Тубольцев едва сумел сдержать улыбку, но заставил себя с деланным равнодушием пожать на прощание руку лейтенанта. Лишь вновь очутившись на пассажирском сидении, он от души рассмеялся.

— Забавный этот Клевер, — сказал он, — Простой такой мужичок. Хотя глазки хитрые.

— Ментовская порода, — хмыкнул Златарев, — Мы все в нерабочее время простые и милые, с соседями здороваемся, как мусор выносим. А на работе — звери. Ну что — поехали?

— По домам? — с надеждой спросил Тубольцев.

— В игровой зал. Потусуем, разведаем обстановку…

Надежда упала на пол и разбилась. А по телеку сегодня футбол, вдруг вспомнил Тубольцев. И Даньку, бывшего соседского кота, покормить надо. Бывшего — потому что соседка умерла, а новые жильцы беднягу на улицу выбросили.

Данька долго мяукал под окнами, мешая спать всему дому. Потом как-то заскочил в подъезд, уселся на лестничном пролете — весь голодный, жалкий. Тубольцев помнил его толстым холеным котом, сыто поглядывающим на прохожих с подоконника.

Тубольцеву стало не по себе: жила вот, животина, не тужила. А теперь — по подъезду побирается, где бы поживиться ищет. Вынес ему два колечка колбасы да молока в майонезной крышке. Зря, конечно, он это сделал. С тех самых пор кот поселился у его двери, каждый раз встречая его долгим противным мяуканьем. Один раз Тубольцев не выдержал — впустил в квартиру, а выгнать уже не смог. Жалко было, да и кот освоился: лежал себе на диване, иногда смотрел из окна, как ласточки летают, стрижи. Гадил, где положено, жрал, что дают, в общем, старался не раздражать. И Тубольцев привык.

Мать, конечно, ворчала, что лучше б он жену завел, детей, на что Серега Тубольцев отвечал, что кот его вполне устраивает. Намного больше устраивает.

Игровой зал действительно находился почти рядом. Они свернули в проулок и оставили машину во дворе жилого дома, чтобы не привлекать внимание.

Зал оказался вполне приличным: повсюду мигали разноцветными огнями автоматы — будто цветы распустили, завлекая пчел. И пчелы имелись — глупые ленивые трудяги, что несли если не всю, то большую часть омытой честным потом получки, в надежде, что капризная, что барышня на выданье, фортуна улыбнется своей лучезарной улыбкой, и на табло появятся три заветные сливы, виноградины, апельсины или какая иная ерунда.

Автоматы нещадно жрали деньги, выдавая по крохам взамен. А люди все бросали и бросали монеты, купюры, наивно полагая, что вот-вот, и они выйдут из зала с парой тысяч долларов в кармане, а то и больше. Но выходило так, что основная часть игроманов шла домой с пустыми кошельками и единственной мыслью было не то, как объяснить жене, что и в этом месяце им нечем платить за квартиру, а где б раздобыть еще денег для ненасытной машины.

Златарев с Тубольцевым для порядка поиграли минут двадцать. За это время они успели выиграть сто, а продули пятьсот рублей. На этом решили угомониться.

Златарев то и дело поглядывал по сторонам, но никто не находил это странным. Все, словно коршуны, смотрели друг на дружку, вычисляя, кому везет, чей автомат занять поскорее в следующий раз, потому что нынешний что-то подкачал.

Нечего удивляться, если кто задумал отнять у Добролюбова злополучный выигрыш. Только вот кто? Кандидатов — чертова уйма. И у всех глаза блестят на легкие деньги. Да только легко ли — человека убить?

— Леха, смотри, кажись, наша дамочка, — шепнул Тубольцев и тихонько ткнул его локтем в бок.

Златарев осторожно повернулся и увидел женщину, которая о чем-то горячо спорила с охранником. Несомненно, это была именно та женщина, которую описывал Дементьев. Красивая армянка с выдающимся, почти орлиным, носом. Почему-то она напомнила Златареву пеликана, и на душе вдруг повеселело.

— Слышь, Серега, тебе пара нашлась, — давясь смешком поддел он напарника, — вы забавно будете смотреться вместе.

Тубольцев, которого в школе дразнили пеликаном из-за огромного носа с горбинкой, стал вдруг мрачнее тучи. Он не любил, когда трогали его нос. Эта тема до сих пор была для него болезненной, несмотря на то, что сейчас, когда исчезла подростковая худоба, плечи стали шире, нос выглядел скорее мужественно, чем нелепо. Даже наоборот: вопреки ожиданиям, нос был весьма привлекательной частью Тубольцева, которая почему-то нравилась женщинам.

— Ну вот, ты опять скис, — продолжал подначивать его Златарев, — между прочим, говорят, что у мужика все на лице написано. В частности, на носу. Бабы по нему судят, каков размер. Тебе, видно, поэтому проходу не дают. Правда, что ль?

— Тебе прямо сейчас показать? — рявкнул Тубольцев и покраснел.

— Да мне-то зачем? — пожал плечами Златарев. — Ты вон ей покажи. Девка статная. Теперь уже — одинокая. Скорее всего, оценит.

— Златарев, тебе зарплату хорошую платят?

— Не жалуюсь.

— На стоматолога хватит? Может, выйдем, потолкуем. У меня не только нос большой. У меня еще и руки чешутся тебе морду набить.

— Но, остынь, я ж пошутил, — улыбнулся Златарев, — чего завелся? Нам еще работать надо. А ты спишь на ходу.

— Я — не сплю. И, между прочим, я только что выиграл!

Тубольцев запрыгал на стуле с таким довольным видом, будто выиграл миллион долларов, а не жалкий полтинник. Что азарт делает с людьми? Сколько б не летала пчела над пластмассовым цветком, на мед не наберется. Но взрослые недалеко ушли от детей, которые пишут записки и кладут под подушку, думая, что ночью прилетит Волшебник и обязательно исполнит все-все-все желания, если к записке в придачу приложить конфету.

Златарев чуть ли не силой оторвал Тубольцева от автомата, и вдвоем они подошли к Тамаре, администратору зала.

— Добрый вечер, Тамара, — поздоровался Златарев, мимоходом заметив табличку, приколотую к груди.

Тамара Мовсесян. Значит, они и впрямь не ошиблись. Златарев представил себя и Тубольцева и попросил, если можно, выйти ненадолго, чтобы поговорить. Тамара покосилась на охранника, который незаметно подошел ближе, и вежливо отказалась, сославшись на то, что работает. Ей совсем не улыбалось выходить куда-нибудь и говорить с совершенно незнакомыми людьми, причем довольно внушительной комплекции.

Тогда Златарев спросил прямо.

— Тамара, скажите, случайно не вы дежурили вчера вечером в этом зале?

— Я, — немного растерянно ответила Тамара, — А что?

— Вы не помните, был ли здесь вчера Антон Добролюбов?

Тамара вдруг резко побледнела и поднесла ладонь к горлу. Она явно заволновалась — не заметить этого мог только слепой. А слепым Златарев не был. Здесь что-то не так. Что-то не совсем чисто.

— Я не знаю никакого Добролюбова, — холодно сказала она, — Извините, мне нужно работать.

— Как же, — воскликнул Златарев, — А у нас совсем другие сведения, дамочка. Мы знаем, что он доводился вам бывшим мужем. Также знаем, что вчера вечером, в начале одиннадцатого ночи он был здесь, в этом игровом зале, и даже выиграл немалую сумму денег!

Тубольцев незаметно наступил ему на мизинец правой ноги. Было больно, но Златарев, наконец, сообразил, что перегибает палку.

На Тамару Мовсесян вдруг стало страшно смотреть. Она посерела и затряслась мелкой дрожью. Будь поблизости стакан воды, Златарев непременно бы ей предложил.

— Я не знаю никакого Добролюбова, — повторила она, а в глазах ее был написан страх. Она затравленно обвела глазами помещение вокруг себя, словно опасалась, что откуда-то из угла выскочит чудовище и разорвет ее пополам. Но чудовища не было. Одни только автоматы — сами по себе чудовища, пожирающие азартные души.

— Извините, — сказала Тамара и повернулась, чтобы уйти, — Вы ошиблись. Или у вас неверные сведения. Я никогда не была замужем.

— Антона убили вчера ночью. — прокричал ей вслед Златарев.

Тамара слегка пошатнулась и схватилась рукой за автомат.

— Вы из милиции? — спросила она, не оборачиваясь, но достаточно громко, чтобы Тубольцев со Златаревым могли ее слышать.

— Не совсем, — начал было Златарев, но Тамара оборвала его на полуслове.