— Я бриллианты страсть как люблю. Сережки, колечки. Как-то всю зарплату на колечко потратила — мама жутко ругалась.

— Понятно.

«Что ты, дура, несешь?» — глаза Олега метали молнии, да только Юлька видела по глазам, а в мужских глазах она научилась читать хорошо, что Мамай почти попался. Осталось лишь несколько завершающих штришков.

— Какой муж будет мне их дарить?

— А здесь, значит, дарят?

— Иногда дарят. Олег дарит. Кто не жадный, тот дарит. А вообще мне нравится, когда ко мне хорошо относятся. И без бриллиантов.

— А меня ты, значит, считаешь хорошим? — улыбаясь, спросил Мамай.

— Давай выпьем. Я когда пьяная, тебе такое могу рассказать, а пока не спрашивай. Я трезвая еще.

Юлька села за столик и потянула Мамая за собой. Это было нелегко, но он все же сел и позволил себе выпить рюмку коньяка. Олег со Светкой присоединились к ним, но только так, для виду. Мамая развлекала вся эта болтовня. Он потихоньку хмелел, и мысли его беспорядочно роились в голове. А она ничего, эта Саломея. Дурочка и пьяная, но такая симпатичная. Может и вправду, познакомиться поближе на один вечерок?

— Тебя по жизни как зовут?

— Юля.

— За тебя, Юля. — Мамай опорожнил последнюю на сегодня рюмку коньяка и поднялся, увлекая Юлю за собой.

«Молодец, девка. Вот коварное сучье племя. А казалась совсем дурой.» — восхищенно думал Олег. И глядя в спину уходящим Мамаю и Юльке, он даже испытывал странное чувство, сродни ревности.

За окном едва занимался рассвет. Юля сидела полуобнаженная на кровати, обхватив руками колени, и смотрела, как Олег вместе с незнакомым ей мужиком обшаривают одежду спящего рядом Мамая. От лошадиной дозы снотворного он спал мертвецким сном, и Юле почему-то казалось кощунственным вот так запросто вырубить такого могучего человека, сделав его беспомощным, как младенец, и рыскать по его вещам. Но она не имела права голоса, она могла лишь наблюдать.

Олег между тем чувствовал себя вполне комфортно. Он со знанием дела прощупал подкладку легкой кожаной куртки, достал из кармана маленький ножик и сделал аккуратный надрез.

— Вот оно. — с этими словами он извлек маленькую диктофонную кассету, моток проявленной пленки и бумажный пакет. — Сделай копию, быстро.

Маленький щуплый дедок с непонятным ирокезом на голове довольно резво раскрыл принесенный с собой дипломат. Вставив пленку, он начал методически щелкать кадры. Внезапно он остановился.

— Олег, я думаю, тебе на это надо посмотреть.

— Это не наше дело. — оборвал его Олег, но спохватился: он все же предпочитал находиться в курсе всех дел, особенно тех, в которых выступал всего лишь темной лошадкой. — Что там еще?

Он склонился над маленьким экраном внутри дипломата, и лицо его постепенно приобрело пепельный оттенок.

— Черт. — громко выругался он.

— То-то и оно, — согласно кивнул головой дедок.

— Он же нас всех передушит, как котят, если это где-нибудь всплывет.

— А как он поймет, что это мы?

— Мамай не дурак, далеко не дурак, если смог продержаться так долго у Тетерева. Он его правая рука, и не дай Бог…

Он не закончил, задумчиво глядя на спящего. Выражение его лица не обещало ничего хорошего. Юля мысленно сжалась в комочек. Она не участвовала в этой сцене, и ей смертельно захотелось убежать за кулисы.

— С другой стороны, не одна живая душа скажет нам «спасибо», если Мамая не станет.

Юля широко открыла глаза, и не удержалась от вскрика. Олег яростно метнул на нее взгляд, полный решимости и презрения.

— Молчи, дура.

Она молчала. Не то что ей было жаль этого мужчину, оказавшегося к тому же весьма грубым и жестким в постели. Просто она еще никогда в жизни не участвовала в ЭТОМ. Юля не боялась греха — она наивно верила, что всего лишь косвенно участвует в убийстве, ведь это не ее руки отнимут человеческую жизнь. Ее пугало то, что, разделив с Олегом эту тайну, она автоматически опускается на ступень ниже в сомнительном рейтинге своей пригодности. Нежелательный свидетель или же сестра по убийству. Юля не знала, что из этого хуже — ей не хотелось быть ни тем, ни другим.

Тем временем Олег достал мобильный, набрал номер и быстро и тихо отдал какое-то распоряжение. Меньше, чем через пять минут в комнате появились трое весьма внушительных на вид парней. Олег коротко указал им на Мамая. Несмотря на свою комплекцию, ребятам с трудом удалось поднять огромное тело спящего. Они подняли его и, тихо бормоча под нос ругательства, вынесли из комнаты. Юля напряженно смотрела им вслед, безуспешно пытаясь сглотнуть подступивший к горлу комок.

— Одевайся, — прервал тишину Олег. — Ты выполнила свою работу.

Он полез в карман пиджака, вынул из него маленькую продолговатую коробочку, и швырнул на кровать. Юля замерла на мгновение, а потом ее рука осторожно потянулась к коробочке. Открыв ее, она тихо ахнула. На темно-синем бархате уютно покоилось крохотное колье с бриллиантом, источавшим такой до боли знакомый, ласкающий душу блеск. Да, за бриллианты Юля готова была себя продать. В глазах ее непроизвольно появился хищный блеск, и она тут же забыла обо всем на свете. Единственное, что ее сейчас интересовало, это как оно будет смотреться на ее прелестной шейке. Как будто ничего особенного сейчас не произошло. Как будто на ее глазах не унесли живого человека, опоенного ее собственными руками, унесли, чтобы убивать.

Олег молча, исподлобья смотрел на нее, на детскую радость, написанную на ее лице, и тихо удивлялся. Даже ему, прожженному и бывалому, сейчас очень хотелось выпить стопку-другую водки. А она просто забыла. И в душе его что-то негромко ухнуло, всхлипнуло, передернулось от отвращения.

Первое, что Мамай помнил, был жуткий холод от ледяной воды. И еще сильный удар головой. В мозгу звучала непонятная симфония, состоящая из тысячи душераздирающих криков, которые будили его, вырывая из пучины сна. Тело словно сковало невидимыми цепями, оно было абсолютно инертно и отказывалось слушаться. Мамай чувствовал, как что-то тяжелое тянет его ко дну. Уже не хватало воздуха, чтобы дышать. Мамай дернулся, пытаясь выплыть, но тяжесть, привязанная к ногам, тянула его вниз.

«Неужели все? Неужели я сейчас умру, утону как собака?» — мелькнула в его мозгу предательская мысль. Самый низкий, самый жалкий страх робко притаился в уголках всего тела и трясся, не рискуя вырваться на волю. Но именно этот страх пробудил в Мамае неведомую силу, которой наплевать было на ослабшие, одурманенные мышцы. Ярость и злость заставили выбраться на свет Божий всю силу воли Мамая. Он сгруппировался, нырнул на дно и одним движением перервал веревку, к которой был привязан камень. Кожа на ладонях лопнула, и вверх по воде поднялись полоски крови, словно маленькие проворные язычки пламени. Вместе с ними выплыл и сам Мамай.

Выбравшись на берег, он отыскал ближайшие кусты, залез внутрь и только тогда обессиленный повалился на землю, пытаясь восстановить дыхание. Тело полностью проснулось и теперь ломило от непонятной боли.

«Меня отравили» — всплыла в мозгу догадка, и Мамай в ярости заскрипел зубами.

Он попался, как последний дурак. Его обвели вокруг пальца самым простым, самым древним, как мир, способом. Хуже всего было то, что он, Мамай, даже не подозревал, что его можно подловить именно так. Банально, как в дешевом фильме. Видать слишком высоко он забрался, слишком привык надеяться на свои силу и авторитет. Забыл, что он обычный человек, которого можно уничтожить самым обычным способом. Кому теперь нужны его сила и власть, если он уже уничтожен.

Мамай вспоминал, как Тетерев поручал ему задание особой важности. Приказал схоронить так, чтоб никто и никогда не узнал даже о существовании этих материалов. Ни одна живая душа, вплоть до крайних мер, и выплыть наружу они могли бы лишь при непредвиденных обстоятельствах. Пока не настанет время действовать. Что ж, теперь оно уже не настанет. Кассета и материалы улетели прямо из горячих рук Мамая, и вряд ли уже представляют ценность для Тетерева.