В трубке раздался хриплый голос Роз Фуэнтес. Она сразу же накинулась на меня, даже не сочла нужным поздороваться:

— Послушай, Варшавски, что ты со мной делаешь?! Что тебе от меня нужно? — Теперь ее голос приобрел обычный грудной тембр, вибрация в телефонной трубке отдалась звоном в моих ушах.

— А что я с тобой делаю, Роз? Почему ты на меня нападаешь?

Послышался короткий смешок, но веселья в нем было мало.

— Мне звонила Вельма. Говорит, ты пыталась что-то у нее выведать, какую-то грязь обо мне. Она поставила тебя на место, но решила, что я должна об этом знать. Что ты хочешь откопать, Варшавски?

Я ухмыльнулась.

— Послушай, Роз, Вельма уже поставила меня на место. Так что расслабься.

— Вик, я должна знать. — Она говорила мягко, проникновенно — не голос, а Чикагский симфонический струнный оркестр. — Для меня и моего народа эта кампания значит слишком много. Я тебе уже об этом говорила. И я не могу позволить, чтобы кто-то затаился и выжидал, когда я оступлюсь.

Нет, сегодня был достаточно тяжелый день, больше я уже была не способна сдерживаться.

— Послушай, Роз, меня совершенно не волнует, с кем ты там спишь, чтобы получить свой счастливый билет, с Бутсом или со всем окружным советом. Мне не дает покоя другой вопрос: чего ты боишься? Не собираешься ли ты повесить на меня что-то такое, о чем я потом горько пожалею? У меня очень тонкая кожа, Роз, я плохо переношу, когда из меня делают мартышку.

— Я обратилась к тебе из уважения к нашей старой дружбе, — возмущенно сказала она. — А ты обращаешь наши добрые отношения во зло. Вельма права — не следует идти со своими заботами к белой женщине.

— А к белому мужчине? — не удержалась я. — Ну, конечно, Бутса можно взять в союзники, а меня — нет. Ладно, Роз, спасай испаноязычное население Чикаго, а меня оставь в покое. Договорились?

На этой высокой ноте мы и закончили разговор.

Повесив трубку, я готова была тут же набрать номер Вельмы и выяснить у самого источника, почему нельзя доверять белой женщине, а именно мне, но такие разговоры никогда не бывают конструктивными.

В воскресенье утром последовало еще одно указание на то, что в котле Фуэнтес — Мигер что-то закипает. Мне позвонила Марисса и пригласила зайти вечерком на огонек. Соберутся люди, с которыми она давно не виделась, — так она это представила. Я рассыпалась в восклицаниях по поводу того, что она меня еще помнит и как я жду сегодняшнего вечера, и вообще наговорила всякой ерунды. Впрочем, Марисса на это не клюнула.

В пять часов я отправилась в ее городской дом в Линкольн-парке. Марисса жила в трехэтажном кирпичном доме, где каждый кирпичик и каждая доска были специально подобраны и обработаны. Она занимала два верхних этажа, а нижний сдавала.

Марисса встретила меня на лестничной площадке и провела в гостиную. Выглядела она, как всегда, шикарно: красные шелковые брюки, блуза под цвет, масса серебряных украшений. Хотя я была и не в джинсах, меня не покидало ощущение, что она вырядилась намеренно: подчеркнуть, как безвкусно я одета.

Гостиная, переделанная из двух спален, занимала всю ширину дома. Как бы я ни относилась к Мариссе, в отсутствии вкуса ее не упрекнешь. Комната выглядела исключительно просто и элегантно: мебель в викторианском стиле, красные турецкие ковры, разостланные как раз там, где нужно. Экзотические растения придавали атмосфере какой-то особый уют.

Я рассыпалась в комплиментах, но Марисса сказала, что это все ее сестра. Она занимается цветочным бизнесом и каждую неделю поставляет ей свежие растения.

— Пойдем, я тебя представлю, Вик, — сказала Марисса.

В комнате было человек пятнадцать, а может, двадцать. Они болтали и смеялись так, как будто знали друг друга сто лет. Марисса подвела меня к ближайшей группе, но в этот момент зазвонил дверной звонок, она извинилась, сказала, чтобы я налила себе выпить и поискала знакомых.

Я ожидала увидеть Роз или даже Вунша и Грассо, однако единственным, кого я здесь знала, оказался Ральф Макдональд. Мысленно я сняла перед Мариссой шляпу — ее связям можно только позавидовать: заполучить в воскресенье на ничего не значащую вечеринку такого большого человека… Ну и ну.

Он беседовал с какими-то двумя типами, похожими на банкиров и одетыми, как для уик-энда за городом — в рубашки без воротника и спортивные пиджаки. В этой группе были две молодые женщины, но они явно старались держаться в тени и не мешать разговору. Манера поведения этих жен заставила меня еще раз порадоваться, что я ушла от мужа, хоть он преуспевающий адвокат и живет теперь в настоящем дворце в Оук-Брук.

В баре, стоящем в дальнем углу под одним из деревьев, было все что душе угодно, включая разные марки шампанского. Я налила бокал «шардоне» и села в кресло. Вино было неплохое, и я почувствовала себя довольно уютно. Вернулась Марисса с новыми гостями — парой лет за тридцать. Кажется, я их не знала. Тодд и Меррил — так их шумно приветствовали в группе неподалеку от меня, к которой подвела их Марисса. Она немного поболтала с ними и направилась к группе Макдональда, потом побежала на следующий звонок.

Две девушки в черных брюках и белых блузках внесли подносы с горячими закусками. Макдональд со своими женщинами подошел как раз в тот момент, когда я положила себе парочку треугольных печений.

— Вик? Я — Ральф Макдональд. Мы с вами встречались в прошлое воскресенье у Бутса.

— Конечно, я вас помню, но меня удивляет, что вы меня узнали. — Я постаралась, чтобы это прозвучало как можно учтивее.

— Ну-ну, Вик, не скромничайте. Разве такую женщину забудешь? — Замечание было безобидным, но многозначительным.

Прежде чем я придумала, что на это ответить, он представил меня двум женщинам, которые горели желанием познакомиться со мной не больше, чем я с ними. Они быстро наполнили маленькие тарелки и удалились на кушетку. Вошла Марисса с новым гостем, которого она представила как Кларенса Хинтона. Было ясно, что они с Макдональдом хорошо знают друг друга.

— Ральф, ты ведь помнишь Вик, — констатировала Марисса.

— Да, я как раз говорил ей, что она себя недооценивает. — Он повернулся ко мне: — После того как вы уехали, я случайно встретил там Кларенса. Если бы не это, возможно, я бы вас не запомнил.

Я недоумевающе посмотрела на него.

— Эдвард Переел был нашим другом — моим и Кларенса.

Я почувствовала, что залилась румянцем. Эдвард Переел был президентом компании «Трансикон». Это было мое первое большое расследование. Я разоблачила тогда крупную аферу, в которой он был главной движущей силой. Ну разве я виновата, что он покончил с собой, прежде чем федеральные маршалы[19] пришли за ним? Мне тогда пришлось отбиваться от защиты.

Я с усилием улыбнулась Кларенсу и спросила, как его дела.

— Да так, занимаюсь потихоньку кое-какими проектами. У меня, правда, нет той энергии, какая есть у Макдональда. Ральф, я сейчас принесу чего-нибудь выпить. Вот у дамы тоже бокал пустой.

— Мне виски со льдом, — сказал ему в спину Макдональд и снова обернулся ко мне. — Рад, что вы зашли, Вик. Давно хотелось с вами поговорить.

Я вопросительно подняла брови:

— Об Эдварде Перселе? С тех пор прошло почти десять лет.

— Да… Скажу честно, бедняга Тедди меня разочаровал. Я всегда повторял и повторяю: нет такого суда, который нельзя было бы склонить в свою пользу.

— Особенно в этом городе, — сухо заметила я.

Он одарил меня вежливой улыбкой, значит, понял шутку, но не нашел ее достаточно смешной.

— Да нет, я не держу на вас зла за Тедди. Я хотел поговорить о том, что ближе к сегодняшнему дню.

Вот оно! Может быть, это и будет мой звездный час. Я смогу основать международное розыскное бюро, и дядюшка Питер лопнет от зависти. Прежде чем я успела ответить, вернулся Кларенс с выпивкой, и Ральф повел нас в небольшую комнатку, прилегающую к гостиной. Когда-то, наверное, это была комната для прислуги, но Марисса отделала ее белым и приспособила, чтобы смотреть телевизор.