Тем временем премьер-министр Андрэ Тардью недвусмысленно намекает, что Горгулов — коммунист, его преступные действия направлены на то, чтобы вызвать во Франции хаос и анархию и открыть ее большевизму. Эту точку зрения поддерживают и другие деятели правых сил.

«Юманите» разоблачает: убийца —- белогвардеец, он стрелял по франко-советскому сотрудничеству.

В префектуре квартала Сан-Филипп начался допрос.

— Как вас зовут?

— Зовут меня Павел Горгулов, родился 29 июня 1895 года в станице Лабинской на Кубани... Я врач и известный писатель. Председатель и основатель русской национально-фашистской партии, которую основал несколько лет назад в Праге. Эта организация направлена против большевиков.

Вопросы сыплются один за другим. Горгулов отбивается, обижается:

— Я не бандит какой-нибудь и не уголовник. Я — политический террорист.

— Почему вы стреляли в президента республики?

— Я застрелил его потому, что Франция не освободила мою русскую родину от большевиков. Франция, а с ней и вся Европа и Америка давали большевикам деньги и тем самым их поддерживали.

— У вас были особые причины предпринять покушение именно на президента Думера?

— Против президента я лично ничего не имел и даже лично его не знал. Я большой русский патриот. Знаю, что вы меня казните, но моей обязанностью было сделать то, что я сделал!

— Вы причисляете себя к фашистам. Возможно, вы имеете контакты с итальянскими фашистами?

— Я преклоняюсь перед господином Муссолини и господином Гитлером в Германии, но связи с ними не имею и никаких денег от них не получал. Даже члены моей партии ни о чем не знали.

— Велика ли ваша партия?

— Сейчас в ней уже сорок членов, но скоро она станет большой партией.

— Как вы проникли на выставку, куда могли пройти лишь приглашенные?

— Я писатель-борец. Приглашение на вернисаж потребовал вчера в Союзе писателей — ветеранов войны. Ведь я тоже сражался в великой войне.

— Приглашение было выдано на имя Павла Бреда, но это имя не ваше?

— Это мой литературный псевдоним...

Горгулов распространяется о своих книгах —увы, полиция такого автора не знает. Посовещавшись, чины приходят к выводу, что задержанный пишет и публикуется не на французском, а на каком-то другом языке, возможно, «чехословацком». Переводчики объясняют русское значение его псевдонима: бред —абсурд, нелепость, галиматья, чушь, ахинея...

Кто же он такой?

Павел Горгулов действительно родом с Кубани, из богатой кулацкой, офицерской семьи. Его дед и отец были гвардейскими офицерами, мать тоже из казачьей офицерской семьи. Такой же путь предстоял и Павлу. Но отец, «открыв» в нем талант к науке, настоял на медицине. Павел, окончив Екатерино-дарскую гимназию, начинает изучать медицину в Москве.

Идет четырнадцатый год... С первого курса медицины — на офицерские курсы в Петроград, и через три месяца юный подпоручик месил грязь на дорогах Галиции, вдоль которых стояли темные от дождей распятия... Взрыв снаряда окончил его военную карьеру. Тяжелые вспышки гнева и вставную челюсть привез он с фронта, особенно страшен и неуправляем становился летом. В годы гражданской войны, как позже вспоминали земляки, он околачивался в бандах.

В 1921 году Горгулов, бежав из Советской России, объявился в Чехословакии. Окончил медицинский факультет одновременно с Найдичем и в 1927 году получил разрешение на врачебную практику в Годонине, районном городке на Южной

Мораве, тихом, благопристойном, окруженном виноградниками. За год он сменил здесь семь квартир, а потом и город. За оскорбления, драки, принуждения пациенток к сожительству, аборты — несколько из них окончились летальным исходом— чехословацкая юстиция возбудила против него уголовное дело.

Тем временем в Горгулове пробуждается «талант» писателя и политического деятеля. «Это не был человек толпы,—писал он об одном из героев, рисуя автопортрет,— который маршировал с тысячами. Он шел впереди, как идут вожди, герои». (После ареста, как водится на Западе и сейчас, издательства дрались за право публикации его бреда — «Казачка Соня», «Роман казака»).

И все же, несмотря на очевидные факты, французская полиция решила направить в Чехословакию опытнейшего парижского криминалиста, шефа следственного отделения, дабы установить связи Горгулова с чехословацкими коммунистами. К этому времени чехословацкая полиция собрала объемистое досье: здесь скрупулезно перечислялись его драки, издевательства над женами, долги. Из этих бумаг вставал человек неограниченного самолюбия, убежденный в своей исключительности, с припадками гнева, после которых его охватывала глубокая депрессия... И при этом мнительный, верящий в приметы, алкоголик и сексуальный маньяк.

Все было именно так, в чем парижский гость быстро убедился. Но ему были нужны связи с коммунистами. Некоторые газеты во Франции и Чехословакии уже писали об этом как о доказанных фактах. Против лживой кампании выступили коммунисты Годонина. 12 мая 1932 года они направили в Прагу письмо:

«Правительству Чехословацкой Республики.

Мы, нижеподписавшиеся участники собрания в Стражнице, со всей решительностью протестуем против лживой кампании, которая называет Горгулова, убийцу французского президента, членом КПЧ. Именно коммунисты разоблачили его и выгнали из Годонина, в то время как другие партии, например социальные демократы, членом которой он был, ему протежировали. Русские эмигранты, ярые недруги СССР, имеют на своем счету и другие преступления (убийство советского дипломата Воровского, события в Харбине), они поддерживают тесные связи с буржуазными партиями... Мы на законных основаниях требуем, чтобы русская контрреволюционная эмиграция была немедленно изгнана с территории нашего государства.

СССР много раз доказал, что войны не хочет, и ежедневно доказывает это своей миролюбивой позицией...»

Дело Горгулова буржуазные правительства использовали как повод для новой травли СССР, разжигания военного пожара. Коммунисты разоблачали подлинные цели этой кампании, требовали признания СССР, установления с Советским Союзом дружеских отношений. В Чехословакии и Болгарии, в Польше и во Франции коммунисты решительно, бескомпромиссно разоблачали тех, кто поддерживал белую эмиграцию: «...чехословацкое правительство, предоставляя русской эмиграции ежегодно свыше 60 млн. крон, т. е. больше, чем все остальные государства, вместе взятые, также несет ответственность за все действия русской эмиграции против СССР».

25 июля 1932 года в парижском дворце юстиции начался суд над Павлом Горгуловым. Защищал его адвокат, прославившийся защитой убийцы Жореса.

Председатель дал Горгулову слово, чтобы он объяснил свою политическую идею. Горгулов читал по бумажке: «...нужно понять жизнь русского эмигранта, человека без родины. Я жил в аду. Французское правительство убило мою политическую идею, мир дает Советам возможность править дальше...»

Вызывают свидетелей. Горгулов, теряя контроль над собой, вскакивает:

— Сегодня можно купить каждого генерала и каждого казака старой русской армии... Достойно сожаления, что мои земляки хотят перед смертью меня оскорбить...

Облачившись в пурпурную мантию, начинает свою речь обвинитель:

— Кто этот мнимый судья, который убил президента республики? Это русский. Здесь, в Париже, есть разные русские. Спокойные и нарушающие спокойствие, белые, красные и даже зеленые. Господа присяжные заседатели, я мог бы представить Горгулова в качестве коммуниста, но не имею для этого достаточно доказательств, хотя мне кажется, что слова казака Лазарева, который был здесь выслушан, правдивы. Кто он, Гор-гулов: белый, красный или зеленый? Можно решительно сказать, что это шарлатан, фанатик, садист, развратник, который под предлогом лечения девушек в действительности насилует их. Горгулов — это Распутин эмиграции...

Его казнили на гильотине...

Как свидетельствует досье желто-голубой папки, эмиграцию раздирали групповые интересы ее различных напластований— национальных, религиозных, политических... Пытаясь найти контакты с белоказаками, оуновцы считали необходимым «допускать и поддерживать казачий национализм, так как он отводит казачество от Москвы. И если бы мы этого не сделали, а сразу заявили, что казаки не имеют ни малейших данных для своей национальной физиономии, то тем самым мы толкнули бы их в объятия москалей. Нам важно оторвать от Москвы дончаков, которые роднятся с русскими по языку, расово — и только казаческими традициями от них отличаются. Дело очевидное: только усиливая эти традиции, мы можем содействовать отмежеванию Дона от России и установлению его союза с Украиной».