— Что же мнѣ дѣлать? спросилъ я съ отчаяніемъ стража, такъ хитро понимавшаго свои обязанности.
— А что хочешь!
— Пусти хоть за деньги!
— А сколько дашь?
— Сколько тебѣ надо?
— Давай четвертакъ — пущу!
— Изволь, только, пожалуйста, положи меня куда нибудь, сказалъ я, обрадовавшись:- Пожалуйста поскорѣй.
— Давай деньги!
Я отдалъ ему четвертакъ.
— Постой же, братъ, я тебѣ соломки постелю, сказалъ часовой, засовывая куда-то четвертакъ.
Онъ постлалъ мнѣ соломки и я завалился на эту, не очень хитрую постель, а мой хозяинъ, уложивши меня, опять легъ и заснулъ.
Въ этой хороминѣ я пролежалъ почти цѣлый день; хозяинъ стражъ цѣлый день провозился съ шиломъ надъ какимъ-то сапогомъ; только времененъ добродушно подчивалъ меня то водкой съ перцомъ, то квасомъ съ солью, то обѣдомъ; и въ этомъ мирномъ гражданинѣ не замѣтно было никакихъ воинскихъ, приличествующихъ стражу, качествъ.
— Послушай-ка братъ, заговорилъ часа въ четыре будочникъ:- ты, я вижу, малый — простота! Теперь скоро придетъ квартальный; увидитъ тебя здѣсь, и тебѣ и мнѣ — морду раскваситъ… Возьми назадъ свой четвертакъ и ступай себѣ съ богомъ куда знаешь!.. Коли не будетъ мѣста, гдѣ переночевать, — приходи въ сумеркахъ опять сюда.
Сознавая всю силу его доводовъ, а къ тому же чувствуя себя гораздо лучше, я согласился съ его мнѣніемъ.
— Прощай, кавалеръ! сказалъ я, выходя изъ будки.
— Прощай, братъ, не поминай лихомъ! отвѣчалъ кавалеръ. — Не пріютишься нигдѣ, милости просимъ опять къ намъ.
Колики мои унялись, и я, походя по Ростову около часа, направилъ свой путь къ Угличу.
Не успѣлъ я отойти отъ города и полуверсты, какъ опять схватили меня колики, и до того сильныя, что я упалъ на землю… Кое-какъ я добрался уже въ сумерки до какой-то деревня, верстахъ въ двухъ-трехъ отъ Ростова… У крайней избы лежала колода, и я повалился на эту колоду. Около избы играли дѣти, чуть ли не со всей деревни туда собравшіяся.
— Э! э! четвероглазый!.. четвероглазый! со всѣхъ сторонъ обступивши меня, закричали мальчишки.
Должно замѣтить, что я, собравшись осматривать Ростовъ, надѣлъ очки, да и забылъ ихъ снять при входѣ въ деревню.
— Четвероглазый! четвероглазый! сыпалось на меня.
— Скажите, братцы, кому постарше, обратился я въ дѣтямъ съ просьбой. — Скажите, что больной пришелъ: не пуститъ ли кто переночевать меня?
— Четвероглазый!.. четвероглазый!..
— Эхъ, вы, ребятки! сказала одна дѣвочка лѣтъ 11–12: — эхъ, вы, ребятки! Грѣхъ, большой грѣхъ смѣяться надъ больнымъ человѣкомъ!..
Съ этими словами дѣвочка скрылась, и ребятки присмирѣли: перестали кричать и довольно дружелюбно на меня посматривали.
Черезъ нѣсколько минутъ эта дѣвочка привела ко мнѣ свою мать — женщину лѣтъ за тридцать.
— Что, другъ, болѣнъ? спросила меня женщина, дотронувшись слегка до моего плеча.
— Болѣнъ, матушка.
— Пойдемъ къ намъ въ избу, у насъ въ избѣ ты и переночуешь…
— Спасибо, матушка!
— Не за что, пойдемъ!
Мать съ дочерью помогли мнѣ привстать, отвели въ себѣ въ избу, положили на постель и цѣлую ночь — то ставили мнѣ горшки на животъ, то прикладывали къ животу горячую золу.
— Слушай, другъ, сказала мнѣ хозяйка, когда уже взошло солнце:- ступай отъ насъ куда знаешь!
— Это же отчего? спросилъ я, никакъ не ожидая отъ этой радушной женщины такого предложенія.
— Да такъ, ступай!..
— Отъ чего же?
— Избави Господи — умрешь у насъ, придетъ мой хозяинъ домой, какъ собаку меня изобьетъ!..
Дѣлать было нечего, — я отправился въ путь, и на этотъ разъ не останавливаясь; горшки, зола ли помогли, только я выздоровѣлъ.
IV
Шелъ я путемъ дорогою, стороною незнакомою; попался я на свадьбу — на дѣвичникъ. Свадьба была не ахти мнѣ: мужикъ — хозяинъ былъ не богатый, а я, относительно, былъ богачъ. Самъ собою, безо всякой просьбы, купилъ я полведра водки и за каждую пѣсню, которою величали меня дѣвки, платилъ по пятаку (тогда деньги ходили на ассигнаціи). А потому меня считали за большаго гостя. Помню, какъ теперь, дѣвки величали меня такъ:
А и кто у насъ
Большой набольшій?
Большой набольшій
Воеводою?
Воеводою
Да и Павлушка,
Большой набольшій
Да Ивановичъ.
Пріѣзжаетъ онъ
Въ свою вотчину;
Онъ и въ вотчину
И во дѣдину.
Онъ и судъ даетъ
Все по правдѣ-то:
Онъ и съ правова
Беретъ сто рублей,
Съ виноватова
Беретъ тысячу;
А съ доносчика, —
Что и смѣты нѣтъ!
Когда дѣвушки нашли у меня такіе, то послѣ меня спросили на голосъ:-
Слышалъ ли, Павелъ сударь?
Слышалъ ли, Ивановичъ?
Про тебя мы пѣсню пѣли,
Про твое ли про досужество!..
Этотъ спросъ, разумѣется, сопровождался поднесеніемъ тарелки, на которую я положилъ опять таки пятакъ.
— А ужъ мы тебя, Павелъ Иванычъ, теперь величать не станемъ, шепнула мнѣ одна дѣвушка.
— Отчего такъ?
— Нельзя, другіе гости обидятся; тебя и такъ больше всѣхъ величали:
— Да Христосъ съ вами! величайте кого хотите; лишь бы весело всѣмъ было.
— Нѣтъ, ни гостей не станемъ величать теперь: надо жениха съ невѣстою.
И запѣли, какъ матушка родная уговаривала свою доченьку посадить мила дружка на кроватушку,
Разговоры разговаривать,
Про его родню разспрашивать.
Добрый молодецъ (по пѣснѣ), тряхнувъ кудрями, такъ отвѣчалъ:
У меня семья веселая!
У меня родня богатая:
По губерньямъ — губернаторы,
По уѣздамъ — все исправнички,
По селамъ — славны головы!
Пропѣли, тогда стали отецъ-мать благословлять жениха-невѣету поной.
Пало перо
Перо легкое!
То не перо
То не легкое:
Палъ Иванъ,
Палъ Ивановичъ,
Передъ образомъ,
Богородицей,
Всепречистою;
Передъ батюшкой
Да родименькимъ,
Передъ матушкой
Да родимой-то!
А и всѣмъ имъ —
Слава — по ровну!..
Стало быть конецъ и дѣвичнику…
Скоро сказка сказывается, да не скоро дѣло дѣлается. Долго-ли, коротко-ли, а дѣвичникъ справили и надо искать ночлега. Мои собесѣдники, кто вполпьяна, а кто и совсѣмъ пьянъ; какъ такъ ни разговаривай, а оставаться нельзя: надо было или цѣловаться, или драться; я хе въ то время ни имѣлъ охоты ни къ тому, ни къ другому, а потому счелъ за лучшее — уйти.