Первая рота Траслоу подождала, пока по броду прошлепает батарея южнокаролинских пушек, а потом направилась на дорогу и вниз по грязному склону в воду. Знаменосцы шли с единственным флагом Легиона, который нес лейтенант Коффмэн, пытаясь держать боевое знамя высоко, несмотря на ветер, пока его хилое тело боролось с бурлящим течением Потомака по пояс в воде. Он храбро двигался вперед, словно исход всей войны зависел от того, удержит ли он знамя с бахромой над водой. Многие солдаты спотыкались, не из-за ран, а потому что до мозолей натерли ноги в дрянных башмаках, и прохладная вода была для них словно целительный бальзам. Некоторые, однако, отказались переходить реку. Свинерд задержался, чтобы поговорить с полудюжиной подобных солдат под предводительством сухопарого капрала из четвертой роты. Его звали Барридж, и он был хорошим солдатом и постоянным посетителем молитвенных собраний полковника, но теперь, как всегда уважительно и упрямо, Барридж настаивал, что не должен подчиняться приказам Свинерда.

- Не наше дело идти на север, полковник, - твердо заявил он.

- Ваше дело - подчиняться законному приказу, Барридж.

- Нет, если он идет вразрез с совестью, полковник, и вам это известно. Для нас законно защищать свои дома, а не атаковать чужие. Если какой-нибудь янки сунется на юг, я убью его для вас, но не пойду на север устраивать резню, - объявил Барридж, и его товарищи закивали в знак одобрения.

Свинерд приказал отвести этих солдат назад, туда, где военная полиция собирала других таких же, которые не желали расширять войну за пределы своей родной земли. Свинерду жаль было терять этих шестерых, потому что они были среди лучших в бригаде, но этот спор он бы никогда не выиграл, так что попрощался с ними и последовал за Легионом через реку. Некоторые окунулись с головой в воду, чтобы слегка вымыть волосы, но большинство поспешило на северный берег, взбираясь на землю Мэриленда, потом они пересекли мост через Чесапикский залив и канал Огайо, которые лежали сразу за рекой. И вошли на территорию врага.

Это было прекрасное место с благоустроенными фермами, хорошей лесистой землей и невысокими холмами, пейзаж ничем не отличался от того, который они покинули, только эти холмы, фермы и леса управлялись вражеским правительством. Здесь развевался другой флаг, и это придавало остроту ничем не примечательному сельскому пейзажу. Не то чтобы большинство солдат из пяти полков бригады Свинерда считали Мэриленд врагом, они скорее считали его рабовладельческим штатом, который принудили остаться в Союзе из-за географического положения, и многие надеялись, что вторжение конфедератов привлечет толпу новобранцев под флаги с диагональным крестом мятежников. Однако как бы ни симпатизировал Мэриленд мятежу, он всё же был вражеским штатом, и то тут, то там над фермами с вызовом развевались звездно-полосатые флаги, показывая, что это территория янки.

Но гораздо больше было флагов Конфедерации, в основном самодельных, с блеклыми цветами и нечетким изображением, но они приветствовали армию Ли, и когда после полудня солдаты Свинерда проходили по Бакистауну, небольшая толпа, радующаяся прибытию мятежников, уже охрипла от криков. У дороги расставили ведра с водой и лимонадом, а женщины разносили вдоль усталой колонны подносы с печеньем. Пара домов в Бакистауне была заперта, а ставни захлопнуты, но основная часть деревни приветствовала вторжение. Пока колонна шла по городу, оркестр из Техаса играл неизбежный "Мэриленд, мой Мэриленд". Мелодия стала отрывочной, превратившись в какофонию звуков, когда местные жители снабдили музыкантов сидром, пивом и виски.

Бригада ковыляла дальше, стоптанные башмаки поднимали клубы белой пыли, дрейфующие с легким ветерком на запад. В миле от Бакистауна вдруг где-то далеко на востоке послышался треск стрельбы, и некоторые солдаты потянулись за своими потрепанными винтовками, словно готовясь к сражению, но больше выстрелов не последовало. Впереди простиралась щедрая и спокойная местность, греясь в теплых лучах летнего солнца. Господь был в небесах, и в мире всё казалось прекрасным, а армия Ли шла на север.

***

Старбак шагал по Ричмонду. Оставив Люцифера с небольшим багажом и письмом к Дилейни в доме Салли, он повел Марту Поттер на экскурсию по всем питейным заведениям Ричмонда. Официально спиртные напитки были под запретом, но с тем же успехом правительство могло запретить дышать.

Старбак начал с наиболее респектабельных заведений, расположенных вблизи станции железной дороги Ричмонда-Питерсберга на Бёрд-стрит. Именно там Марта видела мужа в последний раз. Старбак отбросил посещение борделей, рассудив, что пьяного мужчину в течение трех дней ни одна шлюха терпеть не будет, им было бы куда проще обчистить карманы Мэтью Поттера в первую же ночь и бросить где-нибудь на улице на попечение военной полиции. Протрезвевшего офицера тут же отправили бы в лагерь "Ли". Если он до сих пор не прибыл, значит, лейтенант находился в алкогольном раю - или того хуже.

Старбак последовательно понижал ранг посещаемых питейных заведений. Поначалу места, в которые он совался, еще претендовали на некую степень утонченности высшего общества, но чем дальше, тем хуже становились и обстановка, и алкоголь. Он постучался в дюжину заведений на Локуст-Элли, но и там следы пропавшего лейтенанта не обнаружились. Затем поиски привели его на Мартин-стрит, из окон тамошних домов высовывались шлюхи, и Марта покраснела:

- У него бы не хватило денег пить все эти дни, сэр.

- А вдруг, кто его знает, - возразил Старбак.

- В моем кошельке валялось не больше трех долларов.

- На три доллара можно надолго застрять в этом городке, мэм, - ответил Старбак. - Я полагаю, у него был с собой китель? Пара башмаков, револьвер?

- Да, всё это.

- Тогда он мог продать все свои вещи и пить три месяца подряд. Ад его забери, - выругался он, затем извинился: - Простите мои выражения, мэм, но он должен быть там. В Аду. Думаю, вас лучше отвести к мисс Салли.

- Я иду с вами, - настояла Марта. Несмотря на застенчивость, девушкой она была упрямой, и Старбаку ни за что не удалось бы убедить ее оставить поиски.

- Мэм, в Аду неспокойно.

- А вдруг он ранен?

А вдруг он мертв, подумалось Старбаку.

- Мэм, я настаиваю.

- Настаивайте, сколько влезет, сэр, - упрямилась Марта, - но я иду. А если вы не возьмете меня, я просто пойду за вами.

Старбак извлек револьвер и проверил, на месте ли все пять капсюлей.

- Мэм, - сказал он, - место, в которое я иду, неспроста назвали Адом. Оно находится в Скримерсвиле. Отвратительные названия, мэм, и места тоже отвратительные. Даже военные полицейские меньше чем ротой туда не ходят.

Марта нахмурилась:

- Там преступники? - спросила она.

- Можно и так сказать, мэм. Дезертиры, полно ворья и до чёрта рабов. Только это не смиренные рабы, мэм. Они с металлургического завода Тредегара и крепки, как те штуковины, что они там ворочают.

- Какого черта, - сказала Марта, - я ниггеров не боюсь.

- А следовало бы, мэм.

- Я иду с вами, майор.

Он повел ее вниз по холму, мимо похожего на сарай заведения Джонни Уоршама, где столы для карточных игр сгрудились рядом со сценой, на которой танцевала труппа девушек, в перерывах развлекая клиентов наверху. Двое чернокожих в котелках на голове охраняли вход и холодно и бесстрастно взглянули на Старбака. Он провел Марту по деревянному мосту, перекинутому через запруженный нечистотами ручей, а потом в переулок, идущий между сырыми кирпичными стенами.

- Вы неплохо знаете город, да, сэр? - спросила Марта, поднимая юбки, чтобы перешагнуть через валяющийся на мостовой зловонный мусор.

- Я служил здесь несколько недель в военной полиции, - объяснил Старбак. То были малоприятные недели, которые закончились тюремным заключением по подозрению в шпионаже в пользу Севера. Робкий коротышка-офицер по имени Гиллеспи превратил жизнь Старбака в тюрьме в ад, и Нат лелеял планы ему отомстить.