С теми же мыслями Лилиана бродила и по своей комнате, потом вышла в гостиную и сказала сидевшей там Розе:

— Знаешь, мама, я все-таки решила, что буду бороться за свою долю наследства Бруну Медзенги. Мне кажется, что это справедливо, ведь я должна подумать о будущем своего ребенка.

— Я всегда знала, что ты у меня умница, — одобрила ее обрадованная Роза. — Честно скажу, я без ужаса не могу и подумать, что с нами будет, когда твой отец уйдет со своего поста. Я в жизни не видела более легкомысленного человека. Будь он половчее, он бы обеспечил тебя прекрасной работой где-нибудь в правительстве.

— Не будем его ругать, мама, папа добрый и прекрасный человек. Он так привязан к семье…

— Как же, как же… А та девица, о которой я тебе рассказывала? Я так и не знаю, что она значит в его жизни…

Но Лилиане было не до материнских переживаний, переживаний у нее хватало и своих собственных.

— Уверена, что ничего, папа — не Бруну Медзенга, который поселил у себя Луану, а ты не Лейя, которая уехала с любовником, так ведь?

И Розе пришлось утешиться сознанием собственной добродетели.

Дорогой в Сан-Паулу Лейя подытожила свою жизнь с Бруну и с печалью приходила к выводу, что никогда не была с ним счастлива. Он всегда казался ей слишком крупным, слишком сильным, от него всегда пахло потом, он всегда занимался делами. А ей нравились совсем другие мужчины, утонченные, любезные, праздные.

И еще с большей печалью она подумала, что Ралф — ее единственная настоящая любовь…

Ралф, узнав, что у Лейи дела идут не так гладко, как ему хотелось, вновь почувствовал, что его любовь к ней не так уж и горяча.

— У меня связаны руки, пока не найдут тело или официально не признают Бруну мертвым, — говорила Лейя, — так что нам придется подождать.

— Да-да, придется, — рассеяно повторил Ралф, а сам подумал о хорошенькой Марите, с которой только сегодня целовался, а потом отправил домой, потому что ждал Лейю.

— Ты бедная, а она богатая, — сказал он девчонке. Но если выбирать из двух беднячек, то Марита куда соблазнительнее…

Зе бродил по сельве, а Донана, как всегда молилась своей любимой Деве Марии, уповая на Ее помощь и клятвенно заверяя:

— Я не разожгу огонь в своем очаге, пока Зе не найдет хозяина!

Обет свой Донана выполняла неукоснительно, и, видно, доходчивой оказалась на этот раз ее молитва, потому что Зе со своими помощниками вскоре наткнулись на следы, которые красноречиво говорила о том, что кто-то из попавших в аварию остался жив.

Зе окрылила надежда. Если бы не ночь, которая мешала им продвигаться вперед, он шел бы без остановки. Но падала темнота, и они останавливались, разжигали костер, готовили ужин и отдыхали.

— А что ты будешь делать, если мы все-таки не найдем твоего хозяина? — спросил один из спутников Зе, когда они сидели у костра.

— На его жену я уж точно работать не буду, — отвечал Зе со вздохом. — Наверное, присоединюсь к безземельным, приведу их сюда, приведу их сюда и мы займем земли хозяина.

— Да ты что, спятил? Здесь столько быков на пастбищах, а ты будешь их занимать? — не мог сдержать изумления собеседник.

— А знаешь почему меня зовут Зе ду Арагвайя? — спросил Зе и в ответ на недоуменное молчание сказал: — Потому что я родился прямо на берегу нашей реки. Она мне как сестра, а хозяин будто брат. И земля это моя, мои руки ставили на ней фермы и выращивали бычков. — Зе говорил очень серьезно и убежденно.

— А по-моему, ты все-таки спятил…

— Ничего подобного, — с той же убежденностью ответил Зе, — если мой хозяин погиб, то он слушает меня сейчас и в ладоши хлопает от радости.

А на следующий день они нашли свежую могилу. Увидев ее, Зе на секунду почувствовал, что сердце у него упало, но он тут же совладел со своим слишком чувствительным сердцем. Тот, кого похоронил погибшего, был его хозяин, однако нужно было в этом убедиться.

— Придется раскопать, — сказал один из помощников, и Зе кивнул. — Мы искали двоих, теперь осталось найти одного.

Старый Жеремиас удовлетворенно потирал руки.

— Вот уж и газеты стали забывать покойничка Бруну, — с насмешкой сказал он.

— Неужели вам ни капли не жаль его? Как-никак, он вам родственник, — не без удивления спросил Отавинью, который теперь не разлучался со стариком.

— Жалеть? Его? — с искренним изумлением переспросил Жеремиас. — Да я всю жизнь ненавидел его лютой ненавистью! Мне меняться поздно. Теперь я жду с нетерпением, когда его семейка начнет распродавать его добро. Сынок его Маркус — зряшный человек, на него ни в чем нельзя положиться. Но уж пусть начнут, я у них все куплю — и бычков, и землю, — все, что будут продавать.

— А если они все-таки привезут наследницу?

Старик присвистнул и засмеялся:

— Нет, теперь уж не жди, что привезут. Да по чести сказать, и я уж больше не хочу никаких наследниц. Будет с меня! Наигрался.

Из головы старика все не выходила Мариета, которая оказалась Рафаэлой. Старик сам себе не хотел признаваться, что прикипел к ней душой и сердцем и очень тосковал. Потому он и злился так на всех Медзенга. Особенно на Маркуса. Опять они ему подгадили!

Слушая старика, Отавинью жалел его — тяжело остаться на старости лет одному на всем белом свете.

— Я постараюсь быть вам вместо сына, — как-то в минуту откровения сказал он старику, и тот похлопал его по плечу.

— Разве ты не видишь, что я и так взял тебя в сыновья? — спросил он растроганно.

Однако пророком Жеремиас оказался плохим — в один прекрасный день к его дому подкатила машина, которую он прекрасно знал — недаром она простояла несколько дней у одного из его работников, — машина Маркуса.

Из нее вышли три девушки, и среди них Рафаэла, а потом и Маркус.

— Ты что, вернулась? — невольно спросил он Мариету-Рафаэлу. — И притащила с собой целую толпу?

— Вы только не волнуйтесь, дядя Жеремиас, — сказала Рафаэла.

Тут же опомнившись, старик оборвал ее:

— Не называй меня дядей! А этому проклятому что здесь надо? — спросил он, глядя на Маркуса.

— Выполняю обещание, данное отцом, — сухо ответил тот.

— Какое такое обещание? — прикинулся дурачком Жеремиас, а сам уже оглядывал приехавших девушек: какая из двух новая претендентка?

— Привезти настоящую Мариету Бердинацци, — так же сухо ответил Маркус.

— Подумать только! — издевательски произнес Жеремиас и направился к Лие.

— Нет, дядюшка, я ваша племянница Лия Медзенга, по линии вашей сестры Джованны, — с достоинством отрекомендовалась Лия.

— Значит, ты? — грубо ткнул Жеремиас в Луану.

— Значит, я, — ледяным тоном ответила Луана.

Дорогой Рафаэла давала ей всяческие наставления, она искренне хотела, чтобы дядюшка и Луана поладили.

— Подойди к нему под благословение, поцелуй руку, — учила она, — ему это понравится, в чем-то он придерживается ветхозаветных правил.

— Это уж точно, что ветхозаветных, точь-в-точь Каин, — вдруг сердито вспыхнула Луана. Нет, она не чувствовала в себе никакой кротости, никакого стремления к примирению. В ее доме не терпели Жеремиаса, и она тоже не собиралась его терпеть. И никаких его денег не надо!

Вид счастливой Рафаэле рядом с Маркусом вконец разозлил Жеремиаса, и он стал еще грубее. Обругал всех подряд Медзенга и приказал отойти подальше, потому что он хочет поговорить с новоявленной Мариетой наедине.

— Пойдемте, девушки, а то, глядишь, опять машину угонят, — насмешливо сказал Маркус.

— Угонят? Ты сказал: угонят? — вскипел Жеремиас. — Да я четыреста машин куплю, да таких, какие тебе и не снились! А ну иди отсюда и немедленно!

Вышла Жудити, вышел Отавинью, оставив Жеремиаса с Луаной наедине.

— Ну рассказывай свои байки, — все так же раздраженно предложил старик.

— Баек я рассказывать не умею, а правду скажу, — непримиримо заявила Луана.