Конечно, в Советском Союзе были люди, довольные своей жизнью, даже счастливые. Но семья Крамеров к ним, увы, не принадлежала.

Стефан сидел на нарах, опираясь спиной на цементную стену, покрытую потрескавшейся краской, и читал стихи своему соседу по камере Анатолию Ивановичу Федорову. Это был грубый малый бандитского вида, совершенно невежественный и очень болтливый. Стефану он нравился. Ему легко удалось выведать историю жизни Федорова. Он служил солдатом в Афганистане, где и лишился навсегда своих юношеских иллюзий. После армии он работал слесарем в автомагазине, где потихоньку подворовывал и поторговывал запчастями, на чем и попался. За почти четыре месяца Федоров был уже третьим соседом Стефана по камере. Первые двое были явными подсадками. Они постоянно пытались выведать у Крамера какую-нибудь информацию, затевали провокационные разговоры, способные, поддержи их Стефан, привести к значительно более серьезному обвинению.

А Федоров был совсем другим. За все время он всего лишь пару раз проявил элементарное любопытство по отношению к преступлению Стефана. И если он и завязывал антисоветские разговоры, то говорил главным образом сам. Было очевидно, что тюремные власти делали все возможное, чтобы спровоцировать политзаключенных, но через какое-то время, когда это не удавалось, им приходилось сдаваться. Федоров был грубоват, но он был хорошим человеком и очень любил слушать, как Стефан читает стихи.

Стефан скользнул глазами по потолку, стенам камеры, умывальнику и параше и встретился взглядом с Федоровым, который смотрел на него с улыбкой на губах.

— Кто это написал? — спросил он.

— Некрасов, «Кому на Руси жить хорошо?».

— Слушай, это класс! А ну, прочитай еще раз.

Когда Стефан выполнил его просьбу, Федоров сказал:

— А ответ, дружище, будет такой: ни-ко-му.

— Анатолий Иванович, я думаю, вы не имеете права судить о чужом счастье.

Несколько недель спустя Федорова чуть не убили во время ссоры в тюремной столовой, за ужином. Его спас Стефан.

Анатолий сам начал драку, задев одного из настоящих бандюг. У того в руке непонятно откуда появился нож. Охрана была занята своими разговорами в другом углу зала. Стефан, заметив блеск стали, бросился на бандита и сбил его с ног, дав этим Федорову возможность подняться с пола и защититься.

— Спасибо, — прохрипел он через пару минут, — я твой должник теперь.

Раз в день заключенным полагалась прогулка: они ходили или бегали по огороженной крыше тюрьмы под наблюдением охраны. Федоров обычно использовал это время для того, чтобы поговорить со Стефаном о том, о чем боялся говорить в камере, опасаясь, что охранники могут подслушать его через глазок в двери.

— Слушай, а твой брат такой же наивный, как ты? — спросил однажды, задыхаясь на бегу, Анатолий.

Стефан бежал ровно и спокойно. Он спросил:

— Наивный? Да мой брат вообще ни в чем не виноват. Он умный человек: в политику не вмешивается. А что ты конкретно имеешь в виду?

— Дерево, которое падает очень тихо, не падает вообще, — изрек Федоров. — Ты можешь жаловаться до посинения, но если твоих жалоб никто не слышит, это все равно, что их и не было. Если хочешь, чтобы они позволили тебе уехать из страны, ты должен требовать громко.

— Мы уже попробовали, — горько ответил Стефан. — Ты предлагаешь нам собраться опять в каком-нибудь общественном месте со своими плакатами? Это чтобы меня опять запихнули в тюрьму? — Гнев, который он так долго сдерживал, прорвался. — Черт бы это все побрал! Меня засунули в эту мерзкую тюрягу только за то, что мы мирно требовали соблюдения наших прав, гарантированных Конституцией!

— Да плюнь ты на это. Ты же и есть то дерево, которое не упало, понимаешь? Советское правительство понимает только насилие. Это все знают. Если ты хочешь, чтобы тебя выпустили, придется стать настоящим нарушителем общественного порядка. Понимаешь, необходимо, чтобы о тебе узнала мировая общественность.

— Что ты имеешь в виду? Что мне следует написать письмо редактору «Нью-Йорк таймс»? — спросил Стефан.

— Да нет, бери круче. В Кремле все страшно боятся нарушений общественного порядка. Неужели ты этого не понимаешь?

Мимо них прошел охранник. Они на несколько минут замолчали, затем продолжили разговор.

— Слушай, а ты в бомбах совсем не разбираешься? — вдруг спросил Федоров.

— В бомбах?

— Слушай, парень, я твой должник.

— Но я и не хочу ничего знать ни о каких бомбах.

— Слушай, ты не можешь знать сейчас, что тебе захочется знать потом.

Стефан начал было протестовать, но что-то удержало его, и он стал слушать, продолжая бег по тюремной крыше.

Несколько следующих недель Федоров учил Стефана всему, что знал о бомбах сам: о капсюлях и взрывателях, динамите и пластике. Каждый день после прогулки он экзаменовал Стефана по пройденному материалу. Он читал лекции, затем спрашивал, обучая, — действовал по методу Сократа. Анатолий объяснил, что научился всем этим штукам в Афганистане. Они стали профессором и студентом, мастером и подмастерье… Слесарь, дающий уроки молодому и образованному водителю «скорой помощи». Они подружились еще крепче.

— Ты спас мне жизнь, — однажды, в один из нечастых моментов откровений, проникновенно произнес Федоров. — Они могли посадить меня с каким-нибудь поганым стукачом, с каким-нибудь старикашкой или отпетым бандюгой. А они впихнули меня в камеру с таким умнягой и вообще симпатичным малым. Меня, паршивого, задрипанного делягу-неудачника с черного рынка — и с тобой… Они, видимо, рассчитывали, что мы с тобой тут друг друга пришибем.

— Просто очень приятно иметь такую благодарную аудиторию, — просто ответил польщенный Стефан. Этот парень ему определенно нравился, хотя его отец наверняка не захотел бы водить с ним знакомства. Таких людей Яков обычно называл некультурными и избегал их.

Описывать работу невидимых механизмов было, конечно, нелегко, но Федоров делал все возможное, объясняя, как действуют орудия терроризма. Он делился знаниями, полученными в Кабуле. Механик по призванию, он самостоятельно сделал все расчеты и сказал, что, хотя никогда и не применял всего этого на практике, может научить любого желающего. Анатолий рассказал, что несколько лет назад группа эстонцев захотела подбросить бомбу в метро, и ему удалось раздобыть для них динамит и взрывные капсюли. Он получил все это от одного парня из Одессы, который взамен получил наркотики из Восточной Европы: Польши и Чехословакии. Федоров научил эстонцев, как всем этим пользоваться. Не пользуясь безраздельным доверием, невозможно проникнуть в ходы тщательно засекреченной сети подпольной торговли взрывными средствами в Советском Союзе. Но у Федорова было очень много хороших и верных друзей.

— Ты, небось, никогда в жизни не увидишь самых изощренных механизмов, — сказал он однажды Стефану во время одного из последних уроков на тюремной крыше. — Я, например, тоже до сих пор не видел переключателей с прерывателями. Но они существуют. Если достать такой, можно было бы сделать отличную автомобильную бомбу.

— Как ты сказал? Переключатель с прерывателем?

— Ну, или вибрационный переключатель. При движении или вибрации цепь в переключателе замыкается, бомба взрывается. Очень простой приборчик и по размерам небольшой. Это такой цилиндрик, не больше десяти сантиметров высотой и около четырех сантиметров в диаметре. А внутри, в маленькой коробочке, болтается такой малюсенький медный шарик. По стенам этой коробочки, но не касаясь их, протянуты сеткой тонюсенькие проводки, тоже медные. При движении шарик начинает колебаться, проводки дотрагиваются до стен коробочки — цепь замыкается. Ну, ты представляешь все это?