Антон приступил к исполнению своих обязанностей в мае. Познакомившись с летчиками, он проверял технику пилотирования своих подчиненных: четкость пилотажа, находчивость, выдержку, физическую подготовленность.

— М-да! — протяжно под аккомпанемент моторов начал свой первый разбор полетов Антон Губенко.

Летчики сидели вокруг него на молодой траве.

— Думал, вы летаете поискуснее… Но ничего… А может быть, я вам не словами буду доказывать, а делом? Я вам покажу на самолете…

…Он взлетел и перед изумленными летчиками проделал все фигуры высшего пилотажа. Самолет описывал круги в чистом лазурном небе, бесшумно, оставляя звуки позади, стремительно несся к земле, на бреющем пролетал над аэродромом и, вновь вставая свечой, стремглав достигал необходимой для пилотажа высоты. Антон работал чисто, уверенно, вертко, как может обращаться с машиной только большой мастер.

— Еще один полет — и этот дальневосточник превратит нас из летчиков в подготовишек, — угрюмо изрек лейтенант Борис Смирнов, имя которого через три года — после участия в испанских событиях — станет известно всей стране.

— Ну что приуныли? — спросил Губенко летчиков после полета. — Не понравилось?

— Прекрасно, командир! — признался лейтенант Григорий Кравченко, обнажив в застенчивой улыбке перламутровые зубы. — Нам так не летать…

— Будешь, Григорий, летать, еще как будешь! — Антон говорил убежденно и искренне. Отметая всякое прожектерство в таком трудном и важном профессионализме, как авиация, он за немногие годы службы познал уже цену истинности и фальши. Мастерство в авиации даже при врожденном таланте достигалось огромным, неимоверным трудом.

Губенко не обманул надежд летчиков своего отряда. Он сам летал много, с большим упорством оттачивал элементы фигур высшего пилотажа, постигал новое в тактике боевого применения истребителя.

Однажды в обыкновенный солнечный день, когда полеты уже подходили к концу, Губенко предложил для восполнения навыков в парашютировании сделать по одному прыжку. Прыгали по очереди: Смирнов, Кравченко… последним Губенко.

Свой прыжок он обставил самыми сложными атрибутами. Расстелив на траве кожаный реглан, он приземлился точно на него.

Командир 116-й авиационной эскадрильи капитан Петр Чайкин за свою долгую службу в Подмосковье видывал многое, но такого еще у него в эскадрилье не было.

Сурово и гневно сверкая белками больших глаз, ходил он вдоль строя эскадрильи, думая о мере наказания за провинность: парашютные прыжки были организованы без его разрешения!

— Учитывая высокую личную парашютную подготовку старшего лейтенанта Губенко, — неожиданно сказал Чайкин, — и необходимость улучшения этой работы в эскадрилье, назначаю его моим нештатным заместителем по парашютно-десантной службе.

В тот же день Чайкин, как положено по уставу, доложил командиру бригады о проступке командира отряда Губенко и принятых мерах.

Командир бригады одобрил решение командира авиационной эскадрильи, расспросил его о летных качествах, организаторских навыках Губенко и назначил Антона начальником ПДС бригады.

Осенью на окружных соревнованиях по парашютному спорту команда бригады, возглавляемая Губенко, заняла первое место, сам Антон стал чемпионом.

Боевые задачи 1934 учебного года отряд старшего лейтенанта Антона Губенко выполнил досрочно, стал отличным, переучился без аварий и поломок на новую материальную часть.

Стремительная, бурная жизнь в новой части захватила, закружила Антона, вынесла его наверх. Его хвалили, ставили в пример другим, награждали премиями. Губенко имел огромный авторитет, был очень доволен службой, иногда встречался с Анатолием Серовым, который сдержал слово, помог Губенко в выдвижении. Все было хорошо. Казалось, достигнуто все. Дома был порядок, покой, достаток.

Но так только казалось… до того дня, когда в подмосковном поселке на встречу Нового года собрались летчики, конструкторы, инженеры, техники, люди, горячо влюбленные в авиацию, бесстрашные и мужественные создатели летательных аппаратов и их испытатели.

Губенко никого из них не знал. Ни фамилии, ни новые проекты, которые здесь назывались, о которых спорили, — ничего для него еще не значили. Гости Серова вели себя шумно, весело, просто, деловые разговоры часто уступали место шуткам.

Говорили о новых заводах, жаропрочном металле, новых профилях крыла, «уникальном самолете Андрея Туполева», перелетах Михаила Громова, катастрофе самолета-гиганта «Максим Горький». Вспоминали планерные состязания в Коктебеле, Василия Степанчонка — неизменного участника безмоторных полетов, поговорили о его идее планерных поездов, способных транспортировать воздушным путем боевую технику и десантников, и о недавно выполненном им перевернутом штопоре. О деле говорили серьезно, о людях — тактично и доброжелательно.

Когда в комнату вошел огромный, богатырского сложения Петр Стефановский, его тут же, не дав раздеться, усадили на диван и потребовали рассказать о полете «самолета-звена», или, как еще его окрестили летчики, «цирка Вахмистрова».

— А чего рассказывать? — простодушно переспросил Стефановский. — Слетали, испытали, система сгодится для войны.

В том полете Стефановский выполнял обязанности командира летающего аэродрома. На плоскости самолета ТБ-1, который пилотировал Стефановский, были посажены по два самолета-истребителя. Вся эта сложная система соединения бомбардировщика и истребителей поднималась в воздух с работающими моторами. В необходимый момент истребители стартовали с плоскостей, вели воздушный бой, защищая бомбардировщики.

— Миша, пожалуйста, расскажи, — взмолился Стефановский, вырываясь из объятий своих друзей, и, увлекая жену Зинаиду Владимировну, направился в коридор раздеваться.

Миша, летчик-испытатель Нюхтиков, был помощником Стефановского по этим испытаниям, летал на правом сиденье. Сейчас он стеснительно жался к этажерке с книгами, бормотал невнятности, защищаясь от наседавшего любопытства…

Атмосфера доброжелательности была приятна Губенко, разговоры о новых самолетах, скоростях взволновали его, но и расстроили. Он многого не знал, кое-чего не понимал, многому удивлялся.

За годы первой советской пятилетки в стране была создана мощная авиационная промышленность; работало шесть самолетостроительных и четыре моторостроительных завода.

И в создании, и в испытании новых самолетов активное участие принимали многие из присутствующих. Они не говорили о своих заслугах, их помыслы были обращены в будущее. Здесь Губенко впервые услышал о том, что идут научные изыскания по созданию реактивных двигателей. Антон любил самолеты И-4, И-5, гордился ими, а тут говорили о том, что это вчерашнее слово авиации, чуть ли не технический анахронизм, что есть уже истребители со скоростью пятьсот и более километров в час, что у них, вероятно, будет закрытая кабина. Собеседники обсуждали тяжелые машины с четырьмя моторами, способные поднимать в воздух тонны груза.

Антон с восхищением слушает эти разговоры. Он успевает подумать о своем кустарном исследовании боевых возможностей истребителя. Кустарь-одиночка. А тут целый институт с огромным штатом, с деловыми каждодневными связями с конструкторскими бюро, заводами, наркоматами. Они проводят комплексные исследования, устанавливают боевые нормативы, создают действительную перспективу авиации.

В тот вечер Губенко впервые услышал о самолете Николая Николаевича Поликарпова И-16.

Антон сидел на диване, с жадностью ловил каждое слово этих прославленных авиаторов.

Ждали Валерия Павловича Чкалова. Недавно он ушел из института на авиационный завод, на котором испытывал самолеты Николая Поликарпова. Но научно-испытательный институт, или, как его сокращенно называли НИИ ВВС, Валерий Павлович любил, с ним у него были связаны лучшие годы становления, со многими прежними сослуживцами он дружил, нередко приезжал к ним в гости. Сейчас с семьей он жил в Москве на Ленинградском шоссе.

Без четверти двенадцать Серов пригласил всех к столу…