Чеченец замолчал, улавливая в словах Клевера здравый смысл. Кто он такой и что он собирался доказать? Никто.

— А можно мне взглянуть на тело?

— Какого хрена? Думаешь, приятное зрелище? — раздраженно воскликнул Клевер, но, покосившись на изуродованную физиономию Чеченца, немного смягчился, — В морге она. Но тебя туда не пустят. Ты ж не родственник. Да и тело опознано. Не положено, в общем.

Странные у нас законы. Бывает, посторонний человек становится куда ближе кровных родичей, способных переломать все кости за лишний квадратный метр бабушкиного наследства. А все равно — не положено. Морг ведь — не музей.

Чеченец все-таки отправился в городской морг. Но, как и предупреждал Клевер, его никуда не пустили.

«Не положено» — роковой ответ. Как приговор.

— Что же делать тогда? — спросил Чеченец, — А если я попрощаться хочу. Вдруг на похороны не пригласят?

— Какие похороны, я тебя умоляю, — ехидно сказала дежурная медсестра, — Шлюха без роду без племени. Родственников нет. Работать — нигде не работала, значит хоронить будут за счет государства. А это значит — в общей могиле.

— Но ведь это не по-людски! — возмутился Чеченец.

— Думаешь, тебя по-другому хоронить будут?

— Как умру, так узнаешь. Если меня переживешь, — мрачно сказал Чеченец и повернулся, чтобы уйти.

Дежурная сестра собралась было ответить ему что-то язвительное, но замолчала, увидев его тяжелый немигающий взгляд. Нехороший взгляд. Полный еле сдерживаемой ярости. И поняла, что лучше не связываться. Нервы целее будут.

Покинув здание морга, Чеченец отправился домой. Настроения бренчать на гитаре в метро у него не было. Дома он просидел остаток дня, уставившись в потолок, думая о том, насколько сволочной и подлой может оказаться жизнь.

Он тихо плакал жгучими болезненными слезами — где-то глубоко внутри себя. Снаружи глаза его оставались сухими. Как и всегда.

Вечером, когда сестра вернулась с работы, он с порога попросил у нее двести долларов. Настя немного удивилась: брат никогда не просил у нее денег. Но дала, не сказав ни слова о том, куда и зачем они ему понадобились.

На следующее утро Чеченец опять пришел в здание морга. На входе дежурила уже другая медсестра.

— Скажите, кто у вас занимается похоронами?

— Сразу за углом, в этом же здании ритуальная служба.

Пришлось выходить из здания и обходить вокруг. В ритуальной службе к его вопросу отнеслись куда более по-человечески, чем медсестры в морге. Видно, привыкли иметь дело с родственниками или друзьями умерших, ополоумевшими от горя либо сбитыми с толку навалившимися на их плечи проблемами.

В ритуальной службе нынче решают все вопросы. Несите только бабки.

— Вот четыреста долларов, — сказал Чеченец и положил четыре зеленоватые купюры с иноземной мордой посередине на стол.

— Это будут очень скромные похороны, — предупредила девушка-сотрудница службы, — Могила — там, где найдется свободное место. Возможно, вторым этажом над какой-нибудь древней могилой. Самый обычный гроб, деревянный крест с табличкой.

— Главное, чтоб похоронили по-человечески, — ответил Чеченец.

Похоронили как человека. Не как собаку, брошенную в общую кучу мусора. И совершенно неважно, что на могилу эту мало кто будет приходить.

Он никогда не забудет ее, сколько будет жив. Как никогда не забывают падение с высоты, когда парашют не раскрылся, и ты чудом остался жив, угодив на дерево, ветки которого выкололи тебе глаза.

Чеченец шел наугад, куда глаза глядят. Чехол с гитарой болтался за спиной. Кулаки его были сжаты до судорог, пытаясь усмирить еще пока горячую ярость. А в голове уже потихоньку начинало проясняться. Злость и разочарование уходили, уступая место холодной и стойкой ненависти.

Мельник Андрей Евгеньевич был чрезвычайно доволен результатом только что совершенной сделки. Целых два отеля: один в солнечном Сочи, другой — в живописном Крыму. Немного подремонтировать, обновить интерьер, набрать квалифицированный персонал — как раз к открытию следующего сезона успеется.

Летом — это настоящая золотая жила. Отдыхающих пруд пруди — за лишнее место дерутся. Тем более сейчас, когда общество все больше и больше отходит от культуры походного образа жизни и требует максимальный комфорт даже в такой мелочи, как отдельные туалеты и урны через каждые двадцать шагов.

Отдельные туалеты предусмотрены в любой современной планировке, а урны…

Да разве ж тяжело закупить металл по дешевке и поставить какого-нибудь дядю Петю, владеющего сварочным аппаратом, чтоб за полцены нарезал и наварил урн, покрасить их да понатыкать по всему пляжу. И чище будет, и цену за это поднять можно неслабо. А в рекламном проспекте так и указать: «Чистота — залог здоровья. У нас самые чистые пляжи в мире».

Красота… Теперь и не нужно будет особо тратиться на летний отдых на море, обогащая чужие карманы. Да и денег на это ушло немного. Что радует особенно.

Все-таки молодец был Антон Добролюбов. Жаль, что он умер столь поспешно, не оставив в запасе ни одной из своих гениальных идей.

Да, не будет его хватать Мельнику еще долго. Ну, да ладно. Что тут поделаешь. Человек умер, а жизнь идет. Вот над Антоном еще земля не просела, а сколько всего произошло. И товар реализовал и отели прикупил. Что тянуть-то, если дело выгорает.

Антошка боялся, просил подождать, пока страсти не улягутся. Но Мельник не боялся ничего. Да и тормозить его было некому. Но это и к лучшему: дела нужно делать, а не откладывать.

Единственное, что смущало на данный момент Андрея Евгеньевича, было то, что убийца Антона до сих пор не найден. Это настораживало.

С одной стороны, была тишина. Нехорошая, пугающая тишина, хотя Мельник не мог ручаться, что это впечатление не продиктовано очередным всплеском паранойи.

С другой — так ведь он шельмец, этот Добролюбов. Мало ли какие дела он проворачивал за спиной директора. Про казино, например, Мельник до последнего времени ни слухом ни духом. А что, вполне могли шлепнуть, чтоб иным умникам неповадно было. Не все ж коту масленица.

Ясности не было, и это смущало, не давало спокойно заснуть. Это существенно омрачало радость Мельника от удачной покупки отелей. В кабинет заглянула секретарша Надя — молоденькая хорошенькая девушка, студентка-заочница, которую Мельник лично принимал на работу после того, как прежняя Галина ушла в декрет. Она была такая сладенькая, что Мельник всерьез подумывал о том, как бы сделать так, чтобы не брать Галину после декрета на законную должность. Наденька одинаково хорошо работала и стреляла глазками.

— Вам звонок, Андрей Евгеньевич.

Что за голос! Сладкая патока. Хоть сейчас в Крым — и нежиться вдвоем на солнышке, пока еще лето в разгаре. Правда, сейчас там такое пекло!

Мельник взял телефонную трубку и почти весело сказал:

— Слушаю!

В трубке была тишина. Явственно слышалось чье-то дыхание. Потом раздался голос — глухой, словно из погреба.

— Хорошие сны видите, Андрей Евгеньевич? Кошмары не мучают? За денежки свои не переживаете?

Мельник похолодел. Тело словно оцепенело от страха, стало трудно дышать. Несколько дней назад был похожий звонок. Мельник сначала испугался, но потом его отпустило. Никто ведь ничего не требовал, не угрожал. Просто вежливо интересовались его делами. Но Мельник был не дурак, чтобы не понять, что во всем этом был скрытый намек.

Добролюбов, мать его, скотина этакая. Уж слишком красноречиво выглядела его смерть на фоне этих странных звонков. Что же они сделали не так? Мельник помрачнел, в глазах его мелькнула злость. Он положил трубку и крикнул секретарше:

— Златарева сюда мне!

Голос его не обещал ничего хорошего. Надя прямо так и сказала Златареву, когда он появился у директорского кабинета.

— Удачи, Леша! — почти ласково сказала она и смахнула с плеча невидимую пылинку.