— Послушайте, молодая леди. Я не принимаю подобные угрозы. Если вы через тридцать секунд не уберетесь отсюда, я вызову полицию, и вам придется объясняться с ними, почему вы начали кампанию преследования.

Он доконал меня. Не хватало мне еще только попытки поведать провинциальному полицейскому — да даже и Бобби Мэллори, — что один из десяти самых состоятельных мужчин Чикаго солгал мне и тайно сговорился о пособничестве со старым заводским врачом. Я склонила голову, покорная судьбе:

— Считайте, что уже ушла. Имя репортера, который позвонит вам утром, Мюррей Райерсон. Я расскажу ему о старых случаях из вашей медицинской практики и так далее…

— Уходите отсюда! — Его голос превратился в шипение, которое мгновенно охладило мою кровь.

Пришлось уйти.

Отпевание Нэнси было назначено на одиннадцать утра в понедельник в методистской церкви, которую она посещала, будучи ребенком. Мне казалось, что я провела слишком много времени на похоронах своих друзей. У меня был темный костюм, который настолько ассоциировался с подобными процедурами, что я не осмеливалась надеть его просто так. Посему я слонялась по квартире в колготках и блузке, будучи не в силах унять суеверный страх, ибо мне чудилось, что, надев костюм, я смирюсь со смертью Нэнси.

Я ничем не могла занять свой ум, не могла Думать ни о Чигуэлле, ни о Гумбольдте, ни о способе, благодаря которому мне удалось бы навести полицию на след убийцы Нэнси. Даже то, как привести в порядок деловые бумаги у себя в гостиной, я не могла сообразить, хотя провела там несколько утренних часов, пытаясь разобраться в этих бумагах, которые я могла бы выбросить. Я была слишком разбита.

Неожиданно для самой себя, все еще оставаясь в нижнем белье, я отыскала в телефонном справочнике номер офиса Гумбольдта и позвонила. Равнодушная телефонистка соединила меня с его кабинетом, но трубку сняла не Кларисса Холлингсворт, а ее помощник. Попросив к телефону мистера Гумбольдта и немного поторговавшись, я наконец получила в ответ голос мисс Холлингсворт.

Ледяным контральто она покровительственно приветствовала меня:

— У меня не было возможности переговорить с мистером Гумбольдтом о вашей встрече, мисс Варшавски. Заверяю вас, что он получит эти сведения, но он больше не приходит сюда каждый день.

— Да, я не надеюсь, что вы звоните ему домой для консультаций. Однако в случае, если вы вдруг сделаете это, вы можете прибавить к моему сообщению еще кое-что: скажите, что я виделась с доктором Чигуэллом вчера вечером.

Она закончила разговор с унизительной для меня быстротой, и я продолжала говорить уже в мертвую трубку. Насколько позволяли мне дрожащие руки, я справилась с одеванием и в очередной раз поехала на Южную сторону.

Методистская церковь «Маукт оливз» была возведена в начале века. Тяжелые скамьи с высокими спинками из темного дерева и гигантское круглое окно-розетка напоминали те времена, когда храм был заполнен женщинами в длинных платьях и детьми в ботинках с высокой шнуровкой. Нынешняя община не могла позволить себе роскошь содержать в порядке витражи из толстого стекла с изображением Иисуса в изгнании. В тех местах, где изображение задумчивого аскетического лика Христа было разрушено временем, вставили фрагменты из армированного стекла, и получилось лицо человека, страдающего кожным заболеванием.

Пока четыре брата Нэнси стояли у постамента, их дети, сидевшие на передних скамьях, толкались и пихали друг друга, невзирая на соседство драпированной урны с прахом их тети. Их переругивания и взаимные оскорбления шепотом разносились под сводами нефа до тех пор, пока не потонули в скорбных звуках органа.

Я прошла вперед, чтобы миссис Клегхорн знала, что я здесь. Она улыбнулась мне с трогательной теплотой.

— Зайди к нам после службы, — прошептала она. — Выпьем кофе, нам нужно поговорить.

Неприязненно поглядывая на своих внуков, она пригласила меня сесть рядом с ней. Я мягко отказалась — не хотелось быть буфером между ней и расшалившимися чудовищами. Кроме того, я хотела стоять в стороне, чтобы видеть, кто присутствует на церемонии. Это, возможно, банально, но убийцы часто не в состоянии противиться желанию быть на похоронах своих жертв. Может, даже некое примитивное суеверие — попытка удостовериться, что их жертва действительно мертва и что ее похоронят по всем правилам, чтобы дух усопшего не блуждал.

После того как я нашла себе место у входа, появилась Диана Логен, великолепная в своей серебристой лисице. Она коснулась моей щеки и пожала мне руку, а затем устремилась по проходу вперед.

— Кто это? — прошептал голос мне в ухо.

Я вздрогнула и обернулась. Это был сержант Мак-Гоннигал в темном костюме, постаравшийся выглядеть подобающим траурной церемонии образом. Итак, полиция тоже надеялась…

— Она играла в баскетбол со мной и Нэнси. Нынешняя хозяйка фирмы «Золотой берег — Пуэрто-Рико», — прошептала я. — Я не думаю, что она могла Прихлопнуть Нэнси, у нее была возможность отыграться лет двадцать назад. Сегодня я тоже пришла с этой же мыслью. Я не всех знаю по именам, скажите мне, кто же убийца?

Он слегка улыбнулся:

— Когда я вас увидел, то подумал, что все мои хлопоты позади, ибо маленький польский сыщик собирается схватить преступника прямо перед алтарем.

— Это методистская церковь, — прошептала я. — Не думаю, что у них это называют алтарем.

Кэролайн вошла с группой людей, которых я видела в офисе ПВЮЧ. Их отличала неестественная серьезность, свидетельствовавшая о том, что они нечасто выполняют эти торжественные обязанности. Медные кудри Кэролайн были уложены в некое подобие прически. Она облачилась в черный костюм, сшитый на более высокую женщину, — подшивка на подоле сборила, и было ясно, что Кэролайн укоротила юбку со свойственной ей нетерпеливостью. Если она и заметила меня, то не подала вида, проследовав к скамьям в середине прохода.

За ними вошли несколько более пожилых женщин, скорее всего приятельниц миссис Клегхорн из местного отделения библиотеки.

Когда они прошли вперед, я увидела худого молодого мужчину, появившегося вслед за ними. Тусклый свет выхватывал его силуэт. Он неуверенно осмотрелся вокруг, увидел, что я пристально разглядываю его, и отвернулся.

Откуда это выдающее его замешательство? Он снова повернул голову в мою сторону. Кто он? Его виноватая неуверенность помогла мне вспомнить. Это был молодой Арт Юршак. Он точно так же двигался, как тогда в офисе своего отца, и поворот головы все тот же, что и тогда в разговоре со старыми шпиками.

В полумраке я не могла рассмотреть точеные черты его прекрасного лица. Он уселся где-то за моей спиной.

Мак-Гоннигал постучал меня по плечу.

— Кто этот молодой отпрыск? — поинтересовался он.

Я улыбнулась ангельской улыбкой и приложила палец к губам — орган зазвучал громче, возвещая о прибытии священника. Мы прослушали «Да пребудет со мною», исполненную в таком медленном темпе, что я едва сдерживалась, чтобы не завопить, опережая каждый следующий аккорд.

Священник был низенький, толстый мужчина с черными волосами, остатки которых он аккуратно расчесал по обе стороны от пробора. Лицо у него было морщинистое, и он напоминал проповедника с экрана телевизора, который вызывал у меня тошноту. Однако, когда он заговорил, я поняла, что допустила ужасную ошибку, попытавшись судить по внешнему виду. Он определенно хорошо знал Нэнси и говорил о ней с красноречивой убедительностью. Я почувствовала, как вновь сжимается мое горло, и откинулась на скамье, задрав голову и якобы следя за игрой света на потолке. Потолочные балки были расписаны голубыми и оранжевыми узорами, как принято в викторианских церквах. Сосредоточившись на кружевах рисунка, я сумела взять себя в руки и вступить в церковный гимн.

При этом я продолжала наблюдать за молодым Артом. Всю службу он сидел на краю скамьи, сжимая пальцами спинку передней скамьи. Когда наконец последние аккорды «В божественной любви пребывает» полнозвучно вырвались из органа, Арт тихонько встал и направился к выходу.