Трудную жизнь может он пообещать Оттилии. Но он не изменит себе. Он не похож на радостного жениха, забывшего обо всем на свете, кроме своей избранницы. Он придет к ней со своими муками, сомнениями, надеждами, со своей великой верой в нелегкую, но неминуемую победу.

Оттилия стала его женой. Книги, которые она читала вместе с Томасом, не мешали ей отлично вести хозяйство.

Позор, позор! Новая работа Лютера называлась «О светской власти, в какой мере люди обязаны ей повиноваться». Не недавние ли споры со Штюбнером и Шторхом заставили Мартина еще раз изложить свою точку зрения? Или правда, что он выполнял лишь волю герцога? Но что это меняет? В Веймаре, при дворе, он произнес две проповеди. Затем издал их с посвящением герцогу. О Мартин, Мартин, продал ты свое первородство за чечевичную похлебку! Крепка у тебя вера, которой ты похваляешься, но годится она только на то, чтобы защищать угнетателей.

Доктор Лютер доказывал, что в мирских делах крайне необходимо слушаться законных правителей. Сейчас все громче раздаются голоса, требующие упразднения властей. Почему один христианин обязан подчиняться другому? Опаснейшие мысли! Если бы не было меча карающего, то рухнул бы весь миропорядок. Злодеи только и сдерживаются, что страхом наказания. Лютер не жалел мрачных красок: «Не будь этого, то ввиду всеобщей распространенности зла — среди тысячи найдется едва ли единственный христианин! — один пожирал бы другого и никто не мог бы обзавестись женой и детьми, не мог бы добывать себе пропитания и служить господу. Мир превратился бы в пустыню».

Рисуя подобные картины, Лютер намеренно искажал взгляды своих противников, которые требовали не уничтожения всякой власти вообще, а передачи ее народу.

«Светский меч, — поучал Лютер, — полезен и необходим всем людям для охраны мира, для кары за преступления и защиты от злых. Поэтому-то христианин и платит подати, почитает начальство, служит и помогает ему, делает все, что идет на пользу светской власти, дабы ее не забывали, чтили и боялись».

«Цени меч и светскую власть не менее супружества, земледелия, ремесла и прочих установлений бога. Если господу можно угодить в супружестве, землепашестве, ремесле, так можно угодить ему и в применении власти».

Строгость красит князя. Ему следует брать пример с хорошего возницы, который не дает лошадям воли, а крепко держит кнут в руках и никогда не дремлет. Народ обязан подчиняться властям, даже если они поступают несправедливо. «Начальству не должно противиться силой, а лишь сознанием правоты своей, и если оно обратит на это внимание свое — хорошо, а если нет, то ты невинен и терпишь напраслину ради господа».

Лютер поругивал князей, особенно за их вмешательство в духовные дела. Но, будучи невысокого мнения о народе, считал, что ему вполне подходят существующие правители: «Мир слишком испорчен. Он недостоин иметь много умных, благочестивых князей — на лягушек нужны аисты».

Постыдная книга! Геракл Германии стал угодливым прислужником князей! Жалкая роль!

Вот окружают Мюнцера люди и спрашивают: «Брат, ты говоришь, что наш долг сопротивляться злодеям господам? А ведь Лютер, славный своей мудростью, учит обратному. Так неужели твои слова расходятся с Евангелием?»

Что ему отвечать? Он побьет книжников их собственным оружием. Он берет ту же самую 13-ю главу «Послания к римлянам», которую Лютер положил в основу проповедей о повиновении властям: «Всякая душа да будет покорна высшим властям; ибо нет власти не от бога, существующие же власти от бога установлены». Но эту главу Мюнцер толкует по-своему. Он делает упор на слова «начальствующие страшны не для добрых дел, но для злых». Какой отсюда следует вывод? Единственный — слушаться властей должно лишь в том случае, если они рьяно выполняют свои обязанности по защите праведных и Наказанию злых. Но власти пренебрегают своим долгом, значит — высшее право Народа отобрать у них вверенный им меч и употребить его на погибель нечестивых!

Ссылками на Евангелие Лютер обосновывал необходимость покорности. А Мюнцер теми же текстами доказывал право народа на насильственный переворот, на восстание.

Вскоре по приезде в Альштедт Мюнцер переложил латинские псалмы на немецкий язык, сочинил несколько духовных песен, подобрал музыку. Он раздавал всем причастие под обоими видами — между духовным лицом и простым человеком нет никакого различия!

Богослужение Мюнцер тоже подчинил своим целям. К букве библии он не испытывал никакого почтения: на свой лад толковал он любые тексты, перекраивал речения пророков, вкладывал в их уста фразы, которых не было в писании. Он не связывал себя ритуалом, часто отступал от порядка службы, им же установленного. Полагалось читать один отрывок из библии, а он начинал говорить о другом. Весь он — вдохновение, порыв, страсть, но страсть, подчиненная воле. Жить по Евангелию — не значит уповать на загробное блаженство, здесь надо сделать всех равными и свободными. Этому мешают тираны — так пусть же их трупы рвут стервятники и терзают дикие звери.

Он отбрасывал главу, которую должен был читать во время вечери, и запевал по-немецки псалом, где мало осталось от подлинника. Все, кто был в церкви, подхватывали его слова, и многоголосый хор гремел: «Безбожных правителей господь повелел перебить!»

Широко разнеслась молва о брате Томасе. Послушать его стекались люди с разных сторон. Церковь всегда была переполнена. Пешком или на подводах добирались сюда не только крестьяне из соседних деревень, но и жители отдаленных сел и городов. Каждое воскресенье пришлых становилось все больше. Особенно радовало Томаса, что среди его слушателей было много милых его сердцу рудокопов. Эрнст, мансфельдский граф, с самого начала очень косо смотрел на то, что подвластные ему люди зачастили в Альштедт. Но горнорабочие по-прежнему приходили слушать Мюнцера. Он нашел среди них много верных друзей и единомышленников.

После проповеди они устраивали сходки на мельнице, где работал Петер Вармут, или в мастерской кожевника Бартеля Крумпа, среди дубильных чанов. Борьба будет долгой и жестокой. Бесконечная глупость надеяться, что бог мгновенно придет людям на помощь. Мюнцер требовал самоотречения и готовности на любые жертвы. Он предупреждал: впереди большие испытания. Скоро разразятся такие страшные бури, что человек потеряет охоту и жить. Бушующее море поглотит многих, кто думает, что уже достиг победы. Но не бежать надо от волны — в нее надо врезаться смело и ловко, как это делают опытные мореходы. Тот, кто не желает переносить страданий, сопряженных с борьбой, ничего не добьется.

Он учил самоотверженности и мужеству. В этом он видел залог победы.

Странное письмо! Миролюбивое по тону, оно насквозь пронизано притворством. Лютер не думает, что Томас вернется в стан виттенбергских книжников, но находит их встречу полезной. Мартин ставит ему в вину беспорядки в Цвиккау, распрю с Эграном, опасную склонность к мятежу. Пора уже по-настоящему разобрать взгляды, которых он держится.

Чувствуя подвох, Мюнцер не дает себя провести. Он отвечает уважительно и любезно, не жалеет комплиментов, охотно рассуждает об откровении божьем, но сути разногласий не затрагивает.

А что касается Эграна, то его очень удивляет, почему Лютер берет под защиту этого зачумленнейшего человека. Ведь Эгран, убоявшись преследований, покаялся и вернулся в лоно католической церкви. Он распознал его сразу!

Долго ли будут повторять вздорные россказни об участии Мюнцера в каких-то беспорядках? Все, кроме слепых главарей, превосходно знают, что во время волнений он находился в бане и ничего не подозревал. Его напрасно считают зачинщиком мятежа. Если бы он не помешал, то в ближайшую ночь все советники были бы перебиты.

Вспоминая свои ожесточенные схватки с Штюбнером и Шторхом, Лютер твердит, что они высказывали мысли Томаса. Незаслуженные упреки! Он, Мюнцер, и ведать не ведает, что они говорили или делали.