Направление удара контрреволюционных соединений с самого начала было наибольшим на границе с Гондурасом в районе Халапы. Этот небольшой городок и прилегающий к нему район образовали причудливый холм на карте нашей страны, врезаясь вместе с излучиной реки в территорию Гондураса. Граница у нас издавна шла по реке Коко, и то, что она там изогнулась в сторону Гондураса, это уже дело географических условий.

«Контрас» хотели захватить Халапу и, укрепившись в этой местности, провозгласить район Халапы со столицей в городке независимой суверенной территорией, а потом позвать туда войска США, сформировав правительство новой проамериканской страны. Понятное дело, тогда перед лицом мировой общественности США будут «помогать» этому «правительству» завоевать страну. И война станет для нас крайне сложной.

Эти планы были вовремя расстроены, район Халапы укреплен войсками и техникой, и враг вообще потерял надежду победить там.

Тем не менее на территории Гондураса насчитывается поныне около восьми-девяти тысяч контрреволюционеров и наемников сомосовского режима, которые продолжают нападать на страну, проникая и вглубь время от времени, хотя в основном держатся поближе к границе, чтобы перейти ее в случае необходимости назад в Гондурас.

С некоторых пор наемники «контрас» начали применять технику — самолеты и быстроходные катера, с которых они нападали на корабли в Пуэрто Коринто и минировали заливы и гавань.

Стало известно, что в труднопроходимом районе почти на берегу Рио Коко, но на нашей территории, бандиты построили маленький аэродром, с которого самолеты летали на территорию Никарагуа. Они поставляли бандам, которые продвигались внутрь страны, и скрытой контре оружие и другие припасы, а иногда и бомбили некоторые населенные пункты.

Такое, скажем прямо, нахальство в расположении аэродрома объяснялось двумя причинами. Противоположный берег Рио Коко был невысок, густо порос лесом и кустарником, и построить там аэродром было сложно, пришлось бы выкорчевывать приличный участок густого леса.

А с нашей стороны, как нарочно, высокий берег с естественной поляной едва ли не в полкилометра длиной, а дальше опять сельва. Эта лысина на реке и натолкнула «контрас» на идею аэродрома здесь, тем, более что незаметно было, где самолеты садились, поскольку аэродром был у самой реки, более того, в километре или полутора от реки с противоположной стороны и разместилась самая большая база контрреволюционеров, и ее здесь возглавлял Бенито Браво, известный сомосовский палач, бывший капитан Национальной гвардии.

Нашим заданием было уничтожить аэродром, технику и по возможности живую силу врага в количестве, которое представится возможным, и затем отойти. Для этого Маркон выработал такой план, и я со своей десяткой был составной частью этого плана.

Мы добрались на машинах до Халапы, туда и дорога, и вся территория вокруг контролировались нашими войсками, а из Халапы отправились пешком ночью в направлении на восток горами.

Мы шли маршем две ночи, днем прятались в лесной чаще, спали, выставляли часовых, а к ночи снова в путь. Дело для нас было обычное, каждый бывал в походах не раз, и если здесь и было несколько новичков, то новички они были только для нашего отряда, в предварительных боевых операциях других подразделений уже успели отличиться.

На третьи сутки часа в три ночи Маркон остановил колонну, и мы насторожились, хотя до места боя еще должно было быть довольно далеко, но ведь мы уже дошли до основной точки. Отсюда пойдем прямо в наступление.

Между нами говоря, у меня как всегда что-то случилось. Хожу я легко в горах издавна, все мы тренированные, и здоровье у каждого подходящее.

Но ведь все может случиться.

Ну вот, ни с того ни с сего заболел у меня живот. Ну, никогда не болел, слово чести. И что кому скажешь. Я уже молчал, пока не пришли на место, стиснул зубы и молчал, а когда уже Маркон скомандовал «Стой!», нашел в нашей аптечке таблетки на такой случай да выпил украдкой, никому не говорил, потому что потом такой вот Браво или еще кто-нибудь начнет смеяться и, как всегда, я — самый подходящий объект для шуток.

Так вот, когда-то, как раз перед операцией в районе Хинотеги, я спешил и незаметно для себя подбрил один конец уса больше, а другой так и оставил немного свисать, потому что они у меня и так не слишком густые, но вроде бы к лицу, Лаура так говорит. Эти индейские примеси в нашей семье откуда и взялись, неизвестно, а волосы на лице у меня не растут, ну прямехонько, как у Рауля, который и так полуиндеец, едва-едва. Вот у брата моего, которому девятнадцать, так у того хоть бороду запускай, а я, ну, как всегда.

Так вот, когда мы возвращались с той удачной на удивление операции, потому что все у нас остались живы и невредимы, а банду, хоть и небольшую, мы разбили, тридцать семь убитых и пять «контрас» в плен взяли, так Ларго вдруг говорит: «Смотрите, в бою кто-то нашему цыпленку усы обгрыз! Ты что, говорит, с ними кусался, или так разозлился, что даже ус сам себе откусил? Ай да Эль Пойо! Или ты, может, хотел напугать контру? Ну, признавайся, кто тебе откусил ус?»

Я нашел где-то осколок зеркала (всегда у кого-нибудь есть из «аккуратистов»), и что вы думаете, один ус книзу свисает, а другой подстрижен. Как это вышло — не знаю. Пришлось и другой постричь, уж после выросли опять, а я с тех пор уже смотрел внимательно.

Да вот и сейчас, думаю, промолчу, меньше разговоров потом будет. Но грустно мне стало, это надо же. Правду говоря, через час утих у меня живот, потому что иначе я уже начинал побаиваться, как пойдет мое задание дальше. Знаете, это вроде бы шутка, а когда вот такая мелочь мешает в тяжелую и ответственную минуту, то можешь ошибиться там, где как раз не нужно. И сам по глупости погибнешь, и людей подведешь.

Не следует чересчур жаловаться, потому что в общем-то неплохая получается у меня жизнь, но, к сожалению, всегда есть какая-то неурядица, которая радость мою испортит. Вот как будто улыбнулась мне судьба, а повезло, и я уже готов принять ее подарок, благодарно и облегченно вздыхая, как тут события разворачиваются вспять и в последний миг что-то обязательно перепортит мне всю мою удачу. Будто мелочь и не слишком заслуживает внимания, а если попадется камешек в супе, то обязательно мне в тарелку. Я же еще и кусну его сгоряча, товарищи хохочут, а у меня настроение испорчено. Если поскользнулся и не упал, то уж автомат всадил в лужу так, что чистить хоть сразу садись, а если идем куда-то и я рассказываю анекдот, то именно когда все хохочут и я с ними, самое время, чтоб я врезался головой в ветку развесистого дерева, мимо которого мы проходим. Все пригнулись, а я, конечно, именно в это мгновение повернулся и не заметил, что ветка низко. Видимо, у меня выражение лица при этом такое, что друзья уже хохочут не над анекдотом, а надо мной, а я делаю вид, будто бы ничего особенного не произошло, тоже с ними смеюсь, а сам украдкой ощупываю шишку на голове, нет ли царапины, потому что сильно саднит.

Конечно, когда порой жалуюсь, то Хорхе, например, говорит, не гневи бога, Маноло, все у тебя наилучшим образом! Молод ты еще и горяч, потому и не все сразу замечаешь. Будь повнимательнее к мелочам, и проблем будет поменьше.

Что говорить, может, Хорхе и прав, у нас заместитель командира Маркон его уважает, да он и старше меня лет на пять, хотя это в нашем отряде, а сейчас уже батальоне, ничем таким особенным не считается.

Важно то, что ты сделал для революции, и что делаешь сейчас, и какие проявляешь знания и личные способности. Вот и все. Недавно, правда, я тоже получил лейтенанта, учился два года, но ведь вроде и неплохо, как для паренька из предместья Манагуа, вся жизнь которого до участия в подпольном сандинистском движении, наверное, в самом деле была достойна и удивления, и сочувствия, всегда наполненная веселым, а то и горьким смехом.

Я родился в Манагуа, в самом бедном его рабочем предместье, которое всегда любил, люблю и сейчас. Хотя достатка там никто никогда не знал, но в общем люди жили между собой дружно. Понятно, не последнюю роль это сыграло и в революционном движении, и во время восстания, и потом, когда сандинистские армии наступали на Манагуа.