— Куда?

Не ответив, она вытянула шею, высматривая что-то — или кого-то — за его спиной, потом попыталась обойти его, но он успел поймать ее за свободную руку.

— Вы с кем-то встречаетесь?

— Нет, — без колебания ответила она. — Отпустите меня.

Полнолуние уже миновало, День всех святых еще не наступил, но ведьмы могли устраивать сборища и в обычную ночь.

— Боитесь опоздать?

— Куда?

— На шабаш.

Даже в рассеянном свете фонаря было заметно, как сильно она побледнела.

— Хотите объявить меня ведьмой только за то, что я вышла на улицу после заката?

— Хочу спросить, с какой целью вы вышли на улицу после заката.

Приподняв фонарь, она испытующе посмотрела ему в лицо. На ее лбу залегла хмурая складка.

— Хорошо, — сказала она наконец. — Раз вы настолько мне не доверяете, идемте со мной.

Он выпустил ее руку и, когда Маргрет прошмыгнула мимо, устремился следом.

— Куда мы идем?

— Искать мою мать.

***

Безрассудный, рискованный шаг, но был ли у Маргрет выбор? Если охотник на ведьм задержит ее, некому будет искать ее мать, некому будет заботиться о ней и спасать от демонов, что преследовали ее по ночам.

— Вашу мать, — услышала она позади его голос, такой торжествующий, словно он подобрал ключ к сложному замку. — Которая живет с вами.

— Да. — Поздно задаваться вопросом, можно ли ему доверять. — Она убежала.

— Убежала?

— Тихо! — шикнула Маргрет, напрягая слух.

Она услышала знакомое бормотание. В конце тропинки, на окраине деревни.

— Сукины дети. Пропадите пропадом и вы, и ваше потомство в придачу.

Все-таки опоздала.

Она бросилась бежать, чуть не выронив фонарь, но не обратила на это внимания, как и на Александра, тенью последовавшего за ней.

— Мама!

— Чтоб вас черти забрали! — Голос ее окреп. Она затрясла воздетыми к небесам кулаками, пряди седых, спутанных волос развевались вокруг ее лица и ниспадали на спину.

Маргрет тронула ее за плечо, останавливая, успокаивая.

— Мама, идем домой, сейчас же.

— Но они уже близко! Я их видела!

Без единого слова охотник забрал у Маргрет фонарь, и она, обняв мать освободившимися руками, взглянула на него с невольной благодарностью.

— Ш-ш, — зашептала она, молясь, чтобы ее голос прорвался сквозь гул воображаемых голосов. — Я знаю, знаю. Но все будет хорошо. Я с тобой. Они ушли.

В кузнице, что стояла неподалеку, приоткрылись оконные ставни и тотчас захлопнулись.

Она потянула мать в темноту, надеясь, что, если раствориться в ночной тиши, то люди за окном сочтут, что все это им приснилось.

И тут мать заметила высокий черный силуэт охотника на ведьм.

— Он явился за мной! — завопила она пуще прежнего, вынуждая Маргрет, которая вела ее, сорваться на бег. — Ску-у-у-б! Ску-у-у-б! Дьявол пришел забрать меня!

Охотник, не отставая, следовал за ними. Плащ хлопал на ветру, и впрямь придавая ему сходство с обитателем преисподней.

— Нет, мама, он не Дьявол. — Она надеялась, что говорит правду. — Ну пожалуйста, — задыхаясь, взмолилась она на бегу, — не кричи.

Кто еще услышал ее крики? Что они успели увидеть? Если охотник на ведьм выдвинет обвинение, у него не будет недостатка в свидетелях.

Остановилась она только на мосту, за деревьями, что стеной росли вдоль реки. Не сводя взгляда с черного призрака, маячившего рядом, мать в ужасе верещала, не умолкая, но шум течения и шепот сухих листьев перекрывал ее стенания.

Ненадолго отпустив ее, Маргрет обессиленно привалилась к каменному ограждению моста и перевела дух, но когда Александр Кинкейд приподнял фонарь, и на его беспощадное, безмолвное лицо легли рваные пятна света, мать снова пронзительно закричала.

Страх, гнев, отчаяние разом обрушились на Маргрет. Схватив мать за плечи, она резко ее встряхнула.

— Замолчи! Иначе Дьявол на самом деле придет и утащит тебя.

Крики прекратились; вместо них хлынули слезы, которые мать, всхлипывая, тщетно пыталась сдержать. Маргрет затопило чувство вины, но умом она понимала: лучше уж пусть она плачет, чем перебудит всю деревню криками о Сатане.

Она попыталась отвернуть мать от охотника и прижать к себе, но та, оцепеневшая от страха, не поддавалась и глядела на него в упор, обливаясь слезами, точно вместо него видела перед собою своего палача.

— Давно она в таком состоянии? — Голос его прозвучал мягче, чем она ожидала.

Давно ли? Почти всю жизнь. Так давно, что уже и не упомнишь, что когда-то все было иначе.

— Довольно давно.

Она зажмурилась, сдерживая воспоминания. Дом в Эдинбурге. Ее комната. Слуги. Уроки. Платья с кружевной отделкой, вечера у камина, материнский смех, ласковые руки, укладывающие ее спать.

А потом появился один из его племени, и той жизни настал конец.

Мать наконец отвернулась и зарылась лицом в ее шаль. Пока она плакала, Маргрет смотрела поверх ее плеча на человека напротив. Все может закончиться прямо здесь и сейчас, и тогда все ее усилия, потраченные за год, пойдут прахом.

— Прошу вас, не забирайте ее.

Только одно ей оставалось: молить этого незнакомца о милосердии. Быть может, в нем пробудится жалость. Быть может, из этого мира исчезла еще не вся доброта.

Он поднес фонарь вплотную к ее лицу. Теперь уже она была ослеплена, едва различая его глаза за пятном света.

Наступила тишина; Маргрет чувствовала, как охотник безмолвно изучает ее лицо испытующим взглядом, заставляя их обоих — ее и страдальчески трясущуюся мать — мучиться в ожидании его приговора. Ей отчаянно захотелось завыть, как только что выла мать, понося мир, как несправедливое, неподвластное пониманию место.

Но она сдержалась.

— Лучше заберите ее домой, — ответил он наконец удивительно мягким голосом.

Страх схлынул, и она обмякла. Отсрочка. Последствия грянут завтра.

— Идем, мама, — сказала она. — Давай вернемся домой.

Мать заковыляла вперед, то и дело пугливо оборачиваясь на охотника, который, освещая тропу, зашагал следом.

Маргрет не нравилось, что он увязался за ними, но обратная дорога обещала быть долгой, поддерживать мать и одновременно держать фонарь она не могла и потому не стала возражать, когда Александр бесплотным духом поплыл за ними, а фонарь, покачиваясь в его руке, послал вперед длинные тени.

Сквозь тучи на них смотрел огрызок луны. Ветви деревьев трещали под напором ветра, швырявшего им под ноги пригоршни пожухлых листьев. В такую ночь легко можно было представить себе, как по дорогам рыщет сам Дьявол, или поверить в то, что во тьме привольно блуждают его прислужницы-ведьмы. Легко увидеть, как по деревне гуляет зло.

Можно даже увидеть призраков, которые померещились ее матери.

Как только они оказались дома, Маргрет дала матери Генриетту, и та, попав в знакомую обстановку и получив любимую игрушку, сразу успокоилась.

Самой Маргрет было не до спокойствия, ведь в дверях стоял он.

— Я должна попросить вас… — она запнулась, — никому о ней не рассказывать.

Если он уйдет прямо сейчас, быть может, все обойдется…

Но он не ушел. Он закрыл за собой дверь, подошел к камину и, точно считал себя вправе хозяйничать в чужом доме, взял кочергу, чтобы разворошить угли.

Маргрет бросила взгляд на мать, потом на лестницу, ведущую на чердак.

— Ступайте, — сказал он, считав ее мысли. — Я подожду здесь.

Тревожно оглядываясь на то, как он возится с огнем, Маргрет повела мать наверх, потом уложила ее в кровать и вполголоса прочла наизусть вечернюю молитву. Мать перевернулась на бок, прижала куклу к груди и в изнеможении закрыла глаза.

А Маргрет вернулась на лестницу и посмотрела вниз — на человека, во власти которого было уничтожить все.

Глава 4.

Когда шаги Маргрет затихли на лестнице, а в камине разгорелся огонь, Александр оглядел скудно обставленное, но опрятное помещение.