— Не жалеешь? Смотри, потом не раскаивайся. Тут не дома. Перин не будет.

Она пожала плечами.

— Зачем ты это говоришь? Лучше без хлеба и крова, но с тобой.

Твердовский поднял голову и положил нож.

— Готово, — сказал он, и в ту же минуту дверь хибарки раскрылась и в нее ворвался Павел.

— Степка пришел, — закричал он радостно, — ще восьмерых привел. Росте наша доля, атаман. — Твердовский встал из-за стола и вышел наружу. Там навстречу ему росился Иванишин.

— Бувай здоров, Иван Васильевич! Як живешь? А я, бачь, не один. Скильки народу приволок. Гарные ребята.

За Иванишиным стояло восемь человек крестьян разных возрастов. Был среди них один совсем уже седой, с окладистой бородой и черными цыганскими глазами. Твердовский подошел к ним и поздоровался. Они ответили, как один:

— Бувай здоров, батько!

Твердовский встал на пень и обратился к пришедшим: — Братья! Сказал ли вам Степан, зачем я позвал вас сюда?

— Казав… Усе казав… А як же, — послышались голоса.

— А если сказал, то согласны вы, не щадя жизни своей, имущества и семейств, присоединиться ко мне и идти за мной против кровопийц панов за вашу крестьянскую волю и долю?

— Волим, батько!.. Согласны! — закричали дружинники.

— Клянетесь слушаться меня в жизни и смерти без рассуждения?

— Клянемся! — загудели голоса.

— Ну, тогда помните! Мое слово закон. Кто мое слово преступит, того застрелю, как собаку. Держаться дружно, за товарищей стоять, никого не выдавать, всем делиться поровну, как кровным братьям. Поняли? А теперь, Павло, Кирилл! Варите кулеш, кормите ребят, а вы пока отдыхайте!

Пришедшие расположились на траве. Твердовский и Иванишин прошли в хибарку.

— Ну, что слышно в городе? — спросил Твердовский.

— А много. Обозлились дюже, паны, аж зубами стрегочуть. Сам губернахтер на нас войною иде и уся полиция. Объявлений понавешали везде с твоими приметами, Иване.

Твердовский засмеялся.

— Пускай вешают. Я им еще сам напишу поподробней. А теперь слушай, Степан! Нужно добывать на дружину оружие. Сегодня в ночь выедем в уезд за оружием.

Иванишин покачал головой.

— Може гарнише мени одному? Бо тебе в лицо знают. Недай попадешься.

— Не попадусь! А ты один ничего не сделаешь. Я знаю ходы до оружия. А ты пока прикажи Павлу, чтоб он с завтрашнего утра ребят понемногу строю учил. Да чтоб не маршировкам и парадам, а боевому строю, а то он в гвардии в солдатах служил, так может вообразить, что мы к губернатору на парад пойдем.

Иванишин захохотал. Уж очень ему смешно показалось, чтобы можно было дружинникам к губернатору на парад пойти.

Перед рассветом в дверь маленького домика на окраине уездного города ударили тяжелые кулаки. Хозяин дома, старый контрабандист и скупщик краденого Герш Шликерман поднялся на постели и прислушался. Удары повторились. Герш спустил на пол худые ноги, влез ими в туфли и, ворча и проклиная гоев, которые не дают честному еврею выспаться под субботу, пошел к двери.

— Кто там, чтоб на вас холера? — крикнул он.

В ответ ему из-за двери прозвучало какое-то тихо произнесенное слово. Герш отшатнулся, подпрыгнул на месте и широко распахнул дверь.

— Ой, я ж не узнал. Это чтоб на меня холера, а не на вас, Иван Васильич! И как только вы такой смелый, что приехали в город, когда вас каждая собака ищет.

— Не болтай, Герш! Некогда! — ответил, входя, приезжий. — У нас с тобой маленький разговор будет. Веди в комнату.

В комнате Твердовский и Иванишин сели, а Герш, потирая руки, лебезил возле них, спрашивая, что нужно Ивану Васильевичу.

— Разговор короткий, Герш! Нужна дюжина винтовок и две тысячи патронов, — сказал спокойно Твердовский. Герш, как отброшенный вихрем, отлетел в угол комнаты и умоляюще поднял руки.

— Ой-ой! Я даже не слыхал ваших слов, Иван Васильевич! Что вы себе обо мне думаете? С откуда у мене такие вещи? Я даже не знаю, как оно выглядит!

Твердовский молча встал и вынул из кармана смит-вессон.

— А ты знаешь, как это выглядит? — спросил он, поднимая револьвер.

Герш замотал сразу головой и руками.

— Ой, спрячьте, Иван Васильевич! Я вас обманул. Я таки знаю, что такое винтовка.

— Ну то-то. Нечего дурачиться.

— Я знаю, знаю. Но только что будет, если я дам вам винтовки? Меня арестуют и повесят на дереве, а что будет с Сурой, Розочкой, Рахилью, Миррой, Исааком, Левой, Сруликом, Абрамчиком?..

— Заткнись, Герш! Мне вовсе не нужно знать, сколько у тебя ребят, а нужно знать, сколько у тебя винтовок. А насчет остального не беспокойся. Никто не будет знать, откуда у нас винтовки.

Герш хитро прищурился:

— Ой, вы говорите, Иван Васильич, как маленький ребенок. На винтовках же есть номера. А вы знаете, откуда у меня винтовки? Так я же их покупаю у господ офицеров пограничной стражи, когда у них нет денег на выпивку. Так они тоже хитрые. Они продают винтовки и записывают номера. Так сразу будет ясно, что винтовка от Герша.

Твердовский нахмурился.

— Да, это хуже, — сказал он.

Герш ласково ухмыльнулся.

— Так я все-таки сделаю для вас. Вы спасли мне семью в погром. Так мы сделаем так. Вы свяжите мене и засуньте мене под кровать, а потом берите себе винтовки. Я не давал — вы отняли.

Твердовский и Иванишин переглянулись и расхохотались. В минуту Герш был связан, как куль, и заткнут под кровать. Твердовский и Иванишин вынесли из чулана с помощью Абрамчика винтовки и патроны, сложили их под сено на подводу и умчались. А Абрамчик побежал извещать городового, что на папашу напали страшные разбойники, ограбившие весь дом.

Мирно спит экономия помещика Крыжановского. Далеко за полночь праздновали здесь именины хозяйки. Много выпито и много съедено, и спят сладким беззаботным сном хозяева и гости. Сон их охраняется сторожами. Два человека обходят садом вокруг дома, потрескивая трещотками, отпугивая недобрых людей.

Вот оба сторожа встретились у беседки на берегу пруда. Один попросил у другого тютюну набить трубку. Оба зарядили свои носогрейки и присели на минуту на скамейку размять усталые ноги. Эй, не останавливайтесь, стражи панского сна! Не проглядите лихого недруга!

Сидят сторожа на скамеечке, тихонько гуторят, а вдоль пруда, в черной тени старых лип, как будто движутся какие-то неясные силуэты. Один, другой, третий, еще и еще… Они перебегают от дерева к дереву бесшумно к легко, и кажется, что это только чудится, что это лишь игра лунных лучей.

Сторожа кончили курить и встают, чтобы продолжать свое ночное круговращение. Встают и в ужасе отступают перед черной фигурой, выросшей на дорожке.

— Ни с места! — раздается властный шепот, и оба сторожа видят, как поблескивает холодный отблеск луны на винтовке в руках черного человека. Рядом с ним появляется вторая фигура.

— Связать олухов и свести в погреб! — слышат они грозный приказ. Сторожа сами распоясывают кушаки, поворачиваются спиной к пришельцам, дают связать себе руки и покорно идут к погребу.

Тихий свист прорезает воздух, и прятавшиеся под липами тени выходят на лужайку перед домом.

— Четверо станьте по углам! Если кто будет из окон прыгать — хватайте! Стрелять только, коли не остановится по зову. Крови напрасно не лить. Нам нужно их не по телу бить, а по карману, — слышен все тот же распоряжающийся голос. — Остальные за мной!

Несколько теней сгрудились на крыльце, слышен легкий звон и треск замка, и тени скрываются в широко открывшейся двери.

В спальне на широкой двуспальной кровати нежится во сне хозяин Крыжановский.

Теплой ласочкой прикурнув к его плотному плечу, спит жена. Бесшумно открываются двери спальни, и на кровать брызжет тонкий луч электрического фонарика.

Свет падает в глаза Крыжановскому, он беспокойно заворочался, с трудом разлепил веки, привскочил, с изумлением смотрит на луч фонаря…