Не потому ли, что дома ее кто-то ждет?

Глава 3.

Еще на подходе к коттеджу она услышала крики.

Боже милостивый… Маргрет сорвалась на бег. Вдруг ее кто-то услышал? Ее же могут принять за…

— Мама, я здесь! — Она врезалась в дверь, плечом распахивая ее настежь, до штырька упора на неровном дощатом полу.

Мать истошно кричала, отбиваясь от видимых ей одной демонов и швыряясь тарелками и мисками в пустое пространство перед собой. Маргрет обхватила ее со спины, удерживая от очередного броска.

Почувствовав на себе ее руки, та облегченно обмякла.

— Ш-ш-ш, — прошептала Маргрет. — Все хорошо. Я дома. Ты в безопасности.

— Где ты была? — В жалобном вопросе сквозил страх.

Маргрет ослабила руки, но не отпустила ее. Прежде нужно увериться, что буря прошла.

— Мама, сегодня воскресенье. По воскресеньям я всегда хожу в церковь.

— Чтобы Господь благословил нас, — припомнила та ее обычное оправдание, по-детски шмыгая носом. Потом утерла слезы, и на ее лицо вернулась доверчивая улыбка.

— Правильно. Чтобы Господь благословил нас.

Маргрет перевела дыхание и разжала руки, отчаянно желая, чтобы эти слова воплотились в жизнь, чтобы демонов можно было прогонять так же легко, как в те времена, когда ее отец заглядывал под кровать и объявлял, что никто там не прячется и можно спокойно ложиться спать. Но вопреки ее молитвам Господь послал им не спокойную жизнь, а охотника на ведьм, да еще обученного Джеймсом Скоби.

— А теперь посиди здесь и не вставай, пока я не подмету. — Она помогла матери сесть на скамью, потом осторожно перешагнула через осколки битой посуды и дотянулась до метлы. — Мама, а где Генриетта? Ты видишь ее?

Мать кивнула и выставила палец в сторону камина, где в углу валялась старая кукла, несомненно заброшенная туда при первом же появлении невидимых демонов. На ее раскрашенном деревянном лице появилась новая трещина.

Она подала игрушку матери, и та, заулыбавшись, сняла с куклы рваное платье — только затем, чтобы начать надевать его снова.

Маргрет отвернулась. Выметая осколки, она заметила среди грубых коричневых черепков белый кусочек фарфора с изображением голубого цветка. Она подобрала его, не обращая внимания на острые края.

Последняя делфтская тарелка.

Она бросила осколок обратно в груду мусора и закусила губу.

Из целого сервиза осталась только вазочка высотою с ладонь.

Маргрет сняла ее с полки и спрятала вручную расписанный пионами фарфор в ящик комода, подальше от глаз матери.

Той, прежней жизни больше не было — как и последних глиняных мисок, осознала она. Из чего им теперь есть?

— Вот! — Мать продемонстрировала переодетую куклу. — Генриетта с тобой здоровается.

Она кивнула, пробормотав ответное приветствие. Когда-то давно это была ее игрушка, подарок матери, а теперь с нею играла сама мать.

— Я хочу есть.

— Погоди немного, сейчас я соберу ужин.

Она, правда, не представляла, как ужинать без посуды. Игра. Она превратит это в игру. А вот и каша! Ну-ка, открывай рот! — скажет она, пока будет кормить мать прямо из котелка. К счастью, та уже не помнила о временах, когда они трапезничали при ярком свете свечей, подцепляя серебряными вилками куски сочного, жирного гусака.

Но сама Маргрет помнила.

И порой, лежа ночью без сна, стискивала зубы, чтобы не закричать, не завыть, не заплакать от воспоминаний о жизни, которую у них украли.

***

Александр поселился на верхнем этаже дома преподобного Диксона, в тесной и обшарпанной комнатке, где когда-то жили его сыновья. В графской башне удобств было больше, но граф разумно предположил, что ему будет лучше остановиться в жилище, расположенном в самом сердце деревни. Отсюда было проще наблюдать за ее жителями — и за самим священником.

Устроившись у окна, Александр мог следить за людьми, оставаясь при том незамеченным, и он — точно сидя на запрещенном ныне театральном спектакле — с жадностью внимал всему, что происходило на улице, выискивая за обыденными деревенскими делами подозрительные детали и рассматривая всех приходящих и уходящих.

К вечеру понедельника в деревню вернулась вдова Рейд. Он не ожидал увидеть ее так скоро, учитывая то, как она спешила отделаться от него в прошлый раз. Она заглянула в лавку плотника и вскорости вышла, унося в корзине, насколько он смог рассмотреть, две миски, две тарелки и две чашки.

Александр провожал ее взглядом, пока она не перешла мост и не исчезла за деревьями за поворотом дороги. Она определенно кого-то прячет. Но кого?

И почему?

***

Когда она вернулась, коттедж был пуст.

— Мама?

Ее не оказалось ни в кровати, где она спала, когда Маргрет уходила, ни наверху, ни внизу, ни внутри, ни снаружи. Нигде.

На дороге Маргрет никого не встретила. Значит, мать не пошла в деревню, чтобы с проклятиями и плачем бросаться на прохожих. А если и пошла, то кружным путем.

Она вернулась к входной двери. Заходящее солнце, огонь небесного очага, окрасило тучи в багряные, розовые и золотистые тона. В сгущающихся сумерках Маргрет посмотрела в направлении Кирктона, потом окинула тревожным взглядом поля и наконец ступила на дорогу, молясь о том, чтобы мать не забрела слишком далеко. Где она? Пошла на север, в сторону Джедборо? Блуждает в полях? Побежала навстречу опасности за приграничные холмы? А вдруг она упала в ручей и утонула?

Она сбегала к ручью, потом еще раз проверила все закутки внутри дома и встала на пороге, точно могла призвать мать силой мысли.

Ландшафт был по-прежнему пуст. Нужно начать поиски, но в каком направлении?

Маргрет обвела взглядом поля и холмы. Нет. Сегодня куда большая опасность исходит от человека.

Она взяла с полки фонарь, запалила трясущимися руками фитиль и пошла в сторону деревни.

***

После ужина Александр накинул плащ и, извинившись, отказался от ежевечернего чтения Библии, испытывая неодолимое желание выйти на свежий воздух. Диксон неодобрительно нахмурился, но Александр устал от его бесконечных вопросов. Священник, видно, рассчитывал, что охотник вычислит ведьму и укажет на нее сразу после прибытия в деревню, но сделать это было не так-то просто. Не для того, кому важно быть полностью уверенным в своей правоте.

Услышав, что он уходит проверить, нет ли чего подозрительного на улицах, священник отпустил его, восхитившись его храбростью. Разубеждать его Александр не стал. Пусть думает, что хочет. Смотреть злу в лицо он давно не боялся. Храбрость требовалась ему для другого: чтобы заглянуть в лицо самому себе, своему прошлому, вопросам, которыми он задавался вновь и вновь, спрашивая себя, что он мог сделать, но не сделал для того, чтобы спасти свою мать.

Снаружи не было ни души. Люди спрятались за закрытыми дверями и ставнями окон от того, что шастало в ночи под убывающей луной.

Он направился на север деревни и, ступив на мост, заметил, что навстречу ему движется бесплотный огонек. Когда огонек приблизился, он понял, что это фонарь в руке женщины, которая шла быстрым шагом, почти бежала.

Что побудило ее выйти из дома в столь поздний час, да еще в одиночку?

— Стойте! — крикнул он. — Кто это?

Свет резко остановился. Фонарь закачался, освещая тропу, но лицо женщины осталось в тени.

— Прочь с дороги!

Он не шевельнулся, поставив ее перед выбором: либо ретироваться, либо подойти ближе.

Она подняла фонарь, освещая его лицо. В первую секунду свет ослепил его, а после отбросил дьявольские тени на знакомые черты. Маргрет Рейд.

Узнав его, она ахнула от неожиданности.

— Что вы здесь делаете? — спросил он, стараясь не замечать покалывание внизу живота.

— Прошу вас. — Она тяжело дышала. — Я спешу.