Но как же это было давно! И вдруг он вспомнил о дочерях. Одной был всего годик, второй — два с половиной, а третьей — пять — у Бобби даже защемило сердце, — они пропали из дома, когда Полли умотала куда-то с Орвиллом Харрисом, оставив девочек без присмотра. Было воскресенье, и женщина-мексиканка, которая обычно ухаживала за детьми и приходила в полдень среди недели, была выходная. Бобби был с Сью, а Полли уехала. Куда делись дети, что случилось с его девочками? Он звонил домой, но никто не снимал трубку. Обеспокоенные, они со Сью быстро оделись и кинулись к машине. Как они домчались через пробки и заторы на дороге, он не помнил. Когда они добрались до дома, Полли уже вернулась, с девочками было все в порядке, оказывается, Полли и Орвилл взяли их с собой покататься. Одни они оставались не больше часа и даже не заметили отсутствия родителей.

— Я знала, что мама скоро вернется, — сказала старшая, Лори, и добавила: — Я и раньше не боялась одна, папочка. Ведь правда, мама?

Он больше никогда не занимался любовью со Сью Харрис. Их мимолетное увлечение было разрушено внезапным страхом и той поспешностью, с какой разворачивался их роман. А слова Лори навсегда засели у него в мозгу: «Я и раньше оставалась одна». Если бы что-то случилось, он никогда бы не смог себе простить.

После этого случая брак стал невыносим. Он не мог видеть больше эти красивые голубые глаза, светлые длинные волосы и загорелые ноги, с округлыми ляжками, своей жены. Не мог переносить присутствие Сью и Орвилла Харриса и никого не хотел видеть. Нужно было уехать, убраться куда-нибудь подальше.

И вот он остался один. Он так ужасно одинок, что этого одиночества хватило бы на двоих. Он потерял жену и своих дочерей. Один среди посетителей бара, Бобби часто ощущал себя так, будто его задницей посадили на раскаленную сковородку. Он готов был рыдать при одном воспоминании о дочерях. Ему хотелось броситься в воду океана и плыть, плыть подальше от берега, пока хватит сил.

Когда он вернется в свой дом в Массачусетсе, его снова будет угнетать чувство одиночества. И никакие исповеди девочкам, вызванным к телефону, не помогут. Он потерял то главное, что называется — его семьей. Кто в этом виноват? Обстоятельства? Он? Полли? Весь мир вокруг?

Возможно, поделись он своей болью со старым другом, Бобби стало бы легче, но он ничего не сказал о своих переживаниях Бену Чейнингу, а теперь уже и не стоит. Надо просто выбросить из головы то, что он называл «калифорнийскими воспоминаниями». Это проклятое место иссушало его силы даже тогда, когда он находился за три тысячи миль вдали.

Нельзя жить воспоминаниями, реальная жизнь — та, что происходит сегодня, сейчас, в эту минуту. И он должен найти реального убийцу, на счету которого по крайней мере уже две жертвы. Конечно, он мог бы прикарманить полученный аванс и выйти из дела, но гордость детектива не позволяла этого. Кроме того, само расследование его отвлекало, заставляло концентрировать все силы на поиски убийцы.

Сейчас он был охотником. И парень по имени Спарроу, Льюис или как там его еще зовут, был где-то рядом, не подозревая, что по его следу идет Бобби Тьерни. Это приятно щекотало ему нервы, напрягало мозг и мышцы.

Казалось, если он выйдет победителем из этой борьбы, вся его жизнь переменится. Одиночество отравляло его существование, и предстоящая схватка с хладнокровным убийцей продлевала желание жить.

Бобби забежал в бар, чтобы проститься с Беном Чейнингом. Они вместе вышли из клуба и направились к автостоянке, где оставили свои машины.

— Мне нужно идти дальше по следу, охота началась, — сказал он Бену, крепко пожимая руку старому другу.

Бобби не был уверен, что Бен понял, что именно он имеет в виду: теперь все будет в порядке, он будет жить.

«Нельзя всем исповедоваться, — подумал Бобби. — То, что он переживает, только его дело».

Даже если что-то с ним случится, никого это не касается. Он становится слишком мелодраматичным, Бобби понимал это, но не хотел лишать себя самоуспокаивающего пафоса.

Действительно, охота началась. Нужно ехать дальше на север и держать нос по ветру.

Бобби Тьерни постоянно останавливался и тщательно обследовал каждый прибрежный населенный пункт, где мог найти группу членов общества анонимных алкоголиков. Он предчувствовал, что Льюис где-то поблизости. И хотя у Льюиса теперь были деньги — Эуджении и Марши, — насколько детектив мог судить о его психологии, Льюис не станет их сразу тратить, он осторожен и опасается преследования.

Двери общества анонимных алкоголиков открыты для всех желающих, как в средние века были открыты соборы для беженцев. Там, видимо, Льюис находит успокоение, размышлял Тьерни, среди мужчин и женщин, которые однажды уже совершили преступление, и теперь они собирались вместе, чтобы очистить свои души, помочь друг другу и прийти к согласию с самими собой.

Наверняка именно в обществе анонимных алкоголиков Льюис избавляется от своего страха и находит новые жертвы. Где еще с такой же легкостью он выловит одинокую душу, которая поможет ему удовлетворить психопатическую тягу к насилию?

Тьерни, сам склонный к боязни одиночества, стал почти физически ощущать психологию преступника. Флорида казалась ему самым депрессивным местом на земле. Он рассчитывал, что это расследование заинтересует его, но его преследовали приступы непереносимой скуки. Чтобы развеять ее, он находил женщин, стараясь забыться в сексе и, возможно, в любви, но во время погони с короткими передышками это не срабатывало. Не имело значения, какие и сколько раз оказывались в его постели девушки по вызову, ему было одиноко и скучно. Он не испытывал полного удовлетворения и вдохновения, оставался разбитым и выбитым из колеи.

Когда его отношения с женщинами грозили продолжением, ему нестерпимо хотелось тут же сбежать. В Уэст-Палм-Бич хорошенькая официантка в ресторане Скорвина даже посмеивалась над ним, спрашивая, кто у него будет следующая и не настал ли уже ее черед. Он боялся связи, которая бы его захватила.

Бобби не спрашивал их имен и не записывал номера телефонов, машинально раздевал, лениво ласкал и трахался, как робот. Это был своего рода спорт. Но в старые времена спортом он был увлечен, спорт поддерживал не только физическую форму, но и прочищал мозги, давал эмоциональный заряд. Как бы он ни был замотан, не важно, устал или нет, Бобби всегда находил возможность для партии в гандбол или теннис. Физическая нагрузка снимала умственную усталость, но так было в дни молодости. Сейчас у него не было на спорт времени, и в частные клубы на побережье с улицы не войдешь.

Океан превратился в огромную перегретую ванну, пляж опустел, отдыхающие попрятались от духоты и пекла. Единственное спасение было в кондиционированной прохладе пабов и баров, каких-нибудь «Эрнис» и «Редс», где прислуживали очаровательные южанки, свежие раскомплексованные, влекущие своими формами, как неисследованная планета.

Но Бобби Тьерни сейчас было не до них. Он гнал машину по дороге номер один, мечтая об одном — отоспаться. Всю прошлую ночь Бобби маялся без сна, вскакивал с кровати в крохотном номере какого-то отеля, подходил к окну, чтобы подышать свежим океанским воздухом. В три часа он решил окончательно подняться, неспособный ни ко сну, ни к сексу.

Он продолжал вести свой внутренний диалог с «бывшей», так он называл Полли. Так ему по крайней мере было менее одиноко. Все случилось так быстро: она стала в открытую иметь несколько любовников. Таким образом, Полли поставила его перед фактом, который давно не был для него секретом. Он и винил себя, но все же гордился тем, что именно он потребовал развода. А она сразу согласилась, для нее супружеская неверность была способом избавиться от него.

Полли набралась снобизма, живя в Колорадо-Спринг, это можно скорее назвать презрительным чванством, но дело не в терминах, а в том, что она была такой. Она презирала и ненавидела обыкновенных мужчин, считала себя лучшей наездницей и экспертом по лошадям, лучшей теннисисткой, лучшей спорщицей, и вообще — лучшей…