— Молчи, Ананьевич! — набросились на старика со всех сторон. — Совсем совесть потерял. Не слушай его, Николай Федорович! У тебя своих дел много.
— Как не слушать, коли он правду говорит, — улыбаясь, сказал Ватутин. — Уж если генерал свой, то и должен колхозу пользу приносить. Тут не поспоришь. Помогу, дед Тимофей, обязательно помогу. — Ватутин встал. — Ну, друзья, надо мне собираться в дорогу.
— Возьми, Николай Федорович, и меня с собой, — сказал дед Тимофей. — Я ещо повоюю. Я старый солдат. В русско-японскую…
— Сиди-ка ты дома, старина, колхозу ты человек нужный. Скоро сеять надо. Повоюй лучше за урожаи, а на фронте вместо тебя мы повоюем.
Ватутин подошел к матери и обнял ее.
— Ну, прощай, мама! Пора ехать.
Провожать Ватутина вышли все, кто был в доме. Он пожал десятки протянутых к нему рук, поцеловал на прощанье мать и сестер, сел в машину.
Вездеход медленно покатил вдоль деревни. Вот уж он за околицей и помчался полем, на котором чернела бархатистыми пятнами и дышала под солнечными лучами пробившаяся из-под снега земля.
Ватутин сидел молча. Он увозил в своем сердце радость встречи с матерью, с односельчанами, тепло родного дома.
Кому принадлежит лето
Ватутин распахнул окошко, глубоко вдохнул свежий воздух и вернулся к столу. Но и за столом ему не сиделось; он вновь подошел к раскрытому окну и молча глядел на далекие поля, покрытые зеленью всходов.
Вот уже две недели его не покидало дурное настроение. Ставка не утвердила его плана. Даже больше — сказали, что он не учитывает реальной обстановки, его действия, если с ними согласиться, скорее приведут к поражению, нежели к победе.
А дело было в том, что гитлеровское командование, стремясь взять реванш за Сталинград, начало сосредоточивать крупные силы, располагая их большими группировками на севере у Орла и на юге — близ Харькова и Белгорода. От Орла враг мог нанести удар в сторону Москвы, в то время как южная его группировка под Харьковом заслоном стояла на пути наших частей, мешая им наступать на юг и на юго-запад, по направлению Донбасса и Левобережной Украины. Фронт от Орла и до Харькова был круто изогнут, выдавался далеко на запад и в истории получил название Курской дуги. Обороняли северную часть этой дуги наши войска Центрального фронта, которым командовал Рокоссовский, а южную — Воронежский фронт, куда вскоре после окончания Сталинградской битвы Ставка вновь направила Ватутина.
Захваченный недавними событиями, Ватутин хотел как можно скорее поднять свои армии на новое наступление, чтобы при помощи Степною фронта, расположенного в тылу Воронежского, внезапным ударом на Белгород и Харьков разгромить вражеские соединения.
Весной наше командование тоже считало возможным осуществить крупные операции по разгрому гомельской и харьковской группировок противника, форсировать Днепр и приступить к освобождению Донбасса и Белоруссии. Ватутин и Рокоссовский даже начали готовить эти операции, но выяснилось, что гитлеровцы перебрасывают под Орел и Харьков большое количество новых дивизий, намереваясь размолоть войска Красной Армии на Курской дуге.
Обстановка менялась, и Ставка учла это. Было решено на Курской дуге перейти к жесткой обороне и, прежде чем начать развернутое наступление, измотать вражеские группировки. Для этого Воронежский и Центральный фронты пока должны были в ежедневной упорной обороне вести борьбу за каждый клочок земли, а соседние с ними — Брянский фронт и Западный на севере и Юго-Западный на юге — быть готовыми действовать более решительно. Позади Воронежского и Центрального фронтов размещался еще один фронт — Степной. Ему была поставлена задача помогать своими силами там, где это будет остро необходимо.
В период наступления этих шести фронтов остальные войска — от Белого моря и до Черного — также должны были активизироваться, чтобы не дать гитлеровскому командованию снимать оттуда воинские части и перебрасывать их туда, где развернутся генеральные бои.
Таков был замысел командования. А Ватутин хотел немедля нанести удар по врагу, рассчитывая сразу же смешать все его планы…
Счастливый, полный надежд, летел он на самолете в Москву. Недавно отгремевшая Сталинградская битва, в которой стремительность и внезапность ударов привели к победе, казалась ему лучшим доказательством того, что он прав. Он не сомневался, что получит поддержку, что ему скажут: «Действуй, Ватутин! Желаем удачи!» Но все получилось не так. План его был отклонен, признан ненадежным, рискованным.
Не то чтобы проект Ватутина не содержал в себе здоровой и реальной идеи, просто автор не учел всего, что было известно Ставке. Гитлеровское командование, пользуясь отсутствием второго фронта в Европе, стянуло на Курский выступ огромное количество войск. К весне 1943 года на Восточном фронте насчитывалось двести пятьдесят семь хорошо вооруженных вражеских дивизий — почти на сто дивизий больше, чем их участвовало в первом наступлении на нашу страну в начале войны. Было очевидно, что противник готов идти на любые потери, лишь бы этим летом одержать победу. Заводы Круппа выпустили новые мощные танки — «тигры», «пантеры», самоходное орудие «Фердинанд». На вооружении гитлеровской армии появился также фауст-патрон, который применялся против танков.
Кроме того, было и еще одно важное обстоятельство, которое учло Верховное Командование и не учел Ватутин. В 1941 году гитлеровцы наступали по всему фронту от севера до юга, тогда как теперь, летом 1943 года, готовились наступать на участках, измеряющихся лишь десятками километров. А это значило, что удар будет необычайно сильный. Можно было принять предложение Ватутина, нанести, говоря военным языком, упреждающий удар, можно было и добиться победы, но какой ценой? Ценой огромных человеческих жертв и огромных потерь в военной технике.
Когда Ватутин поостыл, он сам понял, что был не прав. В конце концов, план, в котором сказалось присущее Ватутину желание действовать, наступать на противника в любой, даже самой сложной обстановке, находился в противоречии с его же собственным постоянным стремлением добиваться победы с наименьшими потерями. Он увлекся, думал только о своем участке фронта и забыл, что кроме наступления есть еще и другие, не менее могучие формы борьбы. И применять их надо так же искусно и смело, как и наступление.
Эта неудача с планом заставила его серьезно поразмыслить. Много он пережил, многое испытал, многому научился, но, видимо, главное всегда впереди. Опыт прошлого важен, но не менее важно учитывать, что требует нынешний и что потребует завтрашний день.
Ну что ж, за работу! Сегодня он обещал приехать в армию Чистякова, там проводятся совместные учения пехоты и танкистов.
Ватутин взглянул на часы и тряхнул головой, прогоняя беспокойные мысли.
Пора! Надо ехать!..
На пыльной деревенской улице его уже поджидала машина.
Рокоча моторами, танки выползали из-за рощи и, подминая рожь, самосевом покрывшую поле, двинулись к широкому крутому холму, у вершины которого проходила причудливо изогнутая линия окопов, пулеметных гнезд, траншей.
Ватутин с опушки рощи наблюдал в бинокль за учебной атакой и изредка обменивался впечатлениями с окружавшими его генералами.
Командующий гвардейской армией генерал-лейтенант Иван Михайлович Чистяков, широкоплечий, осанистый и совсем еще молодой, внимательно и спокойно, почти не прибегая к биноклю, тоже следил за атакой. Время от времени он одобрительно покачивал головой, как будто хотел сказать: «Так! Именно так! Славно!..».