского величества, но Перемышль, Ярославль, Галич, 1 Современники уверяют, что после их освобождения поляки, по

проискам Тетери, снова хотели их посадить в заточение, и это побудило их

почти бегством убраться в Украину: прежде убежал Хмельницкий, за ним

уехал и Тукальский, и принял управление митрополиею (Л. Сам.. 50).