Книжники ссылаются на священное писание, а сами, как воры, тащат из него отдельные куски. Истинной веры достичь нелегко, ее нельзя получить, читая книги или слушая попов. Как поле, не тронутое лемехом плуга, не может принести обильного урожая, так и человек не может считать себя христианином, если крест страданий прежде не сделал его способным воспринять слово божье.

Для книжников мертвая буква библии превыше всего. Другие люди мучаются, а они знай себе живут в собственное удовольствие и кичатся крепостью своей веры, которую они не выстрадали, а украли. Они проповедуют «сладкого» Христа и чураются «горького». Но так недолго и сдохнуть, обожравшись медом!

Больше всего, предупреждал Мюнцер, следует беречься книжников: они толкают на ложный путь. Они выдают себя за учителей, а пробавляются краденой, вымышленной верой. Человек сам способен различать дьявольское и божье. Если кто и может его наставлять, так только бог. Чтобы постичь правду, не надо никаких посредников: ни прежних попов, ни новоявленных книжников!

Томас радовался. Теперь он выступает не перед сотнями слушателей — типографский станок позволит ему заговорить на всю Германию!

Княжеский приказ застал его врасплох. Альштедтского печатника повелевалось немедленно выслать. Лютер был верен себе. Он любил бить врага после того, как его свяжут по рукам и ногам. Доктор Мартин, великий полемист, предпочитал опровергать противников, когда власти запретят им издавать их произведения.

Типография в Альштедте была закрыта.

Бес, орудующий в Альштедте, обязан предстать перед учеными судьями! Лютер спал и видел, как в узком кругу единомышленников добивается своего: учение Мюнцера объявляют бунтарским, дьявольским, ложным.

Да и вообще нельзя допускать, чтобы люди, подобные Мюнцеру, наставляли в вере народ. Это приведет только к смятению умов, распрям и мятежам. Перед священными текстами Мюнцер не испытывает ни трепета, ни благоговения. Он хвалится, что может сам, если надо, написать целую библию.

А как кощунственно обращается Мюнцер с писанием, жаловался доктор Лютер Спалатину, он, толкуя, придает ему обратный смысл. Дикие речи — словно произносит их пьяный или безумец!

Отказ Томаса приехать в Виттенберг на «диспут в закутке» разозлил Лютера. Если он не хочет явиться добровольно, то власти должны его заставить!

Не сам диспут с Альштедтским бесом интересовал Лютера, а осуждение его взглядов. И это надо сделать как можно быстрей. Он писал письмо за письмом, уговаривал, предупреждал. Он обращался к своим высокопоставленным друзьям и заступникам, просил курпринца, наседал на Спалатина, побуждал Цейса — заставьте Мюнцера отправиться в Виттенберг и держать ответ за свое учение! Лжепророк должен быть разоблачен и повержен!

Сначала в Альштедте их было немного: около тридцати человек. Они хорошо поняли Мюнцера. Все должно стать общим! Тираны добровольно не поступятся и толикой своих привилегий. Они будут яростно защищать награбленные сокровища и собственную власть. Не зря они кормят отряды наемников и держат при себе пушкарей.

В один из весенних дней они собрались в старом городском рву, из которого только недавно ушла последняя вода. Они клялись, что не пожалеют жизни ради торжества Евангелия и истребления безбожных кровопийц. Они покончат со всеми поборами и податями, разрушат монастыри, разгонят монахов.

Среди первых, кто принес клятву, были Бартель Крумп, Петер Вармут и стекольщик Бальтазар Штубенер. Ганс Рейхард переписал всех присягнувших. Списки взял на хранение Крумп.

Вскоре к ним присоединились люди и из других мест — мансфельдский рудокоп Петер Бэр, Тиль Банзе, проповедник из Зангерхаузена и мюльхаузенцы Ганс Куле и Ганс Роде, скорняк. Они разошлись по домам и принялись за работу — «Союз избранных» будет повсюду! О своих успехах и затруднениях они сообщали Мюнцеру. Его ответные послания были проникнуты воинственным духом. Время жатвы уже на пороге! Острите серпы и точите косы!

Замки и монастыри — оплот угнетения, церкви — притоны ложной веры. До тех пор, пока они существуют, народу не добиться освобождения. Не словом божьим — руками людей будет произведен переворот. Не бойтесь, братья, не бойтесь пускать в ход кулаки! Гнезда стервятников будут разорены!

«Союз избранных» рос и ширился. Скоро ли он даст о себе знать? Или жители захолустного городка способны только шуметь после проповедей и воинственно шептаться за закрытыми ставнями, когда на улице нет стражи?

В деревушке Маллербах, недалеко от ворот Альштедта, находилась часовня с чудотворной иконой. Монахини Наундорфа, которым она принадлежала, сделали из людской набожности выгодный промысел. Они без устали твердили, что образ богородицы исцеляет все недуги, избавляет от страданий и уберегает от бед. По старому обычаю, каждый, кому была ниспослана благодать, должен был, помимо щедрых даров, принести изображение, свидетельствующее о чуде. Если заступница богоматерь спасла дом от пожара, то рядом с алтарем ставился маленький домик из воска. Если в годину мора ваши молитвы были услышаны и скотина не сдохла, вы обязаны были принести фигурки коров. Часовня была набита восковыми ногами, скрюченными в судорогах, страшными масками с незаживающими язвами. В деревушку тянулись вереницы паломников.

Монастырь не довольствовался доходами с часовни, а еще брал с города подать. Вопиющее бесстыдство! До каких же пор послушные альштедтцы будут мириться с тем, что на их деньги, добываемые тяжким трудом, монахини, заплывшие жиром, дуют вино и пиво?

В своих проповедях Мюнцер несколько раз говорил о часовне. Веру в чудотворную икону он клеймил как постыдное идолопоклонство. На невежестве и суевериях оборотистые монашки греют себе руки. Долго ли еще горожане намерены сносить этот позор?

Вот оно, капище дьявола, где под видом девы Марии молятся сатане! К горожанам, явившимся в Маллербах, присоединились крестьяне. Кто-то робко вопрошал: «Не покарает ли бог за кощунство?» Покарает? Весь честной народ увидит, что разрушители идолов останутся целыми и невредимыми. Ни столбняк на них не найдет, ни гром не разразит.

Старик скитник, охая и причитая, путался под ногами. Мюнцер прогнал его прочь. Громите сатанинскую обитель! Все полетело наземь: ризы, церковная утварь, фигурки из раскрашенного воска, лампады и покровы. Чудотворную икону разбили вдребезги. Под дружными ударами топоров рухнул алтарь. Часовню подожгли в нескольких местах. Буйно и весело затрещал огонь.

Ну, простаки, где кара господня? Десятилетиями вас дурачили, словно круглых болванов. Рухлядь, которой вы поклонялись, сгорела как солома. Что ж богородица не вступилась за святое дело? Насмешники отпускали крепкие словца. Даже мужики, известные своей набожностью, раздумчиво почесывали затылки. Похоже, что и впрямь монашки водили их за нос.

Возбужденные и решительные возвращались в Альштедт Мюнцер и его единомышленники. «Союз избранных» создан не для того, чтобы бездействовать. Маллербах — лишь начало.

Шоссер разорялся вовсю. Понимает ли Мюнцер, что он натворил? Кощунство, святотатство, мятеж! Как теперь оправдаться перед князьями? Цейса потянут к ответу: что смотрел он, когда злодеи палили часовню? Чем объяснить такое потворство еретикам? Страхом? А как он раньше проглядел, что в городе зреет бунт? Разве он знал, что магистр Томас, который так любит говорить об истинной вере, способен подстрекать людей на поджоги?

Он дал Цейсу высказаться. Зря только уважаемый шоссер говорит о мятеже и кощунстве. В этом никто из альштедтцев не повинен. Разрушение идолов угодно богу. Не в нем, Мюнцере, причина возмущения, а в монахинях с их поборами и домогательствами. Его удивляют речи шоссера. Неужели после всех наставлений он так слаб в вере, что не отличает правых от виновных, мятеж от законного восстания, воли божьей от святотатства?