Друзья заранее договорились между собой, что все трое будут проводить свой отпуск в Оттеркомбе кто как пожелает, независимо друг от друга.

Уочмен рассчитывал с раннего утра порыбачить на лодке. Проснувшись на рассвете, он услышал за окном стук многих пар башмаков о булыжную мостовую. Все здесь происходило как встарь — каждое утро, перед самым восходом солнца, мужчины Комба уходили в море на своих лодках. И так же стучали их подошвы, так же покрикивали вдали чайки… Уочмен поуютнее закутался в одеяло и опять заснул. Ни на какую рыбалку он не поехал.

Второй раз он проснулся уже в половине десятого и обнаружил, что Периш давно позавтракал и отправился на свою скалу позировать.

— Здоровенную картину рисует ваш друг мистер Кьюбитт, — сообщил Уочмену старик Эйб Помрой. — Одной его картины при бережном расходовании хватит, чтобы прикрыть прорехи в обоях во всем моем баре. А краски он кладет, надо сказать, так жирно, словно это и не краски вовсе, а обыкновенная грязь. Не жалеет этого добра. Вблизи это выглядит как переперченная итальянская пицца, но ежели отойти шагов на двадцать, то мистер Периш на картине как живой встает, во как. И смотрит так натурально на ту скалу и с этаким обозленным видом, словно проголодался и собирается пойти пообедать. Вы бы сходили, сэр, поглазели бы на ихнее рисование.

— Что-то мне лень, Эйб. А где Билл?

— Вышел в море на лодке…

Эйб потер подбородок, почесал в голове и переставил стаканы на стойке бара.

— Мой сынок прямо места себе не находит, — вдруг сказал Помрой. — И стал мне словно чужой — мой собственный сын-то. Каково мне, а?

— Неужели? — вежливо изобразил заинтересованность Уочмен, набивая свою трубку.

— Ну да. С этой его политикой и со всякими левыми идеями. Прямо чужак, да и только. А ведь он неглупый парень, образование получил прекрасное, восемь классов… А в голове у него одна дребедень, как у этих поганцев политиков. Правда, со мной он спорить не берется, видит, что я ему не пара насчет потрепаться о политике, да…

— Ты слишком скромничаешь, Эйб, — заметил Уочмен.

— Нет, сэр, нет… Просто у меня для этой политики язык не подвешен, и потом я ведь человек старомодный, консерватор! Всегда за тори голосовал, мать их распротак. А какого рожна — и сам не знаю…

— Почему же, причины вполне понятны.

— Эх, сэр, понятны, да только не для моего мальчика.

— Не стоит переживать, Эйб, ничего, — лениво отмахнулся Уочмен.

— Да я не об том волнуюсь, сэр! Просто я вижу, как мой мальчик места себе не находит, мечется… Вот и вчера вечером — в каком тоне он себе позволил разговаривать! Просто позор для него, да и только!

— Да нет, Эйб, это я виноват, ей-богу. Я сам на него нападал.

— С вашей стороны очень благородно, сэр, так говорить. Да только тут еще и другие мыслишки имеются у меня в башке. Я ведь хотел бы, чтобы Билл как-то остепенился, взял наше хозяйство под себя, что ли… Мне ведь уже скоро семьдесят, а Билл у меня младшой. Мои старшие-то на войне полегли, одна дочь замужем в Канаде, другая в Австралии. А Биллу достанутся «Перышки».

— Думаю, что Билл вырастет из своих коммунистических идей и станет настоящим хозяином, — сказал Уочмен, которому этот разговор порядком поднадоел.

Эйб Помрой промолчал, и тогда Уочмен добавил:

— Скоро ваш Билл женится и обустроится тут…

— Когда ж это будет, сэр?! Небось, вы заметили что-то между ним и этой мисс Десси? Странное это дело, не в моем вкусе, и не могу я к этакой простоте привыкнуть. Папаша этой Десси — фермер на Кэри Эдж, мой старинный дружбан, прямо сказать. Оно, конечно, хорошо. Но мисс Десси была мила, пока под стол пешком ходила. А потом ее мамаша вбила себе в голову, что девке обязательно надо учиться в этом самом Оксфорде, словно порядочной девушке других забот мало…

— Да-да, я знаю, — небрежно вставил Уочмен.

— И вот малышка Десси возвращается из Оксфорда, и что я вижу? Стала такая уверенная в себе, словно не девка, а чистый мужик, и говорит такими словами, как эти америкашки…

— Ну и?

— Так разве этого недостаточно? Но если она ценит моего Билла выше тех парней, которых встречала в своей новомодной жизни, что ж, оно хорошо. И в конце концов, она мне почти все равно как дочь, и плевать я хотел, какое воспитание она получила и где росла…

Уочмен встал и потянулся.

— Звучит идиллически, Эйб, — заметил он равнодушно.

— Э, погоди, сынок, погоди. Все не так-то просто. Мой Билл с ума сходит с тех пор, как эта Десси запала ему в душу. И всякие бешеные идейки в ихних башках нормально совпадают. Кроме того, и ее старики вроде как не против моего Билла, во всяком случае, мамаша. Старина Джим Мур приходил сюда потолковать со мною. Он так мне и сказал, что не дело молодым людям жить на ферме и день-деньской расхаживать туда-сюда по скотному двору. Я к чему это все рассказываю, сэр. Это все произошло с того времени, как вы тут у нас отдыхали в прошлом году. Такие вот случились дела. Билл прямо сгорает от нетерпения, когда поведет Десси под венец…

— Неужто? — переспросил Уочмен. — А что Десси? Она тоже сгорает от того же самого?

— Да в этом-то и закавыка, — вздохнул старый Эйб.

Уочмен раскурил трубку и, глядя в лицо хозяину гостиницы, почувствовал, что старик явно не в своей тарелке.

— Все дело в том, что она говорит… что она говорит насчет своей… ну то есть невинности, — пробормотал несчастный старик.

— И что же она говорит? — резко спросил Уочмен.

— Похоже, у нее идея, будто невинность невесты просто пережиток, вот и все… Много болтает о всякой там свободе женщин и прочую ерунду. Как я понимаю, просто она девка малахольная и сама не знает, чего болтает…

— А что говорит Билл? — спросил Уочмен.

— Ему это не нравится. Он хочет взять невесту честную, как всякий добропорядочный мужчина. И он не понимает, что это за такая свобода для жены — да и для мужа тоже… Все это прямо чепуха какая-то. Я ей уже говорил это, и что для свадебной сделки такие разговорчики вовсе не нужны, а прямо наоборот. А ее послушать, так у нее наготове есть другой парень, вот как. В общем, это поганое дело, сэр, скажу я вам. Прямо говоря, сэр, так я во всем виню этого самого Легга. Билл уже собирался обустроить свои дела и осесть тут хозяином, пока не появился этот Боб Легг. А теперь у Билла все снова смешалось в голове — проклятые революционные идеи и свадьба. Да еще и мисс Десси увлеклась этой мутью. Мне Легг не нравится, прямо скажу. Никогда не нравился. Хоть он и мастер дротики бросать. Сколько я понимаю, это расчетливый парень, вот что. И он идет упорно к своей цели. Вот так, и сколько тут лясы ни точи, дело не поправишь…

Уочмен наконец направился к двери. Эйб последовал за ним. С крылечка оба непроизвольно посмотрели в сторону тоннеля.

— Вот те раз! — вскричал старик Эйб. — Легка на помине! Вон она, мисс Десси, идет, небось, в магазин…

— Ну ладно, мистер Помрой, — сказал измученный этой беседой Уочмен. — Я решил все же пойти взглянуть на картину, которую рисует мой друг.

Но Уочмен не пошел сразу на скалу, где позировал Периш. Он выждал, пока Дессима вошла в почтовое отделение, после чего направился в сторону тоннеля. В тоннеле шаги его зазвучали гулко и странно. Пройдя через тоннель, он свернул вправо, на узенькую тропинку, ведущую к ферме Кэри Эдж, где жила семья Мур.

Люк приложил ладонь козырьком к бровям и посмотрел вдаль, на скалу. Он разглядел фигуру Кьюбитта, который мотался у холста туда-сюда, и величавый силуэт Периша, восседающего на валуне. Чуть дальше Уочмен сошел с тропки и просто растянулся на траве, под прикрытием высоких густых кустов. Его лицо выражало ту степень безразличия и усталости, которая так роднит спящего человека и покойного…

Но Люк не спал. Он прислушивался. И вот наконец его уши уловили звук приближающихся шагов.

Уочмен глянул сквозь сомкнутые ресницы и увидел Дессиму Мур, которая вышла на освещенную солнцем лужайку. Девушка почти поравнялась с ним, когда он поднялся с травы.