— Тогда я поехал в Кий-Уэст, — продолжал рассказ Бобби. — Там совершенно другая картина убийства, чем в Сарасоте. И очень похожа на мой случай. Женщина была задушена. Эуджения Диббс, разведенная, жила в Исламорада-Кий, между Кий-Уэстом и Майями. Она любила выпить, несколько раз она появлялась на собраниях анонимных алкоголиков в Кий-Уэсте, но о себе почти ничего не рассказывала, никого из членов общества к себе домой не приглашала. Она стыдилась того, что была алкоголичкой. Дважды в неделю она ездила в Кий-Уэст на собрания, участвовала в дискуссиях. Готовить кофе, печь печенье — вменялось ей в обязанность.

Как рассказывают члены общества, это была женщина около сорока лет, выглядела достаточно привлекательной, вела себя скромно, хорошо одевалась. Им она нравилась. Бросить пить не могла. Незадолго до смерти с нее сняли обязанность — готовить кофе, так как она все время опаздывала и от нее пахло перегаром. В это же время на собраниях стал появляться парень, похожий на Льюиса. Как и в Уэст-Палм-Бич, он держался особняком, отмалчивался, не участвовал в дискуссиях, на расспросы отвечал, что он со среднего запада, служил в торговом флоте.

Он нанялся на работу в небольшой мастерской под названием «Ред бенк Марина», сблизился с двумя хипарями, которых подозревали в продаже наркотиков. Однажды ночью, когда Эуджения Диббс шла к своей машине, он оказался рядом. У нее спустило колесо, и Льюис — я уверен, это был он, — вызвался ей помочь. Легко догадаться о конце этой истории. Она пригласила его домой, хотя жила довольно далеко от Кий-Уэста, естественно, он остался у нее на ночь.

Члены общества также сказали, что он называл себя Спарроу. Когда я показал им портрет, они тут же узнали Льюиса.

Итак, Спарроу-Льюис сразу вцепился в Эуджению Диббс, она снова стала пить. Как и он. Однажды она снова появилась на собрании, очень много болтала, саркастически отзывалась о других членах общества, в ней с трудом узнали прежнюю Эуджению. Такое бывает, когда начинается новый запой. Она пришла вместе со Спарроу (Льюисом).

После этого ни Эуджения, ни Спарроу не появлялись на собраниях. Спустя несколько дней после ее исчезновения полицейские нашли Эуджению Диббс задушенной. Никто не знал, что ее настоящее имя Эуджения Диббс, она назвалась просто Дженни, поэтому не сразу удалось связать исчезновение одного из членов общества анонимных алкоголиков и убийство в Исламорада-Кий.

Вот как складывались дела, пока я не приехал туда, объехал всю округу, расспрашивал о ней, посетил несколько групп анонимных алкоголиков, и вот в Кий-Уэст ее опознали, и ее, и Льюиса. В это же время в городок приехал ее бывший муж, который воспитывает теперь их троих детей, которые унаследовали все, что после матери осталось. Он хотел продать дом, а также перевести деньги с ее счета на счет наследников. Но в банке ему сказали, что она сняла со счета все, что у нее было, — пятьдесят пять тысяч долларов.

Конечно, ее муж, Стив Диббс очень расстроился, он рассчитывал, что эти деньги пойдут на воспитание детей. Узнав о том, что я занимаюсь этим делом, он обрадовался, при этом зло пошутив: «…а полицейские просиживают задницы». Он обещал мне всяческую помощь и оплату моих услуг, просил связаться с его офисом в Форт-Ворсе.

Ты же знаешь, я не детектив в обычном понимании, я разыскиваю пропавших девочек-подростков и сбежавших юнцов. Я никогда не расследовал преступления, связанные с убийствами. — Тьерни откинулся на спинку кресла и одним глотком выпил очередной стаканчик водки с тоником. — Так что, если меня выгонят с работы, придется искать место в Форт-Ворсе.

Бобби пошел принять душ и переодеться, он все еще был в спортивном костюме после игры, а Бен Чейнинг остался в баре. Бобби собрал свои старые вещи и запихал их в старую сумку из крокодиловой кожи и посмотрел на себя в зеркало. У него было все еще молодое лицо, подкрашенные волосы коротко подстрижены. В детстве у него были длинные вьющиеся волосы, часто женщины в Мансфилде останавливали его мать на улице и восхищались, какой у нее замечательный малыш с обликом ангелочка. Бобби смущался, вырывался из рук матери и отбегал в сторону. Ему хотелось быть настоящим мальчишкой, а не мамочкиным сынком с вьющимися, как у девчонок, локонами.

У Бобби были тонкие губы и острый нос, голубые глаза и широкие брови, уши прижаты, как у матери, у отца, наоборот, были оттопыренные уши, которые шевелились, когда он внимательно слушал, казалось, они улавливали даже шепот.

Бобби любил отца, но был рад, что больше похож на мать. В отца у него были широкие плечи и сильные руки, каждое утро он занимался зарядкой. В последнее время, правда, он несколько растолстел, как ему казалось, от того количества пива, которое он выпил во Флориде. Придется заняться своей формой, когда он вернется домой.

Все это — располагающая к себе внешность и физически крепкое тело — были важны для его работы. После окончания Бостонского университета ему не раз приходилось попадать в опасные переделки. Иногда приходилось принимать боксерскую стойку и быстро бегать, как в молодости он регулярно занимался регби — это помогало ему. Он не терялся при неожиданном нападении и мог одним ударом свалить с ног того, кто казался крупнее и сильнее его, устоять в силовом столкновении, как хороший профессиональный футболист. Возможно, он и стал бы спортсменом, но Вьетнам все изменил, спутал все карты, ему пришлось взять в руки оружие.

Бобби хотелось поговорить с Беном Чейнингом об их молодости, рассказать, как он разошелся с Полли и скучает по своим дочерям, а вместо этого подробно изложил ему суть дела, которым сейчас занимался. То, что он видел за последние годы в своей работе, подавляло Бобби. Он жил в мире, где крали детей, а потом терроризировали их семьи. Где молоденькие девочки, сбежавшие из дома, трахались как сумасшедшие, в дешевых отелях. Видел пытавшихся соблазнить его женщин, видел их пустые, бесчувственные глаза. Видел, как детишки умирали от передозировки наркотиков в подвалах домов. Слышал, как плакали и кричали от страха дети, оставшиеся одни, пока их мамочки развлекались на пьяных вечеринках.

Он мог бы многое рассказать Бену о том, как старые развратники выискивают на улицах голодных малолеток, накачивают их спиртным в барах, и потом везут в придорожные отели и трахают во все дыры. Он хотел бы спросить Бена, как тот воспринимает этот мир. У Бена была замечательная семья, мать он уважал и любил, отца он просто обожал, и они жили в доме, где все им было дозволено, защищенные от нищеты и пороков. Он рассказал бы своему старому приятелю, что его собственный дом отравлен той же вонью, которая чувствуется отовсюду в Калифорнии.

Но он не стал этого делать, может, и правильно. Бобби взял свою сумку и вышел из раздевалки гольф-клуба.

Мрачные мысли вызвали поток воспоминаний. У них с Полли были друзья, супружеская пара Сью и Орвилл Харрис. Как-то они приехали к Бобби и Полли пообедать в воскресенье. Как всегда много выпили, потом сидели-отдыхали, выкурили несколько самокруток с марихуаной.

Он очнулся от сонливо-расслабленного состояния часа в три ночи на кушетке, где рядом с ним кимарила Сью Харрис. Ее мужа и Полли нигде не было видно.

— Они пошли прогуляться, — сказала очнувшаяся Сью.

Он уже не помнил, как это произошло и как он очутился в ее машине, и она гнала ее из Сан-Франциско в поисках какого-то бара, кажется, он назывался «Буэна виста», чтобы чего-нибудь еще выпить. Из бара они поехали в маленький отель за городом и там занимались любовью, испытывая такое наслаждение, какого он никогда ни с кем еще не испытывал.

Бобби представлял себе эту картинку — он и она в полутемной комнате отеля — как будто это происходило вчера в Уэст-Палм-Бич. Сью была необычайно красивой женщиной, страстной и ненасытной. Она что-то нашла в нем. И вот они лежали, обнявшись, утомленные общей страстью. В этот момент он так любил ее, что готов был отдать все на свете, чтобы вот так до бесконечности держать ее в своих объятиях.