— Какой верблюд?– вдруг вырвалось у меня, совершенно неожиданно.

Мужчина с грубым лицом и натруженными руками, подозрительно уставился на меня.

— Это ты мне?– переспросил он хмуро.

Совершенно сбитый с толку происходящим, я стал пробираться к выходу.

«Ага, вот еще один заяц. Попадешься ты мне сейчас! А ну-ка…»

Я увидел, что ко мне направляется кондуктор, и пулей выскочил из автобуса, благо, в это время как раз открылись двери.

До школы было уже недалеко. Я свернул в переулок, чтобы срезать часть дороги.

Ну и дела! Я не мог поверить в то, что происходило. Что же получается, я могу слышать чьи-то мысли? Но, как такое может быть?

На обочине дороги стоял старичок, держа собачку на поводке. Я подошел к нему, и напряг свои мысли. Но… ничего не услышал.

— Не кусается, – по-доброму сказал старичок.– Можешь погладить.

Я отошел, в большом недоумении. Как же так? Ведь я же «слышал»! Я точно понял это… А, может, мне все это показалось?

Едва успевая ко второму уроку, я буквально залетел в школу.

— Опаздываешь, Покровский!– сделала замечание мне математичка, когда я со звонком ввалился в класс.

Она всегда мне делала замечания. Даже когда для этого особого повода не было. «Покровский, ты невнимателен!», «Покровский, о чем мечтаешь?», «Покровский, почему пришел на урок без учебника?» и так далее. Бывают такие учителя, придираются к одному и тому же ученику. Так вот, для нашей математички, таким учеником в нашем классе был именно я.

Мой сосед по парте, Костик мне как-то сказал, мол, Светлана Михайловна, ко мне «не ровно дышит». Я попросил объяснить, что он имеет в виду. Хитро улыбаясь, он сообщил, что так говорят о тех, кто нравится. Ну, не знаю. Мне кажется, что можно приставать к человеку и просто так, из особой вредности.

В общем, я сел на свое место, и пока шла пофамильная перекличка, уставился в окно. «Покровский, будешь и дальше считать ворон?» — это она меня спросит. А я ей: «Уже всех пересчитал, остались теперь только голуби» — это отвечаю ей я. «А может, сделаешь тоже самое, только теперь у доски и с указкой в руке?» «Что вы, Светлана Михайловна, я джентльмен, и уступлю место дамам. Вот их сколько в нашем классе…» И все в таком духе. Это мы с ней говорили — в моей голове.

— Покровский, будешь и дальше считать ворон?– это уже наяву.

Я вздохнул. Нет, опять вести этот диалог, второй раз подряд – мне уже скучно.

— Я не выучил,– решил сразу признаться я, и не отнимать у математички столь драгоценное учебное время.

— Ну что же, давай дневник. Так и запишем.

— А чистосердечное признание?– отозвался с последней парты остряк Горшков.– Разве это не смягчает наказание?

— Горшков! А ты знаешь, что инициатива наказуема? Вот ты и пойдешь следующим к доске.

Горшок был хитрый. Он только этого и ждал. Ему нужно было исправлять оценку, и он специально выучил именно этот урок. Теперь месяц сможет спокойно отдыхать. Знаем мы эту стратегию!

Я огляделся по сторонам – одноклассники тоже не особо были настроены на учебу. Двое спереди играли в «Морской бой», слева девчонки листали под партой глянцевый журнал. Ивашкин – третья парта второй ряд, задумчиво грыз карандаш, видно искал рифму к новому стихотворению – он был поэтом. Сорокин и Остапенко – тоже «камчатовские», в среднем ряду тихо обсуждали результаты вчерашнего школьного футбольного матча.

И только Оля Клименко, сидевшая почти у самых дверей, была с серьезным, непроницаемым лицом. Смотрела она не на учителя, и не на доску. Куда-то вдаль. Но о чем она думала, по ее лицу совершенно нельзя было понять.

Монотонный голос Горшкова подействовал на меня как гипноз. Глаза сами собой начали закрываться, дыхание стало ровным и глубоким. Слова звучали уже нечленораздельно, а как один гул. И тут…

У меня все поплыло перед глазами. Фигуры одноклассников стали размытые, и рядом с каждым появились какие-то разноцветные круги. Они волнами расходились от каждого человека, и постоянно меняли свой цвет и интенсивность.

Я попытался встряхнуть головой, но она стала тяжелая и непослушная. Все вокруг замедлилось, движения людей стали вялыми, заторможенными. И только одни круги постоянно расходились волнами. Вот Ивашкин, его образ пульсировал сине-зелеными волнами, переходящими в ультрамарин. А вот Горшков, все еще маячивший у доски, показывал слабые токи фиолетового цвета. Два «морских адмирала» спереди пульсировали мощно и коротко желто-красными волнами, переходящими в оранжевые. Видно, игра у них была в самом разгаре, и ожесточенные бои на бумаге вызывали настоящую бурю эмоций.

Из этого состояния меня вывел резкий толчок справа – это мой сосед Костя дал мне локтем под ребра.

— Что у нас на следующем уроке?– прошептал он.

Я провел рукой по лицу. Что все это было?.. Теперь все было как обычно, и никаких кругов, и все так же монотонно бубнил у доски Горшков. Но что-то было уже не так. И когда я снова посмотрел в сторону Оли Клименко, я понял. Точнее – услышал.

«Вот дура, Лидка! Он ведь старше ее… на сколько, мама дорогая! Да лет на двадцать, не меньше. Говорили, ему уже за сорок. Старик! Смотрит ему в глаза на уроке, как собачонка. А он… тьфу! Ноль внимания. Эх, Алексей Петрович, влюбилась в вас Лидка, как последняя дурочка!»

Тут до меня дошло, что речь идет о Лиде Сомовой, близкой подруге Оли, и нашем учителе истории. Я тут же тряхнул головой, пытаясь избавиться от чужих мыслей, которые, если честно, мне совсем слушать не хотелось. Довольно было того, что я невольно проник в чужую тайну.

Я даже не сразу сообразил, что снова стал слышать чужие мысли. Да и радости особой по этому поводу не почувствовал. Как будто дело это было привычное. Ну, услышал и услышал. Я и раньше умел немного угадывать. Почему-то с детства я себе вбил в голову мысль, что я не такой как все. Может, мне просто хотелось этого, чтобы выделяться из толпы моих ровесников? Сейчас уже трудно сказать.

— Покровский, тебе было мало моей оценки и замечания в дневнике?– голос математички снова вывел меня из небытия.– Ты решил, еще и поспать на моем уроке?

В классе послышались смешки. Я встрепенулся, и посмотрел на доску, но было поздно.

— Иди, Покровский, подыши свежим воздухом в коридоре. Как придешь в себя, возвращайся.

Спорить со Светланой Михайловной было бесполезно. И я, молча, вышел в коридор.

Чтобы не стоять под дверями, где меня мог легко засечь директор, я двинулся в сторону туалетов, чтобы переждать там время до большой перемены.

И тут… меня снова накрыло. Невидимые волны исходили откуда-то справа. С той стороны, где стояли стенды с расписанием уроков.

Я услышал какую-то возню за ними. И тут же раздалось какое-то всхлипывание.

Заглянув за стенд, я увидел, как какой-то оболтус из старших классов пытается отобрать у первоклашки телефон.

— Чего тебе?– недовольно спросил он, когда я уставился на него в упор.

— А тебе чего?

— Вали!

— И не подумаю.

Лоботряс угрожающе тряхнул своим хаером, и двинулся в мою сторону. К счастью, в это время послышались шаги в коридоре и голоса учителей. Старшеклассник мигом испарился.

Школьник, утирая нос, всхлипывал:

— Меня учительница за мелом послала… А он, гад, приставать начал…

Воздух вокруг него мелко и часто вибрировал. Прозрачные волны расходились от него как встревоженные круги на воде.

Какое удивительное зрелище – подумал я. Меня это настолько заворожило, что я решил прикоснуться к этому видению. И только моя рука коснулась этого поля, как я одернул ее, словно меня ударило током. Электрическая волна тут же прошла через мое тело, по рукам и ногам пробежали мелкие мурашки. И исчезли где-то в районе пяток.

Малыш-первоклашка тут же успокоился. Он с любопытством смотрел на меня. Ему было интересно и непонятно, что со мной происходит. Да я и сам не мог объяснить, что это такое было.

— Что с вами? – спросил малыш, испуганно глядя на меня.

— Ничего! Беги, давай, на свой урок!– сказал я, сквозь зубы. Колючий страх, передавшийся мне вместе с волнами, полностью еще не отпустил меня.