— Возможно, я просто ценил то, что она делает здесь в нашей группе, — пробормотал он.

Миссис Мэй распахнула дверь без стука:

— Вам что-нибудь нужно? Если нет, я намерена уйти прямо сейчас. Вы не хотите оставить какое-нибудь сообщение для отца о том, когда вы повидаетесь с ним, Арт?

Он беспомощно смотрел на меня секунду, затем чуть заметно покачал головой, не сказав ни слова.

— Благодарю, миссис Мэй, — сердечно откликнулась я. — Было приятно познакомиться с вами.

Она стрельнула в меня полными яда глазами и хлопнула дверью. Сквозь застекленную, наполовину дверь я видела, как ее силуэт застыл на мгновение: она колебалась, раздумывая, нанести ли ответный удар. Наконец она исчезла.

— Если вы не хотите говорить о ваших отношениях с Нэнси, может быть, вы соблаговолите дать мне некоторую информацию, касающуюся мнения вашего отца насчет фабрики по переработке отходов? Скажите мне то же самое, что вы говорили Нэнси.

Он сжал пальцами край стола и умоляюще посмотрел на меня:

— Я ничего не говорил ей. Я едва знал ее. И я не знаю, что думает мой отец относительно их завода. А теперь не будете ли вы добры удалиться? Я был бы счастлив, как никто другой, если бы вы нашли ее убийцу, но вы должны понять, что я ничего не знаю о ней.

Я задумалась. Он вышел из равновесия, но, конечно, не из-за моего визита. Он должен быть любовником Нэнси. Должен. Иначе он не пришел бы в церковь этим утром. Но я не смогла придумать, как заставить его настолько довериться мне, чтобы он сам сказал об этом.

— Да, я полагаю, мне лучше уйти. Только один, последний вопрос: насколько хорошо вы знаете Леона Хааса?

Он тупо смотрел на меня:

— Я никогда не слышал о нем.

— А Стива Дрезберга?

Его лицо стало совершенно белым, и он потерял сознание, повалившись на меня.

Домой я добралась затемно. Я достаточно долго прожила в Южном Чикаго, чтобы быть уверенной, что с молодым Артом ничего не случится. Может показаться излишней жестокостью то, что я оставила беднягу для утешения его опекунам-осведомителям, но ведь проявление милосердия с моей стороны не заставило бы его заговорить. Растерянная, я в конце концов покинула его у двери административного офиса.

Поездка на север не принесла мне облегчения. Я устало прошла по дорожке к фасаду дома, уронила ключи, затем неловко справилась с входной дверью, кое-как дотащилась до своей двери, но обнаружила, что опять выронила ключи, пришлось вернуться, чтобы найти их. За дверью мистера Контрераса Пеппи издала приветственный лай. Когда я направилась к себе, я услышала, как он отпирает свой замок. Я замерла, готовая к извержению его словесного потока.

— Это вы, куколка? Вы еще только возвращаетесь? Сегодня были похороны вашей подруги, да? Вы не пьяны? Некоторые думают, что утопить горе в вине — хороший способ, но, поверьте мне, это лишь усугубляет печаль. Мне следовало бы знать это раньше, а я пробовал напиться до бесчувствия… и не однажды. Но тогда, когда умерла моя Клара, я пил один и вспоминал, как это раздражало ее некогда, если я приходил домой с похорон, изрядно напившись. И я сказал себе, что не должен делать этого ни из-за нее, ни из-за кого-либо, а потому, что она столько раз говорила мне, как я становился бестолков, когда, оплакивая своего друга, упивался до такой степени, что не мог выговорить его имени.

— Нет, — ответила я, силясь улыбнуться и отдернув руку, которую лизала собака. — Я не пила. Я должна была встретиться с кучей народа. Не слишком-то приятно.

— Ладно, вы идите наверх и примите горячую ванну, куколка. К тому моменту, когда вы придете в себя, я приготовлю кое-что на обед. У меня есть превосходный стейк. Я берег его для особого случая, и это именно то, что вам сейчас нужно, раз вы без сил. Немного мяса с кровью оживит вас, и жизнь в целом покажется вам намного лучше.

— Благодарю, — ответила я. — Очень любезно с вашей стороны, но, право, я не…

— Ну нет. Вам кажется, что вы хотите побыть одна, но поверьте мне, дорогая, это самое худшее, когда вы так переживаете. Ее великолепное величество и я накормим вас, а потом, если вы не захотите поговорить с нами, вам надо будет только слово сказать и мы оба вернемся в свою комнату.

Я с трудом убедила себя не обижать его и не настаивать на том, чтобы побыть одной. Я не хотела увидеть, как обида затуманит его ныне поблекшие, а некогда карие глаза. Проклиная себя за мягкосердечие, я потащилась в свою квартиру. Несмотря на грозное предупреждение соседа, я прямиком направилась за бутылкой «Блэк лейбл», на ходу сбрасывая обувь, стягивая колготки и торопливо отвинчивая крышку с горлышка. Я отпила большой глоток, и приятное тепло разлилось по моим усталым плечам.

Наполнив бокал, я взяла его с собой в ванную, сбросила траурный костюм прямо на пол и влезла в воду. Тем временем появился мистер Контрерас со своим стейком. Я была уже слегка пьяна, но расслабилась гораздо больше, чем представляла себе полчаса назад.

Он уже пообедал, но прихватил с собой бутылку виноградного вина, чтобы составить мне компанию. Съев несколько кусочков, я нехотя призналась — только самой себе, — что он был прав насчет еды: жизнь начала казаться лучше. Стейк, обжаренный с двух сторон, был хрустящий и коричневый снаружи, но с кровью внутри. Мистер Контрерас нажарил еще и сковородку картошки-фри с чесноком, что составило ощутимую добавку к моей диете вкупе с салатом. Он превратился в хорошего кулинара-самоучку, научившись готовить простую пищу за время своего вдовства. Когда была жива его жена, он не появлялся на кухне, разве только для того, чтобы взять пиво.

Я подбирала со сковороды картофель, сдобренный мясным соком, когда зазвонил телефон. Пеппи я отдала косточку. Пока я ела, собака не мигая смотрела на меня, она не просила, просто следила, а вдруг кто-нибудь ворвется и попытается украсть кость. Оставив сковороду, я подошла к пианино, на котором стоял телефон.

— Варшавски? — Мужской голос, надменный, резкий, был мне незнаком.

— Да.

— Может, тебе пора уже убраться из Южного Чикаго, Варшавски? Ты там больше не живешь и тебе нечего там делать.

Я пожалела, что выпила третью порцию виски, и теперь отчаянно пыталась напрячь свой поколебленный ум.

— А вам есть что?.. — высокомерно поинтересовалась я.

Он проигнорировал мой вопрос:

— Я слышал, что ты хорошо плаваешь, Варшавски. Но не родился еще тот пловец, который сможет переплыть болото.

— Вы звоните по поручению Арта Юршака? Или Стива Дрезберга?

— Это тебя не касается. Потому что, если ты сообразительная, ты уберешься отсюда, если нет, тебе не придется беспокоиться об этом.

Он повесил трубку. Мои колени дрожали. Я села на стульчик у пианино, чтобы как-то успокоиться.

— Плохие новости, дорогая?

Обветренное суровое лицо мистера Контрераса выражало в этот момент дружеское участие. Во второй раз за сегодняшний вечер я подумала, что его идея побыть со мной оказалась не такой уж плохой сегодня вечером.

— Всего лишь головорез старого покроя. Напомнил мне, что Чикаго — столица грязного мира. — Я пыталась говорить весело, но сказанное прозвучало тяжеловеснее, чем мне бы хотелось.

— Он угрожал вам?

— Вроде того. — Я попыталась усмехнуться, но, к моей досаде, губы у меня дрожали. В мозгу моем предстали заросшие жухлой травой тропинки, грязь, пара рыбаков непонятного вида и их дикая красноглазая псина. Меня била дрожь.

Мистер Контрерас заботливо суетился вокруг меня. Может, ему достать свой «смит-и-вессон»? Позвонить в полицию? Забаррикадировать дверь? Проникнуть в отель под вымышленным именем? Когда я отклонила все его предложения, он посоветовал позвонить Мюррею Райерсону в «Геральд стар», продемонстрировав истинное благородство, ибо люто ненавидел Мюррея. Пеппи, почуявшая его напряжение, оставила кость и ворча подошла к хозяину.

— Порядок, друзья, — заверила я их. — Это всего лишь слова. Никто не собирается стрелять в меня. По крайней мере, сегодня вечером.