Но позже она обратилась к Патси.

— Не надо расспрашивать меня за спиной родителей.

— Я и не расспрашиваю. Я спросила их, и они ответили. Мне просто хотелось выяснить, а вдруг ты знаешь что-то еще. Вот и все.

— Это случилось еще до моего прихода, но мне кое-что рассказывала Би Мур, сестра Пакси… Понимаешь, она работает в Уэстлендсе.

— И что ты слышала?

— Что отец Евы совершил на похоронах что-то ужасное. Ругался и проклинал…

— Ругался и проклинал? В церкви?

— Ну, не в нашей, не в настоящей церкви, а в протестантской, но это тоже было нехорошо. Понимаешь, мать Евы из Уэстлендса. Из Большого Дома. Она принадлежала к богатой семье, но бедный Джек — так звали отца Евы — считал, что там к ней плохо относятся…

— Дальше, дальше!

— А больше я ничего не знаю, — сказала Патси. — Но не вздумай расспрашивать эту бедную девочку. Люди, оставшиеся без родителей, не любят, когда им задают слишком много вопросов.

Бенни поняла, что это относится не только к Еве, но и к самой Патси.

Мать Фрэнсис была довольна крепнувшей дружбой девочек, но она слишком долго работала с детьми, чтобы говорить об этом.

— Опять собираешься к Хоганам? — деланно небрежно спросила она.

— Вам это не нравится? — возразила Ева.

— Нет. Не могу сказать, что не нравится. — Монахиня тщетно пыталась скрыть свою радость.

— Не думайте, что мне хочется сбежать отсюда, — серьезно сказала Ева.

Матери Фрэнсис захотелось взять девочку на руки, как она часто делала, когда Ева была малышкой, в силу обстоятельств отданной на попечение монахинь.

— Нет, детка, конечно, нет. Каким бы странным ни был наш монастырь, это твой дом.

— Мне всегда было здесь хорошо.

Глаза монахини наполнились слезами:

— В каждом монастыре должен быть ребенок. Не знаю, как мы жили без этого, — небрежно сказала она.

— Разве я не доставила вам множество хлопот, когда попала сюда?

— Ты сама знаешь, что стала нашим благословением. Эти десять лет были лучшими в истории монастыря Святой Марии.

Мать Фрэнсис стояла у окна и следила за тем, как маленькая Ева без провожатых шла по длинной монастырской аллее на воскресный ленч к Хоганам. Она молилась, чтобы там Еву не обидели, чтобы Бенни не передумала и не нашла себе другую подружку.

Монахиня вспоминала, какую битву за эту девочку ей пришлось выдержать. Были и другие варианты. В Англии жила двоюродная сестра матери Евы, которая могла бы взять ребенка и раз в неделю водить его в католическую церковь. О супругах Хили, приехавших строить гостиницу, поговаривали, что они могут остаться бездетными. Эти люди с радостью заботились бы о Еве даже в том случае, если бы потом у них появились собственные дети. Но мать Фрэнсис, как тигрица, сражалась за младенца, которого забрала из коттеджа Мэлоунов в день его рождения. За младенца, за которым монахини ухаживали вплоть до вынесения окончательного решения его судьбы. Никто не думал, что однажды темной ночью Джек Мэлоун решит броситься со скалы в каменоломню. После этого ни у кого не было на Еву больше прав, чем у приютивших ее сестер.

Для Евы это был первый из многих воскресных обедов в Лисбеге. Она любила ходить туда. Каждую неделю приносила цветы, которые можно было поставить в вазу. Мать Фрэнсис посоветовала ей ходить по длинной извилистой тропинке за монастырем и собирать полевые цветы и палые листья. Сначала монахиня репетировала с ней составление букета, чтобы потом девочка могла сделать то же самое у Хоганов, но через несколько недель Ева ощутила уверенность в себе. Девочка приносила охапку разноцветных листьев и раскладывала их на столе в коридоре. Это превратилось в ритуал. Патси готовила вазы заранее и гадала, что именно сегодня принесет Ева.

— Красивый у вас дом, — с завистью говорила она. Аннабел Хоган довольно улыбалась и радовалась, что сумела подружить девочек.

Ева спрашивала отца Бенни, как он познакомился с миссис Хоган и всегда ли ему хотелось заниматься бизнесом. Бенни и в голову не приходило задавать такие вопросы, но ответы она слушала с удовольствием.

Она понятия не имела, что ее родители познакомились, играя в теннис в каком-то другом графстве. Никогда не слышала, что папа учился совсем другому бизнесу в соседнем городе Баллили. Или что мама после окончания школы преподавала английский в каком-то бельгийском монастыре.

— Ты заставляешь моих родителей рассказывать очень интересные вещи, — однажды днем сказала она, когда девочки сидели в ее спальне и Ева удивилась тому, что им позволили пользоваться электрическим камином только для себя.

— Ну, у них действительно была потрясающая жизнь.

— Да, наверное… — неуверенно ответила Бенни.

— Понимаешь, у монахинь ничего такого не было.

— Конечно, было. Разве они могли это забыть?

— Знаешь, им не положено думать о прошлом. О жизни, которая была у них до пострижения. Их жизнь начинается тогда, когда они становятся Христовыми невестами. Они просто не могут рассказать о старых временах то, что рассказывают твои мама и папа.

— Они хотят, чтобы ты тоже стала монахиней? — спросила Бенни.

— Нет. Мать Фрэнсис сказала, что меня не примут в монастырь, даже если я этого захочу. Пока мне не исполнится двадцать один год.

— Почему?

— Она считает, что это единственная жизнь, которую я знаю, и если я стану монахиней, то только поэтому. Говорит, что после окончания школы мне нужно будет найти себе работу, прожить в миру не меньше трех лет и только потом подумать о пострижении.

— По-моему, тебе очень повезло с ними, — сказала Бенни.

— Да. Да, повезло.

— Я не хочу сказать, что смерть родителей — это везение, но ты могла попасть в место и похуже.

— Как в сказках про злую мачеху, — кивнула Ева.

— Странно, почему они тебя взяли. Обычно сестры берут детей только тогда, когда при монастыре есть приют.

— У них работал мой отец. Они послали его в Уэстлендс, чтобы чуть-чуть заработать, потому что сами монахини не могли много платить ему. Там он и познакомился с моей мамой. Наверное, они чувствовали себя ответственными за это.

Бенни умирала от желания узнать что-нибудь еще, но хорошо помнила совет Патси.

— Что ж, все вышло хорошо. Сестры тебя обожают.

— Твои родители тебя тоже обожают.

— Ну, иногда с ними бывает трудно. Хочется сбежать за тридевять земель.

— Мне тоже, — ответила Ева. — Но из монастыря не очень-то убежишь.

— Когда мы станем старше, все будет по-другому.

— А может, и нет, — серьезно ответила Ева.

— Ты про что?

— Для этого мы должны показать им, что достойны доверия. Показать, что если нам разрешат уйти, то в назначенный срок мы вернемся.

— А как мы можем это сделать? — с жаром спросила Бенни.

— Не знаю. Нужно начать с чего-то простого. Кстати, ты можешь попросить, чтобы мне разрешили остаться у вас на ночь?

— Конечно, могу.

— Тогда я сумею доказать матери Фрэнсис, что могу вернуться к мессе в часовне, и она поймет, что на меня можно положиться.

— К воскресной обедне?

— Нет. К семичасовой мессе, которая бывает каждое утро.

— Нет!

— Это очень приятно. Монахини чудесно поют. Там мирно и спокойно. Так что ничего страшного. К нам специально приходит отец Росс, съедает в трапезной вкусный завтрак и говорит, что другие священники ему люто завидуют.

— Я не знала… про каждое утро.

— Ты никому не расскажешь, правда?

— Конечно, правда. А это что, секрет?

— Да нет. Просто я никому ничего не рассказываю, и монахиням это нравится. Они считают меня своей. Раньше у меня не было подруг. Поэтому и рассказывать было некому.

Бенни широко улыбнулась:

— Когда ты хочешь остаться на ночь? Может быть, в среду?

— Не знаю, Ева. У тебя нет хорошей пижамы, сумки с туалетными принадлежностями и другими вещами, которые нужны человеку, который хочет остаться в гостях на ночь.