Черты лица ее были несколько грубоваты, пока она не начинала улыбаться. Тогда, и только тогда Катя расцветала. И еще ей необыкновенно шли очки.

Да и вообще она была человеком душевным, открытым. Немного одиноким, ну совсем чуть-чуть. Зато заметным. Вот и сейчас в парке многие оборачиваются ей вслед. Еще бы — нечасто встретишь в парке девушку, столь резво скачущую за своей собачкой.

Она наматывала уже третий круг, как вдруг Тапка с резким заливистым лаем бросилась в сторону пожилого мужчины, одиноко сидевшего на скамейке парка, и опрометчиво выложившего рядом с собой на скамью пачку сигарет. Надо сказать, что Тапка на дух не выносила курящих людей. Без зазрения совести облаивала всех и каждого, и имела дурную привычку таскать пачки, чтобы потом грызть на мелкие кусочки, ворча и презрительно отплевываясь. Откуда она такого набралась, Катя ума не могла приложить. Ведь она сама курила, пока у нее не появилась Тапка. Та быстро отучила ее от пагубного пристрастия к сигаретам. Только вот слишком часто хозяйке приходилось краснеть, выслушивать и платить за непонятную придурь своей собачки.

Катя подбежала как раз в тот момент, когда Тапка беспощадно уничтожала свой трофей. Однако владелец пачки, похоже, ничего не заметил. Он продолжал сидеть, задумчиво глядя перед собой в пространство.

«Может, тихо забрать собаку, и сделать вид, будто это меня не касается? Может быть он глухой и ничего не слышал?» — подумала Катя. Но с другой стороны ей вдруг стало любопытно. Она уже минуты три толклась у него за спиной, Тапка буквально ревет от остервенения, а он — ноль на массу. Может, ему плохо?

А вдруг он умер. А что, бывает же такое. Сидит человек, внезапно сердце прихватило, или сосуд в мозгу лопнул — мгновенная смерть. Даже упасть не успел. Кате вдруг стало не по себе от собственных мыслей. Что это она в самом деле. Пожилой человек — вдруг накликает беду.

Со спины незнакомец показался ей интересным. Сутулые, поникшие, видно от возраста, плечи, все еще стройная фигура, редкие темные волоски, пробивающиеся сквозь густую совершенно седую шевелюру. Катю охватило нездоровое чувство любопытства. Ей захотелось поболтать с этим загадочным старичком. А что — в его возрасте девушки не вешаются на шею, так что он не должен подумать ничего такого, она просто хочет поболтать. Ей, Кате, невыносимо одиноко и скучно каждый вечер наматывать круги с собакой по парку.

Ох Катя, Катерина, куда ты лезешь? Набравшись смелости, Катя присела рядом на скамейку. Его лицо оказалось бородатым и изможденным. Борода не такая седая как голова, а брови почти темные. Глаза прикрывали очки от солнца.

— Простите. — обратилась к нему Катя. Получилось тихо — он не услышал. Или не пожелал услышать. Тогда она повторила громче.

— Простите. Ваша собака съела мою пачку сигарет.

— Это не моя. У меня нет собаки. Но могу предложить вам сигарет. Где? — он удивленно уставился на лавочку, куда несколько минут назад собственноручно положил почти полную пачку.

Катя лукаво улыбнулась и неожиданно рассмеялась.

— Господи, какая я все-таки… Все перепутала. Я хотела сказать — это моя собака съела ваши сигареты.

— Ну и ну. А чем вы ее обычно кормите?

— Всем. Просто она терпеть не может, когда кто-то курит.

— И поэтому ест сигареты? Странно.

— В этом нет ничего странного, хотя нет, это для меня все в порядке вещей, а для других это несколько… необычно.

— И часто вам приходится за нее краснеть?

— Ну не то чтобы часто. Вообще она у меня послушная. Не кусается.

— Почему такая кличка странная — Тапка?

— А вы откуда знаете? — удивилась Катя.

— Я почти каждый вечер здесь сижу, слышал, как вы ее зовете. И вообще — это уже восьмая пачка сигарет, которую она у меня съела. Пора переходить на мороженое.

Катя звонко рассмеялась, даже зарделась от удовольствия — ведь только в эти мгновения она знала, что красива, и ощущала себя красивой, светясь изнутри. Во все остальные мгновения она была и чувствовала себя мышкой — слоноподобной серой мышкой, хотя и изо всех сил старалась это скрыть.

— Меня Катей зовут. А Тапку я назвала так потому, что в тот день, когда ее купила, у меня был день рождения, и мне подарили тапки — точь-в-точь как она.

— Очень приятно, Катя. Не обижайтесь только, я не приглашу вас на свидание, но не потому, что вы мне не нравитесь. Просто я конченый человек. Не расстраивайтесь. Это неудачное для вас знакомство.

Целую минуту Катя пыталась прийти в себя от изумления. Обычно ей палец в рот не клади, а тут, прямо дар речи потеряла. Вот это дедок. Впрочем, в молодости он наверное был очень даже ничего — вот и не может никак привыкнуть, что как мужчина он теперь вряд ли будет привлекателен для молодой девушки. Хотя, боясь признаться самой себе, Катя находила его очень привлекательным, даже чересчур. И если быть до конца откровенной, даже несмотря на его возраст, Катя очень надеялась, что он назначит ей свидание.

Он был очень в ее вкусе. Ей нечасто попадались такие даже среди молодых. Обычно избалованные женским вниманием, они редко обращали на нее внимание, ведь Катя не умела вешаться на шею. И теперь она, как бабочка на огонек, ринулась на этого самодовольного деда. Фи, гадость какая.

— Да я, собственно, просто поболтать хотела. Меня совесть замучила — ведь я помню, что это не первая съеденная Тапкой ваша пачка сигарет. Ничего такого. Просто я люблю общаться со старшим поколением — вы все такие мудрые. С вами интересно говорить о жизни.

Старикан внимательно посмотрел на нее, даже сквозь темные очки она почувствовала на себе его испытывающий взгляд.

— Вы ловкая, Катя.

— В каком смысле? — не поняла девушка.

— В прямом. Это комплимент.

— Даже так? Между прочим, Вы даже не представились.

— Ярослав.

— А дальше? — Катя вопросительно посмотрела на него. — Не могу же я называть вас просто по имени.

— Почему бы и нет?

— Да неприлично как то. Все таки ваш возраст обязывает.

— А вам сколько лет, Катя?

— Двадцать шесть.

— А мне бы вы сколько дали?

— Ну, — протянула Катя, гадая, сколько бы дать, чтобы не обидеть, но и чтобы было похоже на правду. Пятьдесят пять? Пятьдесят?

Внезапно Ярослав снял очки и Катя увидела его глаза — глубокие, как будто карие, но совершенно седые, как и его волосы, глаза старика. Морщинки бороздили его лоб, но кожа вокруг глаз была совсем молодой. Как будто…

— Мне двадцать семь лет, Катя… Прощайте, было очень приятно познакомиться.

С этими словами он поднялся и ушел, оставив Катю одну в полной растерянности. Она еще долго смотрела вслед его удаляющейся по-старчески согнутой фигуре. И у нее почему-то было такое чувство, словно она смотрит вслед последнему поезду, на котором она могла бы уехать далеко-далеко в чудесные неизведанные края, но опоздала.

Она оказалась совсем не такой, точнее совсем другой, чем показалась в момент их первой близости в ту роковую для обоих ночь. Это была совсем не та обольстительная и опытная путана, завлекшая его в свои сети лживым флиртом. Сейчас она не подавала себя с королевским величием. Она просто отдавала себя его страсти. Возможно, именно сейчас это и была настоящая Юля — женщина, в которую Мамай так неосмотрительно позволял себе влюбляться.

Тогда она не произвела впечатления — тогда она продавала, а он покупал. Но в данный момент она была настоящая, и как раз такая, без маски, она и покорила его, пробудив нежность в самом его сердце.

Мамай вцепился руками в ее еще влажное тело и прижал к своему. Подбородок ласкали шелковистые пряди волос. Губы его непроизвольно шептали нехарактерные для него нежные слова. Мамай сам удивлялся, откуда берутся у него в голове такие фразы, но, как безумный, он продолжал шептать, отмечая про себя, как то замирает, то учащается биение ее сердца от этих слов. Ему еще никогда не было так хорошо.

— Юленька…

Лида втянула в себя воздух, стараясь не расплакаться. Ей было очень хорошо, и в то же время стыдно. Она чувствовала себя немного виноватой, за то, что она сгорала от страсти к чужому мужчине, сгорала так, как никогда к своему бывшему мужу.