— Разумеется… Если что-нибудь нужно от меня…

— Спасибо, нет!

Она вновь завладела самокруткой и повернулась ко мне спиной. Мне стало ясно, что разговор окончен. Я потерпела поражение. В какое чудовище превратилась Эстелла! Если уж ей безразлична даже смерть матери, то как можно на нее повлиять? Проходя через гостиную, я оглянулась назад. Девица, лежавшая по ту сторону бассейна, поднялась на ноги. Я была права: она абсолютно голая. Тело у нее как у гермафродита… Может, это юноша? Но вот она повернулась в мою сторону и медленно пошла вокруг бассейна. Теперь я смогла ее хорошо разглядеть, прежде чем она скрылась в спальне Розы. Не обращая на нее внимания, ее партнер прыгнул в воду. Фрэнсис покинул шезлонг, сбросил халат и встал, голый, у края бассейна, наблюдая за юношей. Эстелла легла на его место, нацепила темные очки и, продолжая затягиваться из самокрутки, подняла лицо к солнцу.

Я поспешила ретироваться, однако это был еще не предел. Спускаясь по кленовой аллее, я увидела Анну Альфреда, поднимающуюся по боковой дорожке в маленькой пляжной мотоколяске. С ней двое молодых людей, похожих на двух породистых златогривых жеребцов. Их вид не оставлял ни малейшего сомнения в том, на какой предмет она их держала. Анна сидела, зажатая между ними, положив руки на их голые плечи. Они пропустили мою машину и свернули к дому Розы.

Мне вспомнилась моя собственная юность. С Джорджем мы повстречались, когда мне было 22 или 23 года, а до того… Внешностью меня Бог не обидел, темпераментом — тоже. Многие мужчины добивались моего расположения. Время от времени я выделяла кого-нибудь из них и отвечала взаимностью. Дело кончалось постелью, освященной если не любовью, то по крайней мере истинной страстью. Разумеется, я не была ханжой, каковой кажусь себе иногда теперь, но у нас секс окутывала аура тайны; мы подходили к нему серьезно, даже с уважением, если хотите, а это требовало строгой избирательности, о чем, по-видимому, нисколько не заботится нынешняя молодежь. Несмотря на их свободу нравов, я не думаю, чтобы они испытывали ту полноту чувств, какую испытывали мы. Для нас обнаженное тело, общая постель, ласки — все это было чем-то вроде мистерии, имело налет таинственности, романтики, без чего голая похоть ведет в конечном счете к пресыщению.

Кляня себя за напрасно потраченное время, я поехала прямо к Эсси. Ее старый пикап стоял на обычном месте, но на стук в дверь никто не ответил. Я вошла внутрь, окликая хозяйку, — ответом мне было лишь слабое металлическое тиканье большого старинного будильника, стоявшего на столе.

В конце концов я ее все же нашла, точнее, она нашла меня. Стоя на лужайке, отделяющей ее коттедж от Нашаквитского галечного пляжа, я услышала, что кто-то зовет меня по имени:

— Маргарет!

Оглянувшись, я увидела свою подружку на носу полузатопленного водой траулера. Сухая и жилистая, с обветренным лицом, в старых рабочих брюках и клетчатой рубашке, она вытаскивала ловушки для омаров из носового отсека, где они были сложены. Какой разительный контраст с увиденным в «Руккери», подумала я и поспешила присоединиться к ней, поднявшись по лесенке, которую она приладила к носу судна.

— Я использую передний отсек для защиты ловушек от солнца, — пояснила она. — От него они разрушаются даже быстрее, чем от воды. — Она кивнула в сторону кормы, наполовину скрытой под водой. — Кормовой трюм не годится для этой цели — во время прилива он затопляется по самый люк, а в ветреную погоду ловушки стукаются одна о другую и ломаются.

Эсси уселась на одну из ловушек — большой сколоченный из деревянных планок ящик с воронкообразным отверстием, через которое омары могут забраться внутрь, но не могут выбраться; другую такую же она пододвинула ко мне.

— Ну давай, рассказывай. Как чувствует себя блудная дочь? Удалось ли забрать у нее мои книги?

— Откуда тебе известно, что я успела там побывать?

— Будто я тебя не знаю! Ставлю десять омаров против одного, что ты помчалась туда, едва встав с постели.

— Ты права: книжки у меня в машине.

— Держу пари, что прелестное дитя извлекло их на свет Божий специально для того, чтобы показать, как мало ее печалит несчастье, случившееся с матерью.

Мне пришлось снова признать ее правоту.

— Твои омары останутся при тебе.

Я рассказала ей все в самых общих чертах, объяснив свое фиаско потрясающей незрелостью Эстеллы и ее жениха. Сексуальные и нудистские моменты пришлось опустить. Чтобы не думать об этих дегенератах, я ощутила смутное чувство неловкости, мешающее мне выдавать чужие секреты. Помимо этого у меня не было желания выслушивать неодобрительные слова Эсси о любых проявлениях сексуальности, в том числе и о моих собственных земных устремлениях. Эсси была старой девой, и я постепенно научилась щадить ее чувства. Меня привлекали в ней другие качества — страсть к приключениям, умение освобождаться от повседневных забот и ограничений, радуясь этому, точно малый ребенок.

Выслушав мой рассказ, Эсси немного помолчала, подумала, потом сказала:

— Если полиция по той или иной причине откажется от первоначальной версии — будто убийца обознался в темноте и принял Розу за Грейс — и предпочтет думать, что именно Роза была намечена в качестве жертвы, то подозрение падет в первую очередь на Эстеллу и Фрэнсиса.

В ее голосе я уловила особую, полушутливую интонацию, из чего можно было заключить, что она расставляет мне что-то вроде ловушки. Она часто проделывала это в прошлом, особенно когда хотела поставить на своем.

— Эстелла и Фрэнсис? — машинально повторила я, досадуя, что такое подозрение не приходило мне в голову. Оно несомненно пришло бы — в том случае, если бы я допустила мысль, что Роза, и никто иной, была предполагаемой жертвой преступления.

Прежде чем я переварила эту мысль, Эсси продолжила:

— Только одно из Розиных колец с бриллиантами могло бы обеспечить их потребность в наркотиках на несколько лет. У меня нет опыта в таких делах, но я читала об этом. А имение? Ты представляешь, что оно значит для них?

— Но зачем тогда им было везти ее в усадьбу Грейс?! — воскликнула я.

— А ты считаешь, что должны они были организовать «несчастный случай» у себя дома? — улыбнулась Эсси. — Ладно, давай прикинем. Домашние происшествия с трагическим концом обычно вызывают подозрения. А между тем стоило изобрести предлог для ночного телефонного звонка, убить Розу на чужой территории, наведя полицейских на ложный след и заставив их думать, что ее приняли за Грейс, — и дело в шляпе.

Эти ее слова повергли меня в сомненья. Способны ли Фрэнсис или Эстелла на такое? Возможно, кто-нибудь из них и мог принять участие в заговоре, но чтобы убить своими руками! В любом случае мне представилось невозможным приписать насильственную смерть Розы никому из них. Я раздумчиво покачала головой. Должен существовать более серьезный мотив, чем потребность в наркотиках, которые, по-видимому, были у них в избытке. Но какой? На этот вопрос я, хоть убей, не видела ответа.

Эсси пожала плечами.

— Но Маргарет! Кто другой мог убить Розу, если только имелась в виду именно она? Анна Альфреда? Вряд ли! Может быть, сама Грейс?

Ответом ей была моя растерянная улыбка. И тут Эсси начала закрывать свою ловушку.

— Послушай, Маргарет, — невозмутимо сказала она. — Мне понятна твоя линия поведения, и я отношусь к ней с пониманием. Но ради самой себя — попытайся, пожалуйста, быть объективной. Полиция не считает, что Розу убил маньяк или грабитель — вероятно, потому, как ты сказала, что ограбления не было. Никто из тех, кого мы знаем, не мог быть заинтересован в смерти Розы, кроме Эстеллы и Фрэнсиса. И даже они, судя по всему, не имели для этого достаточных оснований. Так почему не предположить, что полиция оказалась права и убийца имел в виду именно Грейс? Кто же был заинтересован в ее убийстве? Оуэн Фулер? Артур Хестон? Не слишком ли это большие натяжки?

Она была, разумеется, права. Оуэн Фулер являл собой мерзкую личность. Про него говорили, что он — отец ребенка собственной дочери; что однажды, в День Всех Святых, он бросил в горящий костер целый мешок отчаянно визжащих кошек. Артур Хестон был тщедушный, невыносимо хитрый человек, работающий в опекунской конторе, где-то в Бостоне. Только одни матери и любят таких. Но сколько я ни ломала голову, ничего не могла придумать: никто из них не имел оснований желать смерти ни Грейс Чедвик, ни Розы Перкинс.