— Верно, — обрадовался Святополк, что хоть кто-то угадал причину мучений его холопа. — Что делать-то? Что?

— Надо скоренько в воду его, — посоветовал Хотка, — оно, может, и обойдется.

Святополк ухватился за совет, как утопающий за соломинку:

— Тащи его в воду. Слышь, в воду.

Талец подхватил мальчика, вскинул на руки, понес к озеру.

— Еще б воды ему горячей внутрь, — посоветовал опять Хотка.

Побежал кто-то из местных к избам воду горячую искать. Святополк до самой воды шел рядом с Тальцом, подбадривая Волчка:

— Держись, Волчок. Держись, не помирай. Слышь?

— Слышу, князь, — сипел бедный Волчок, напрягаясь до синевы, стонал: — Ой, худо! Ой, смертынька!

Талец вошел в воду почти по пояс, стал осторожно опускать мальчика в воду.

— Не зальешься? — спросил его.

Не, — сипел Волчок, ловя пятками илистое дно.

С берега княжич наказывал Тальцу:

— Будь подле. Слышь?

— Хорошо, хорошо, князь, не беспокойся.

Прибежал смерд с горшком горячей воды, зашел в воду, силком напоил Волчка. Не дождавшись, как помрет мальчишка, люди стали расходиться.

— Все туда же, на место судное, — велел Варяжко. Дружинникам что? По приказу и живут, и головы кладут— пошли, куда велено. Обельные ослушаться боярина тоже не посмели, потекли все опять туда же, к лавке той, у стены. Воротились на свои места и Костка с Хоткой. Остались только кормилец с княжичем на берегу да в воде Талец с Волчком.

— А тебя не касаемо? — крикнул ему Варяжко.

— Слышу. Да кабы мальчишка не залился.

— Я здесь Тальцу велю быть, — обернулся сердито Святополк на кормильца, щуря черные глаза. — Быть здесь велю.

— Хорошо, — с готовностью согласился Варяжко, — но тебе, Святополк Ярополчич, там бы надо быть. А?

Княжич отмахнулся рукой, но кормилец не уходил. Потом сказал ему негромко, чтоб сидящие в воде не слышали:

— Все в твоей воле, Святополк. Так будь же князем, начал суд — кончай.

— В моей воле, сказываешь? — переспросил княжич, все так же недобро щурясь.

— Истинно так, дорогой.

— Так пойдем.

В голосе княжича такое, что кормилец, идучи за ним, жалел уже, что настоял на своем. И один бы управился, чего там.

Пришли. Сели опять на свои места. Варяжко прокашлялся, чтобы голос звучал по-господски, и сказал:

— Уразумел, Хотка, за что осужден ты к продаже?

— Уразумел, боярин.

— Вот мы и утверждаем… — Варяжко обернулся к княжичу, поощряя его к знаку утвердительному, но тот и бровью не двинул, не то что головой. В отроческих чертах его увидел Варяжко непреклонность отцовскую, в глазах темных — недетскую решимость.

«Ой, кончать скорей надо, — не на шутку встревожился Варяжко. — Искры сыпятся, огню быть».

— Ну, — обернулся он к Хотке, — слыхал, что мы вздумали? Так тому и быть.

«Аминя» молвить Варяжко не успел, княжич вскочил с лавки и крикнул звонко и громко:

— Нет! Я продажу с него снимаю!

От крика этого замерли все, тихо стало, хоть траву слушай. И тут Хотка упал на колени, ударился лбом о землю.

— Спасибо, князь, — сказал, едва сдерживая рыдания. — Век за тебя Всевышнего просить стану.

Ничего не ответил Святополк, вскочил, повернулся и пошел скорым шагом к озеру, где Талец Волчка вымачивал.

Крепко задумался Варяжко, наморщив чело и прикрыв глаза. Хотка неслышно поднялся с колен. Уходить не решался, зная, задетая гордость боярина выхода ищет и уж лучше не тревожить его.

Кашлянул с чего-то Костка и словно разбудил боярина. Поднял он голову и рукой махнул несколько раз, разгоняя собравшихся. Всех, всех. И жителей, и дружинников своих гнал прочь. Двинулись было с места и Костка с Хоткой, но Хотку боярин рукой остановил. Когда остался перед ним только он, Варяжко сказал:

— Вину тебе за перетес княжич простил по душевной щедрости своей. Но я обиду князю без следа не могу оставить. А потому назначаю тебе три гривны продажи.

— Но, боярин…

— Не перечь, — нахмурился Варяжко, — ежели худшего себе не желаешь. Продажу эту взыскиваю ныне же.

— Но у меня нет таких кун.

— С тобой конь. Не очень борз, но я назначаю за него эти куны. Аминь.

Варяжко поднялся с лавки, давая понять, что разговор окончен. Затем поманил пальцем одного из дружинников и велел:

— Поедешь с этим до полпути. А там, забрав коня его вместе с седлом, воротишься.

— Слушаюсь, — поклонился дружинник и тут же махнул рукой Хотке: — Побежали.

Отпустив Хотку с дружинником, Варяжко прошелся по лагерю, отдал распоряжение готовиться к ночлегу. Потом зашел в избу, кликнул Костку. Тот появился в дверях тут же, — видно, был рядом в истобке с семьей своей.

— Вели, Костка, ложе княжичу приготовить. Траву свежую, сухую. Блохи есть?

— Бывают, — виновато промямлил Костка.

— Чтоб не было.

— Будь покоен, боярин. Велю женке вымести все, а после на низ травки одной подсыпем. Ни одна тварь не укусит.

Солнце уже скрылось за вершинами деревьев, стало смеркаться. От озера потянуло прохладой. Варяжко посмотрел в ту сторону, где сидел княжич. Недалеко от него из воды торчала голова Волчка. Тальца уже там не было, — наверно, в лес за лапником ушел.

Достав из тороки корзно княжича, Варяжко направился к нему. Подошел сзади и, распахнув корзно, накинул на плечи Святополку.

— Хладом веет, — молвил заботливо.

Княжич встал с земли, оправил корзно. Постояли. Помолчали. Только Волчок, побулькивая, отдувался в воде. Окрест было тихо.

— Святополк, — ласково и негромко позвал кормилец. — Отойдем чуток. Мне тебе сказать что-то надо.

— Сказывай здесь.

— То не для чужих ушей, — покосился Варяжко на голову Волчка.

Княжич остыл уже, перечить пестуну не стал, отошли вместе к кустам.

— Что я скажу тебе, сынок. Слушай старика, худому не посмею учить.

Варяжко поправил капторгу[62] у корзна, заглянул в глаза отроку. Гнева уже не было в них, но исчезла и живинка какая-то, которая согревала сердце старика в долгих беседах и поучениях.

— Содержание дружины и любая рать, хотя бы и малая, много кун требуют. Как ты думаешь, откуда они берутся?

— Что? — не понял княжич.

— Ну куны. Где их князь на рать собирает?

— С данников. С побежденных.

— Верно. Молодец, — похвалил искренне Варяжко. — А еще куны с суда князю идут. И немало. А вот ты ныне из калиты нашей двенадцать гривен сгубил.

— Как сгубил?

— Ты ж подарил их этому татю[63] Хотке.

— Но ты ж сам сказал, что здесь все в моей воле.

— Сказал. Верно. Но разве мог я помыслить, что ты свое имение раздаривать начнешь. Да кому?

— Ладно, — ответил устало Святополк и повернулся к озеру, заслышав оттуда какие-то всплески. Там на берег выбирался Волчок.

— Кажись, очухался Волчок-то, — молвил довольным голосом княжич.

— А на эти бы куны, — заметая Варяжко, — ты бы мог четырех таких Волчков купить.

— Перестань, Варяжко, — молвил вполне миролюбиво Святополк. — Это дар великого князя, и какой дар!

И направился к воде. Волчок, выйдя на сушу, снял с себя рубаху, порты и, корчась от холода и отбиваясь от комаров, выжимал из платья воду.

Святополк шел к нему, расстегивая на ходу капторгу корзна.

Князь польский Мечислав, потерпев поражение под Вислой от киевского князя Владимира, пребывал в великой печали. Ближний воевода, ускакавший вместе с ним в Краков, утешал сюзерена:

— Хорошо хоть в плен не попали.

— Мы-то не попали, — вздыхал Мечислав, — но ты гляди, что он натворил, по Висле все вески обезлюдил, угнал старых и малых и мужчин и женщин.

— Может, это и к лучшему, князь.

— Как к лучшему? — возмутился Мечислав. — Что в плен не попали у тебя «хорошо», что вески обезлюжены — у тебя «еще лучше». Ты что несешь, воевода?