Пейму сбились на лужайке, на краю стада — быки, крупные туши на коротких и толстых ногах. Они постукивали копытами, крутили хвостами и мотали головами, на которых красовались выставленные вперед крученые рога.

Пробираясь вместе с Пулу на четвереньках, Тристан показал на одного быка, отбившегося от стада. Пулу улыбнулся, обнажив острые клыки, сжавшие лезвие ножа, и метнулся в сторону, в темноту. Трава перестала шелестеть. Тристан, прищурясь, посмотрел на свою жертву, измеряя на глаз расстояние до нее, и упал на живот. Он чувствовал мускусный запах пейму, слышал его пыхтение и постукивание копыт, даже не видя его. Он слегка приподнял голову, так, чтобы убедиться, действительно ли ветер дует в его сторону. Тристан мог бы почти дотянуться до левой лопатки быка; он припал к земле, и мышцы его напряглись, как струны. Юноша продолжал выжидать, не выпуская нож из зубов.

За быком что-то зашуршало. Он поднял голову, повернул ее вбок и навострил уши. Тристан пружиной вылетел из укрытия и схватил быка за рога. Пейму зафыркал, пытаясь мотать головой из стороны в сторону, но Тристан уперся ногами и надавил на правый рог, выворачивая быку шею, чтобы поставить его на колени. Наконец ноги быка подкосились, в падении он задел своей шеей бедро юноши. Бык повалился на бок. Тристан придавил его коленом.

— Пулу! — позвал он товарища.

Пейму взбрыкнул ногами и замычал всего лишь раз, когда Пулу перерезал ему горло.

Напуганное стадо кинулось в лес. Все еще прижимая умирающее животное, Тристан смотрел вслед пейму: они бежали иноходью, неуклюже переставляя ноги, задрав кверху хвосты. На лужайке осталось три туши. Другие охотники, черные силуэты которых выделялись на фоне лунного света, уже жадно поедали свою добычу, разрывая внутренности когтями в поисках лакомых кусков: печени и сердца.

Вскоре все сидели у небольшого костра — восемь фигур, прижавшись плечом к плечу, обсасывали окровавленные пальцы и обжаривали наколотое на кончики ножей мясо. Все молчали, но Тристан прочитал на лицах товарищей удовлетворение; оно выражалось и в приглушенном урчании, вырывавшемся из глоток, когда охотники вгрызались в мясо. Он откусил с ножа почти сырой печени. Горячий сок закапал с подбородка. Он стер его тыльной стороной ладони и закрыл глаза, смакуя еду и довольствуясь собой.

Когда животы были наполнены, друзья развалились на траве и самый младший из них, Миру, спросил:

— Неплохо, когда выбор пал на тебя, а, Харуо?

При свете гаснущих угольков Тристан увидел, как Харуо перестал облизывать наполовину заживший шрам в уголке рта, затем уселся на траву и провел пальцем по белому шраму у носа. Он улыбнулся.

— Да, неплохо.

— А ты ее тоже кусаешь? — спросил Миру.

— Нет! — Харуо на мгновение шокировало, но потом он снова улыбнулся. — Но она с молодым!

Вся компания заулыбалась, сверкая ослепительно-белыми клыками.

Фарал, сидящий рядом с Харуо, сказал:

— Тебя не выбрали, Миру, потому что ты возвращаешься с охоты без пейму. Ты их отпугиваешь!

Юнец размахнулся, желая ударить Фарала, но тот увильнул, и компания опять расхохоталась.

— Малви, — обратился кто-то к старшему брату Миру, — тебе нужен другой партнер для охоты, иначе ваша мать выставит вас из дома под дождь!

— Может, в одиночку ты добудешь больше быков? — вставил еще кто-то, и, зная, что это невозможно, все снова засмеялись.

— Тристан — хороший охотник, — заметил Пулу.

Юноша почувствовал, как все устремили на него свои взгляды, он улыбнулся и махнул рукой, отвергая какие-либо заслуги.

— Хм, — сморщил нос Харуо. — Матери не хотят плоскозубых!

Все посмотрели на Харуо, и Тристан заметил, что двое или трое из компании в недоумении вскинули головы. Пулу не преминул вмешаться:

— Шига хочет, чтобы он стал ее, но она из того же клана.

— Шига? — уставился на него Тристан. — Твоя сестра? Но она ведь и мне почти что сестра!

— Мелу тоже хочет тебя, — сказал Миру. — Ты приносишь много пейму и ты высокий. Ей интересно, сколько детей ты ей сможешь дать.

Тристан слегка похлопал его по голове и расхохотался, скрывая за смехом смущение.

— Пусть выбирает меня и тогда выяснит!

— В клане моей матери, — сказал Харуо, — никто не хочет плоскозубых. Они отпугивают пейму и царапают землю.

В наступившей тишине повис брошенный вызов. Тристан встретил взгляд Харуо, сидящего на противоположной стороне тлеющего костра, скрестил пальцы, отчего они стали похожи на когти, и выставил зубы. Он почувствовал, как остальные в ожидании пристально смотрят на него своими желтыми глазами, но Пулу толкнул его в бок и поднялся на ноги.

— Пошли домой, — сказал он, разминая ноги. — Идти еще долго, а скоро утро.

Другие охотники без особого желания поднялись, засыпали догорающие угли и вытерли начисто о траву кремневые ножи.

Тристан оставался спокойным и ворчал про себя, привязывая заднюю часть пейму к палке, чтобы удобнее было нести добычу. Он поднял голову, лишь когда Пулу прижался к нему плечом.

— Не обращай внимания, маленький брат, — сказал он.

— Почему? Я плоскозубый.

— Только внешне, но не в душе.

Тристан промолчал. Он положил на плечо второй конец палки и нахмурился. Не впервой ганианцы говорили, что он отличается от них. Он вспомнил, как еще в детстве взрослый ганианец теребил его рыжевато-каштановые волосы и гладил светлую кожу, а дети спрашивали, в каком цвете он воспринимает окружающий мир, поскольку глаза у него были синего цвета, а не янтарного, как у них. Любопытство побуждало их часто приглашать его для участия в играх, и он всегда был желанным партнером, они даже умоляли его поиграть с ними.

Когда Тристану исполнилось четырнадцать лет, он перерос даже своих товарищей-охотников и стал замечать, какими взглядами провожают его девушки, как они строят ему глазки и игриво улыбаются. Поначалу он смущался, но не сердился из-за этого и не чувствовал себя ущемленным, как после презрительного замечания Харуо. Никогда ему еще не говорили, что быть плоскозубым плохо. Большую часть пути назад, в лагерь, он не спускал глаз с Харуо и размышлял над тем, чем была вызвана его враждебность.

Дарси уже была на ногах, когда Тристан, пригнув голову, вошел в хижину. И при свете огня она выглядела бледной, как показалось Тристану. Мать, сидя, заплетала тонкими пальцами в косу, толщиной в ее руку, свои выцветшие и поседевшие волосы.

— Мам! — сказал он на стандартном языке, которому она научила его, и, припав на колени, коснулся своей брови. — Вы себя лучше чувствуете?

— Сейчас неплохо, — ответила она с хрипотцой и прокашлялась.

Она провела линию на его покрытом пылью бицепсе.

— Судя по твоему виду, ты проделал долгий путь.

— Переход занял пять ночей. Пришлось идти так далеко в поисках стада, но охота была добрая. У входа лежит пейму, выпотрошенная, но не освежеванная, — Тристан с улыбкой передал матери охотничью сумку. — А еще я принес вам яйца ломо.

— Свежие? — Дарси засунула руку в мешок и достала шар из зеленых листьев.

Развернув импровизированную упаковку, она увидела желтовато-коричневые яйца, усеянные темно-коричневыми точками. Она потрогала шероховатую поверхность скорлупы недавно отложенных яиц и с улыбкой посмотрела на сына.

— Если ты принесешь немного воды, то мы прямо сейчас и сварим их.

От него не укрылось, что мать наблюдает за ним, глядя, как он достает горячие камни из огня деревянными щипцами и бросает их в бурдюк для варки, а потом кидает туда одно за другим яйца. Она смотрела, как он опустил старый излохмаченный кусочек кожи в ведро из шкуры быка и протер им лицо, грудь и плечи. Мать не сводила с него глаз, словно хотела что-то сказать, но не знала, с чего начать.

Тристан проглотил комок в горле, когда все же встретился с ней глазами в полумраке, время от времени пожираемом языками пламени.

— Вам становится хуже, правда? — спросил он.

— Да, — ответила Дарси, подавляя кашель.